Стихотворения

Кобылинский Лев Львович

Обет

(Подражание)

Милый малютка, из царства мечты В жалкий наш мир страсти острое жало Дух твой бесплотный еще не призвало,— В мире возможностей странствуешь ты!.. Радостный, чистый, как ангел, беспечный Ты от страстей и пороков далек… О, если б мог не рождаться ты вечно! О, если б страсти иссякнул поток! В мертвое море пороков и прозы Страшно клялся я не бросить тебя… Пусть истерзаю ее и себя!.. Я проклинаю любовные грезы. Пусть никогда вновь не явится в свете Мрачное, скорбное сердце мое. Пусть перед милой я буду в ответе,— Я навсегда покидаю ее!.. Пусть никогда ее чистые ласки Бедную грудь не согреют мою, Нет!.. я не сброшу язвительной маски И никогда не шепну ей влюблю! Если б ты с жалобным криком проснулся Здесь, где так тесен пирующих круг, Милый малютка, и ты б поперхнулся Хлебом из черствых мозолистых рук!

Данте Алигьери

Терцины

За все страданья высшая награда — В Ee [6] очах увидеть вечный свет!.. Ты знал ее, певец суровый ада!.. Как Вечный Жид, скитаясь много лет, Друзьями брошен и гоним врагами, Ты весь изныл под тяжкой ношей бед, Кропил чело свое кровавыми слезами. С усмешкой гордою на стиснутых устах. С горящими враждой и гневными очами Ты брел один на людных площадях, Средь шумных улиц Пизы, Лукки, Сьены, Один молчал угрюмо на пирах… Перед тобой дворцов тянулись стены — Цепь мраморов немых, повсюду за тобой, Как призрак, несся клич проклятья и измены… Ты, как пророк, взывал, и грозный голос твой То звал к спасению, то, полн негодованья, Гремел Архангела предвестною трубой, В

ответ тебе — угрозы, смех, молчанье!.. И адских призраков ужасные черты Ты узрел вкруг себя, исполнен содроганья, И дна отчаянья коснулся грудью ты!.. Тогда, как мощный гимн церковного органа, Как колокольный звон, гремящий с высоты, Как ветра грозный вой и ропот океана Песнь раздалась твоя; как бурные валы В борьбе земных стихий, в дыханье урагана, Сшибаясь, бьются в грудь незыблемой скалы, Помчался строф твоих, кружася, сонм ужасный,— Рыданья, жалобы, проклятья и хвалы Чудесно в песни той слилися в хор согласный!.. Но вот затихнул ветр, навес свинцовых туч Вдруг звездный луч пронзил туман и мрак ненастный, И Беатриче взор был этот чистый луч!..

6

Беатриче

Канцона XXIII

(Из «Vita Nuova»)

В простор небес безбрежный ускользая, В блаженный край, где ангелы святые Вкушают мир в долине безмятежной, Ты вознеслась, навеки покидая Прекрасных жен, но не беды земные, Не летний зной, не холод бури снежной Нас разлучил с твоей душою нежной. В пределы рая Биче увлекая… Но сам Творец в безмолвном восхищенье Призвал свое бессмертное творенье, К бесплотным сонмам Биче приобщая… Чтоб нашей жизни горе и волненье Твоей души безгрешной не коснулись, Твои глаза последним сном сомкнулись!..

Из «Божественной комедии»

