Стихотворения

Браунинг Роберт

Конечно, счастлив я и горд: Порфирия покорна мне Как никогда. Остался тверд – Окрепла воля в тишине; Лишь сердце пляшет, все в огне! В тот день была она моей, Прекрасна и чиста. С трудом Приняв решенье, я кудрей Поток единым свил жгутом, Вкруг горла обернул узлом И удавил. Не больно, нет Ей было – так я ощутил. Как бы пчелу поймавший цвет, Бутон, я веки ей раскрыл: Все тот же взор, и тот же пыл! Затем волос ослабил прядь На шее; все тепла щека, Которую

стал целовать, И голова её легка, И ей сейчас моя рука Опорой; не постылый груз! Как розы, все цветут уста. Ты рада? Вечен наш союз, Нет горя, зла – лишь красота, Любовника сбылась мечта, И мы с Порфирией вдвоем. Ты не узнаешь: темный вал Желаний в сердце спал моем… Так вместе встретили рассвет. Бог промолчал, и кары нет!

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Возлюбленный Порфирии

Дождь на закате начал лить, И ветер воющий взыграл, Он пруд старался разозлить И вязы долу преклонял, И я, в отчаяньи, внимал. Как вдруг Порфирия порог Переступила тихо мой. Став на колени, огонек Зажгла в печи моей пустой И вызвала тепло и свой Плащ мокрый поспешила снять, Шарф, шляпу сбросила она, И влажных кос упала прядь, И, рядом сев со мной, меня Она окликнула, но я Молчал. Тогда она, обвив Свой нежный стан моей рукой, Плечо открыла и, склонив Меня на грудь к себе щекой, Все скрыла желтою косой, И мне шептала, что меня Так любит. Но любви своей Не вырвет, слабая, она Из суеты мирских цепей, Чтоб безраздельно стать моей. Но пир веселый удержать Ее не смог, – так дорог тот, Чья бледность скорбная – печать Любви напрасной к ней, и вот В дождь, в вихрь ко мне она идет. Забилось сердце у меня: Так наконец-то я узнал, Что любит пламенно она. Но сердца стук я удержал И сам с собою рассуждал: Сейчас моя она, моя, Прекрасна в чистоте своей, И что мне делать – понял я, – Из желтых жгут скрутил кудрей, Обвил вкруг шеи трижды ей, И задушил. Я убежден, Что ей не больно было, нет. И нежно, как пчела бутон, Я веки ей раскрыл. В ответ Глаз синих засмеялся свет. Ослабил косу я слегка, – Под поцелуем вновь зажглась Румянцем нежная щека. Я посадил ее. Склонясь Ко мне на грудь на этот раз, Головка нежная легла, Навек счастливая своей Мечты свершением. Ушла Она от суетных цепей, И я, любовь ее, при ней. Любовь Порфирии. Мечты Твои

вот так исполнил рок. И мы сидели, я и ты, Всю ночь не двигаясь, и Бог Ни слова нам сказать не мог.

Перевод В.Давиденковой

Пестрый Дудочник из Гамельна [26]

(детская сказка)

I

Есть в Брауншвейге славный град Ганновер; и, как младший брат Встал Гамельн рядом. Везер, быстрая река, Пред ним крутые моет берега. Клянусь, там жизнь всегда приятна и легка! Но сотню лет тому назад, Когда мой начинается рассказ, Там было не до шуток и проказ – Страдали все – и стар и млад.

26

Это наиболее известное сегодня в англоязычных странах (примерно как "Конек-Горбунок" у нас) стихотворение Браунинга. Это детское стихотворение сделало популярным в европейской литературе образ "Крысолова". Написано оно для сына актера Вильяма Маккриди в 1842 г.

II

Скопленье крыс! Всех съели кошек, лишь собаки сбереглись; Детей кусали серые в постельках, Там злыдень выпил молоко, тут сыр изгрыз Иль суп лакает в кухне из тарелки. Селедку утащили, нам оставив слизь, Где в шляпах гнезда, где разбит сервиз, И даже дамам досаждать взялись – Те соберутся поболтать, А крысы ну-ка стрекотать – Несутся визги вверх и вниз!

III

Собрались толпы горожан И Городской заполнили Совет: Наш Мэр – кричат они – болван, А Магистрат? Дурнее дурней нет! Дари им горностай и исполняй приказы, А сами не хотят или не могут разом Решить все дело и избавить от заразы! Ну, господа! Мышленья свет Зажгите и придумайте ответ, Или пойдете грузчикам вослед! Дрожат Совета члены; Мэр Как крыса, стал от страха сер.

IV

Уж час молчат, не подымая глаз, Но Мэр молчание прервал: – За милю бы отсюда быть сейчас! Я б мантию за грош отдал! Легко сказать: зажги свой ум – Уж голова болит от дум, А только скрежет в ней и шум! Заклятый круг, и круг, и круг! Но лишь сказал – раздался вдруг Чей-то негромкий в двери стук. – Кто там еще? Помилуй Бог! Мэр подскочил, насколько смог (Он толст, как праздничный пирог) – Там по ковру стук чьих – то ног? Едва помстится серый мне зверек, Как сердце сразу скачет – прыг да скок!

V

Войдите, – крикнул Мэр, скрывая злость; И в двери входит очень странный гость: Плащ длинный от главы до пят Из алых, желтых состоял заплат; Высок он, тощ его живот, Глаза горят – ну словно кот, Сам темен, будто дикий мед, Светловолос и безбород, Ухмылкою кривится рот – Не угадать никак ни чин, ни род! Никак все надивиться не могли, Откуда гостя ветры принесли, Сказал один: – Ну будто прадед из земли, Услышав трубы Страшного Суда, Сквозь склеп свой расписной пришел сюда!