Песнь I. Данте и Вергилий

На половине странствия земного Я, заблудясь, в дремучий лес [7] вступил, Но описать, увы, бессильно слово Весь ужас, что мне душу охватил, И ныне страшно мне о том воспоминанье, И, словно смерть, тот лес ужасен был,' О всем, что видел там, начну повествованье, Чтобы поведать после и том, Какие блага я стяжал в своем скитанье… Мой разум был объят могучим сном, Не помню я. как в лес вступил ужасный И как один блуждал в лесу потом, Но вот, едва, бродя тропой опасной, К подножию холма я подступил (Концом долины был тот холм прекрасный), Я страх в душе мгновенно подавил И взор вперил в простор вершины горной: Что первый луч светила озарил (Оно по всем тропам ведет наш путь упорный), Вмиг в робком сердце буря улеглась, Что бушевала этой ночью черной, И как пловец, с напором волн борясь, На брег морской выходит, озирая Пучину вод. что вкруг кипит, ярясь, Так трепетал я, робкий взор вперяя В предел таинственный, что никогда Не смела преступить досель душа живая; Переведя свой дух, изнывший от труда. Я дальше в путь по берегу пустился. Стараясь, чтоб была опорою всегда Лишь нижняя нога [8] ; когда мне холм открылся, Пантера [9] гибкая явилась предо мной, И пестрый мех ее весь пятнами отлился, Ее не устрашил взор напряженный мой, Она стремительно дорогу преградила, И много раз хотел я путь избрать иной… Дышало утро вкруг, и солнце восходило Средь сонма звезд, которым в первый раз Его любовь святая окружила, Когда на них впервые пролилась И их впервые привела в движенье [10] !.. И вот во мне надежда родилась, В час утра, в светлый миг природы пробужденья Роскошной шкурою пантеры завладеть… Вдруг страшный лев предстал, как грозное виденье, И снова я от страха стал бледнеть, Он шел навстречу с пастию раскрытой. Подняв главу, и страшно стал реветь, И воздух сотрясал тот рев его сердитый, За львом волчица [11] шла с ужасной худобой, С гурьбой желаний в глубине сокрытой, Заставив многих клясть несчастный жребий свой… От страха трепеща, с надеждой я простился Ступить на светлый холм слабеющей стопой, И как скупец, что всех богатств лишился, Я вновь в отчаянье впадать душою стал, Опять, дрожа, с пути прямого сбился И к той долине мертвой отступал, Где даже голос солнца замолкает [12] , Вдруг некий муж передо мной предстал, Ему, казалось, голос изменяет От долгого молчанья, видел я, Он путь ко мне спокойно направляет; Восторженно забилась грудь моя,— — «Кто б ни был ты, о, сжалься надо мною!.. Ты. человек иль тень земного бытия!» А он в ответ: «Увы, перед тобою Не человек, хоть им я прежде был, Теперь, увы, я — только тень… не скрою, Мой род из Мантуи, а сам я в Риме жил При добром Августе, но лживы были боги В те времена, — их ныне мир забыл [13] Я был поэт благочестивый, строгий, Анхиза сын был воспеваем мной… Но для чего нам воскрешать тревоги. Сгорела Троя, град его родной, И он бежал!.. Скажи, зачем в кручине Ты скрылся здесь испуганной душой И не стремишься к радостной вершине Роскошного холма, что все блага сулит, Раскинувшись перед тобою ныне!..» В волненье я вскричал: «О, мне знаком твой вид, Вергилий — ты, источник вдохновенный, Что из себя поток поэзии струит!» И перед ним склонил чело смущенный.

7

Лес — символ жизни. Данте, заблудившись в лесу пороков, подвергается нападению трех главных страстей: пантеры, льва и волчицы. Вергилий (разум) спасает его. Половина пути земного— 35-летний возраст, время высшего расцвета.

8

Символ самосовершенствования.

9

Пантера — здесь символизирует сладострастье.

10

По Данте, мир был сотворен в начале весны, во время весеннего равноденствия. Любовь — причина движения звезд.

11

Лев — гордость, а волчица — скупость или римская курия.

12

Любимое выражение Данте.

13

Вергилий как бы отрекается от язычества.

Песнь III. Надпись на вратах Ада

«Через меня идут к страданьям вечным, Через меня идут к погибшим навсегда, Через меня идут к мученьям бесконечным, В страну отчаянья — воздвигнул здесь врата В обитель адскую сам мудрый Вседержитель,— Здесь — Мудрость Высшая с Любовию слита, Нас создал первыми Предвечный наш Зиждитель. Простись с надеждой, позабудь мечты Входящий в эту мрачную обитель!» Слова ужасные узрев средь темноты, «Учитель, — я сказал, — как странно их значенье?!.» А он: «3десь всякий страх оставить должен ты, Здесь места нет порывам сожаленья, Здесь должно всякое волненье замереть. Здесь душ отверженных немолчные мученья Нам суждено с тобой теперь узреть, Они утратили навек свое сознанье, Тот высший дар, что нам дано иметь! Дай руку мне!» — и, полный упованья, С лицом веселым вождь переступил Таинственный предел ужасного страданья… Безумный вопль вкруг своды огласил, Повсюду раздались и крики, и проклятья, И так ужасен свод беззвездный был, Что горьких слез в тот миг не мог сдержать я!.. Повсюду в ужасе немом я замечал То всплески рук, то дикие объятья, От воплей воздух вкруг ужасно грохотал, Волнуясь, как песок, что бури мчит дыханье. И, полный ужаса, поэту я сказал: «Откуда этот сонм, проклятья и стенанья, Доныне я таких страданий не видал, За что постигло их такое наказанье?..» «Здесь души тех, кто никогда не знал Ни славы подвига, ни срама преступленья, Кто для себя лишь жил, — Вергилий отвечал,— Средь сонма ангелов, достойных лишь презренья, Они казнятся здесь, — нарушив долг святой, Они страшилися борьбы и возмущенья, Им недоступен рай с небесной красотой, И бездны адские принять их не посмели, И души, полные безумною враждой, С их жалкою толпой смешаться не хотели!..»

Паоло и Франческа

Из 5 песни

«Учитель, — я сказал, — мой дух горит желаньем Вступить в беседу с той воздушною четой, Что легкий ветерок несет своим дыханьем!..» Вергилий мне в ответ: «Помедли, и с тобой Их сблизит ветра вздох… любовью заклиная, Тогда зови, они на зов ответят твой!..» И ветер их прибил, и, голос возвышая, Я крикнул: «Если вам не положен запрет, Приблизьтесь к нам, о, вы, чья доля — скорбь немая!..» Тогда, как горлинки неслышный свой полет К родимому гнезду любовно устремляют, Они порхнули к нам на ласковый привет, Дидону с сонмищем видений покидают И держат робкий путь сквозь адский мрак и смрад, Как будто их мои призывы окрыляют,— «Созданья нежные, кому не страшен ад, Вы к нашим бедствиям прониклись сожаленьем, Прощая грешников, что кровью мир багрят [14] , Наказаны за то навеки отверженьем!.. О, если б к нам Творец стал милостив опять, Мы б пали перед ним, как некогда, с моленьем, Да пролиет на вас святую благодать!.. Вы к нашим бедствиям явили состраданье, На все вопросы мы готовы отвечать, Покуда ветерка затихнуло дыханье… Я [15] родилась в стране, где По, стремясь вперед, В безбрежный океан ввергается в журчанье, Чтоб скучных спутников забыть в пучине вод… В его [16] душе любовь зажглась порывом страстным (То сердце нежное без всяких слов поймет), Но был похищен он вдруг замыслом ужасным, Что до сих пор еще терзает разум мой И грудь сжигает мне порывом гнева властным!.. Увы, любовь — закон, чтоб полюбил другой,— И тотчас мной любовь так овладела жадно, Что оба в бездне мы погибли роковой… Того [17] , кто угасил две жизни беспощадно, Уже Каина [18] ждет, ему — прощенья нет!..» Внимая речь ее, с тоскою безотрадной Поникнул я главой, и мне сказал поэт: «О чем ты в этот миг задумался смущенно?» «Учитель. —

молвил я, — увы, не ведал свет Желаний пламенных и страсти затаенной, Что души нежные к пороку привели!» И снова обратил слова к чете влюбленной.— «Франческа, — я сказал, — страдания твои Поток горячих слез из сердца исторгают; Зачем ты предалась волнениям любви, Ты знала, что они лишь горе предвещают?» Франческа мне в ответ: «О, знай, всего страшней В несчастье вспоминать (твой доктор [19] это знает): О счастии былом; но если знать скорей Ты хочешь ныне все: и страсти пробужденье, И муки адские, и скорбь души моей, Я все поведаю тебе без замедленья, Исторгнув из очей горячих слез струи… Читали как-то раз мы с ним для развлеченья, Как Ланчелотто [20] был зажжен огнем любви, И были мы одни, запретное желанье В тот миг в его очах прочли глаза мои,— И побледнели мы, и замерло дыханье… Когда ж поведал он, как страстная чета Слила уста свои в согласное лобзанье (Как Галеотто [21] , будь та книга проклята!), Тот, с кем навеки я неразлучима боле, Поцеловал мои дрожащие уста, И сладостно его я отдалася воле… Увы, в тот день читать уж не пришлося нам!..» Пока она вела рассказ о страшной доле, Безмолвно дух другой рыдал, и вот я сам, К чете отверженной исполнен состраданья. Нежданно волю дал непрошеным слезам И, словно труп, упал на землю без дыханья…

14

Слова Теней.

15

Франческа была дочерью знатного гражданина Равенны. Ее выдали замуж за урода, Ланчиотто Малатеста, обманом, подставив вместо Ланчиотто его брата, Паоло. Данте лично знал Франческу еще ребенком и не раз ласкал ее.

16

Паоло

17

Мужа Франчески, который убил их обоих, застав их вдвоем.

18

Т. е. отделение последнего адского круга, Каина.

19

Вергилий, у которого в Энеиде находятся следующие стихи: Sed si tantus amor casus cognoscere nostros… Quamquam animus meminisse harret, luctuque refagit… (I, VI). Также см. у Боэция «De Consolatione».

20

Герой очень распространенного рыцарского романа времен Данте.

21

Галеотто служил посредником между королевой Джиневрой и Ланчелотто. Во времена Данте это имя стало нарицательным.

Повесть графа Уголино [22]

I. (Из песни 32-й)

Увидел я потом чету иную, Замерзшую в пучине ледяной,— Там голова одна на голову другую Нависла шапкою; как гложет хлеб порой Голодный бешено, так и она вонзала, Ярясь, в затылок зуб ужасный свой, И как Тидея злоба опьяняла, Когда он мозг врага, безумствуя, сосал, Так череп голова ужасная глодала… «Что сделал он? — в смущеньи я сказал,— За что, как лютый зверь, весь яростью пылая Его грызешь, скажи, чем он твой гнев стяжал?.. Когда ты прав, его безжалостно терзая, Я в мире том отмщу за горький жребий твой, О нем рассказами живых оповещая, Коль оттого язык вдруг не иссохнет мой!»

22

Уголино был подестою Пизы. Он был заподозрен в сношении с врагами. Руджиери, бывший друг его, поднял восстание и схватил Уголино, который был заключен им в башню Гваланди, ключ ее был брошен в Арно.

II. (Из песни 33-й)

От страшной пищи губы оторвав, Он [23] их отер поспешно волосами; Врагу весь череп сзади обглодав, Ко мне он обратился со словами: «Ты требуешь, чтоб вновь поведал я О том, что сжало сердце мне тисками, Хоть повесть впереди еще моя!.. Пусть эта речь посеет плод позора Изменнику, сгубившему меня!.. Тебе готов поведать вся я скоро, Рыдая горько… Кто ты. как сюда Проник, не ведаю; по звукам разговора — Ты флорентиец, верно… Я тогда Был Уголино. Высших Сил решеньем Нам суждено быть вместе навсегда С епископом Руджьери, чьим веленьем Я. как изменник подлый, схвачен был И умерщвлен; услышь же с изумленьем, Как Руджиери страшно мне отметил, Какие вынес я тогда страданья, И чем он ныне казнь такую заслужил!.. Уж много раз луна неверное сиянье С небес роняла в щель ужасной башни той, Что „башни голода“ мой жребий дал названье (Хоть многих в будущем постигнет жребий мой!..), Вдруг страшный сон, покров грядущего срывая, Приснился мне полночною порой,— Мне грезилась охота удалая; Она неслась к гope [24] , что. много долгих лет Пизанцев с Луккою враждебной разделяя, Воздвиглась посреди; завидев волчий след, Руджьери с сворою собак голодной Гнал волка и волчат; за ним неслись вослед Гуаланд, Сисмонд, Лафранк [25] ; но скоро бег свободный Измучил жертвы их, и вот увидел я, Как звери острые клыки в борьбе бесплодной Вонзили в грудь себе: погибла их семья! Тут стоны тихие меня вдруг пробудили, То хлеба жалобно просили сыновья И слезы горькие во сне обильно лили!.. Зачем спокоен ты, скажи мне! ты жесток! Коль до сих пор твои глаза сухими были, Скажи, над чем бы ты еще заплакать мог!.. Настал желанный час, нам есть тогда давали, Но глухо прогремел в последний раз замок, То „башню голода“ снаружи запирали… Тогда бесстрашно я в лицо сынам взглянул, Слез не было в очах, уста мои молчали, И вот, собравши дух, в последний раз вздохнул И весь закаменел, не слыша их рыданья; Анзельм, малютка мой, ко мне с мольбой прильнул: „Отец мой, что с тобой?!“ Ответ ему — молчанье, Так сутки целые упорно я молчал, Сдавив в груди своей безумное страданье! Когда же через день дрожащий свет упал, В их лицах я узнал свое изображенье И руки в бешенстве себе кусать я стал; Они же, думая, то — голода мученье, Сказали: „Было бы гораздо легче нам, Когда бы, съевши нас, нашел ты облегченье. Ты плотью нас облек презренной, ныне сам Плоть нашу совлеки!“ — но я молчал упорно, Бояся волю дать рыданьям и слезам… Прошло еще два дня, на третий день позорный, О для чего, земля, ты не распалась в миг, Мой Гаддо с жалобой, с мольбой покорной „О, помоги, отец!“ упал у ног моих И умер… Как теперь меня ты видишь ясно, Так видел я потом еще троих, Погибших в пятый день от голода… Ужасно!.. Я их ощупывал и звал, слепой от слез, Три долгих дня. увы, но было все напрасно! И вот безумие в моей душе зажглось,— И голод одолел на миг мои страданья!» Замолкнул и опять, как будто жадный пес, Стал череп грызть, прервав свое повествованье, Очами засверкал и зубы вновь вонзил В еду проклятую и, чуждый состраданья, Зубами скрежеща, вдруг кости раздробил… О Пиза, о позор страны моей прекрасной, Где нежно «si» звучит, о если б покорил Тебя нещадный враг… пускай четой ужасной Капрара двинется с Горгоною скорей [26] , Чтоб преградить Арно плотиной самовластно, Пусть жителей Арно зальет волной своей, Пусть яростный поток твои затопит стены!.. Пусть был отец изменник и злодей, Но дети бедные не ведали измены!..

23

Уголино.

24

Гора Сан Джулиано.

25

Союзники Руджиери его деятельности, направленной против Уголино.

26

Два острова при впадении Арно в море.

Преддверие рая

Я странствовал во сне… Вдали чудесный рай Сиял бессмертными, небесными лучами… Пещеры адские, земной неволи край Остались позади и позабылись нами, Еще вздымалась грудь, минувшая гроза Еще пытала мозг ужасными мечтами, Еще не высохла отчаянья слеза, Катился жаркий пот обильною струею И адский блеск слепил еще мои глаза, Как в чистом воздухе уж разлилась волною Прохлада нежная, сквозь дымку облаков Луч розовой зари дробился над водою, Осыпав золотом ковер живых цветов… Цветы в невиданных доселе сочетаньях Пестрели радостно на мураве лугов, Ползли, виясь, в ветвях, в их дружных лобызаньях, В объятьях трепетных их лепестков живых Я узнавал, молясь, в восторга замираньях, Гирлянды райские блаженных душ святых, В один живой ковер сплетенных неразрывно, И я почтил Творца в тот чудный светлый миг!.. И песнь незримая, как шепот слов призывный, Вдруг пролилась: «Вперед, о брат, перед тобой Путь восхождения, стремись же непрерывно Туда, где светлый рай сияет за горой!» Вздох легких ветерков разнес тот ропот нежный, Как тихих арф аккорд над трепетной толпой; Скользили облака в лазури цепью снежной, Как легкие ладьи, не морща лона вод Скользят, когда порой весь океан безбрежный, Чудесной силою заворожен, заснет… Пурпурная заря все ярче разгоралась, Теней причудливей сплетался хоровод, И песнь призывная все громче раздавалась…

К Сильвии

(посвящается Н.П. Рей)

Ты помнишь ли те золотые годы, О Сильвия, когда среди утех К пределам юности ты шла, полна свободы, Когда так радостно звучал твой звонкий смех!.. Ты помнишь ли, как песнь твоя звенела, И как окрестность вся, ей отвечая, пела! При светлом празднике сияющей весны В грядущую судьбу с надеждой взор вперяя, Вся в благовониях чарующего мая Ты забывала мир… тебя ласкали сны; Проворною иглой работу пробегая, Ты песней радостной встречала светлый день И пламенный закат и тихой ночи тень… Заслышав песнь твою и я бросал работу, Бумаги, кипы книг, куда я воплотил Пыл сердца, разума тревожную заботу, Куда я часть души чудесно перелил; Я слушал песнь твою с высокого балкона, Следя, как гаснет свет в лазури небосклона!.. Еще дрожащий луч дороги золотил, Росистые сады и моря переливы, И дальних гор хребты, ласкаясь, серебрил, Как грудь безжалостно сжимал порыв тоскливый, И слов в тот чудный миг язык не находил, Но сердце пело мне, что я тебя любил!.. Ты помнишь, Сильвия, ту пору золотую, Надежды светлые и чистую любовь, Зачем? Когда мой дух переживет их вновь, В моей душе печаль, я плачу, я тоскую, Я говорю, зачем судьба нам улыбалась И обманула нас, и прочь любовь умчалась!.. И прежде, чем зима ковер цветов измяла, Недугом ледяным измята, не цветя, Сошла в могилу ты, о нежное дитя, Тебе любовь хвалы еще не расточала!.. С тобой погибло все навек в душе моей,— Надежда робкая и радость юных дней. Таков весь этот мир!.. Восторги и страданья И громкие дела, и даже ты, любовь,— Ничто, коль пало ты, прекрасное созданье, Лишь холод Истины на нас повеял вновь!.. Ты пала и рукой холодной и бессильной Мне указать могла один лишь холм могильный!..