Зажигаясь и холодея,Вас кляну я и вам молюсь:Византия моя, ИудеяИ крутая свирепая Русь.Вы запутанные, полночныеИ с меня не сводите глаз,Вы восточные, слишком восточные,Убежать бы на запад от вас.Где все линии ясные, четкие:Каждый холм, и дворцы, и храм,Где уверенною походкойВсе идут по своим делам,Где не путаются с загадкамиИ отгадок знать не хотят,Где полыни не пьют вместо сладкого,Если любят, то говорят.
1 июня 1954
Днем они все подобны пороху…
Днем
они все подобны пороху,А ночью тихи, как мыши.Они прислушиваются к каждому шороху,Который откуда-то слышен.Там, на лестнице… Боже! Кто это?Звонок… К кому? Не ко мне ли?А сердце-то ноет, а сердце ноет-то!А с совестью — канители!Вспоминается каждый мелкий поступок,Боже мой! Не за это ли?С таким подозрительным — как это глупо! —Пил водку и ел котлеты!Утром встают. Под глазами отеки.Но страх ушел вместе с ночью.И песню свистят о стране широкой,Где так вольно дышит… и прочее.
1954
Я
Голос хриплый и грубый —Ни сладко шептать, ни петь.Немножко синие губы,Морщин причудливых сеть.А тело? Кожа да кости,Прижмусь — могу ушибить,А все же: сомненья бросьте,Все это можно любить.Как любят острую водку:Противно, но жжет огнем,Сжигает мозги и глотку —И делает смерда царем.Как любят корку гнилуюВ голодный чудовищный год, —Так любят меня — и целуютМой синий и черствый рот.
1954
Старенькая
В душе моей какая-то сумятица,И сердцу неуютно моему.Я старенькая, в бедном сером платьице,Не нужная на свете никому.Я старенькая, с глазками весёлыми,Но взгляд-то мой невесел иногда.Вразвалочку пойду большими сёлами,Зайду и в небольшие города.И скажут про меня, что я монашенка,Кто гривенник мне бросит, кто ругнёт.И стану прохожих я расспрашиватьУ каждых дверей и у ворот.— Откройте, не таите, православные,Находка не попалась ли кому.В дороге хорошее и главноеЯ где-то потеряла — не пойму.Кругом, пригорюнившись, захнычетБабья глупая сочувственная рать:— Такой у грабителей обычай,Старушек смиренных обирать.А что ты потеряла, убогая?А может, отрезали карман?— Я шла не одна своей дорогою,Мне спутничек Господом был дан.Какой он был, какая ли — я помню,Да трудно мне об этом рассказать.А вряд ли видали вы огромней,Красивей, завлекательней глаза.А взгляд был то светленький, то каренький,И взгляд тот мне душу веселил.А без этого взгляда мне, старенькой,Свет божий окончательно не мил.— О чём она, родимые, толкует-то? —Зашепчутся бабы, заморгав, —Это бес про любовь какую-тоКолдует, в старушонке заиграв.И взвоет бабьё с остервенением:— Гони её, старую каргу!И все на меня пойдут с камением,На плечи мне обрушат кочергу.
1954
Такая тоска навяжется…
Такая тоска навяжется,Что днем выходить нет мочи.Все вокруг незнакомым кажетсяГлазам близоруким ночью.Выйду после заката,Брожу по коротким дорогам,Никуда не ведущим, проклятым,Отнявшим жизни так много.В низком небе светлые пятна,Крутит ветер их в беспорядке,И все кругом непонятно,И видятся всюду загадки.Какие-то белые стеныКаких-то тихих строений.И в сердце странные сменыКапризных ночных настроений.
1955
Как дух наш горестный живуч…
Как дух наш горестный живуч,А сердце жадное лукаво!Поэзии звенящий ключПробьется в глубине канавы.В каком-то нищенском краюЦинги, болот, оград колючихЛюблю и о любви поюОдну из песен самых лучших.
1955
Ты опять стоишь на перепутье…
Ты опять стоишь на перепутье,Мой пророческий, печальный дух,Перед чем-то с новой властной жутьюНапрягаешь зрение и слух.Не родилось, но оно родится,Не пришло, но с торжеством придет.Ожиданье непрерывно длится,Ожиданье длится и растет.И последняя минута грянет,Полыхнет ее последний миг,И земля смятенная восстанет,Изменяя свой звериный лик.
50-е годы
Надрывный романс
Бродим тихо по снежной дороге,По вечерней, чуть-чуть голубой,Дышит все нашим прошлым убогим,Арестантскою нашей судьбой.И судьбы этой ход нам не ясен,Мы давно не считаем утрат.Белый снег. И оранжево-красенСиротливый тоскливый закат.И закату здесь так одиноко,Ничего, кроме плоских болот,Как мы все, осужден он без срока,Как мы все, никуда не уйдет.Мы с тобой влюблены и несчастны,Счастье наше за сотней преград.Перед нами оранжево-красныйСиротливый холодный закат.
1955
Десять часов. И тучи…
Десять часов. И тучиЗа коротким широким окном,Быть может, самое лучшее —Забыться глубоким сном.Взвизги нудной гармошки,И редкий отрывистый гром,И мелкие злые мошкиЗвенят, звенят за окном.А тучи проходят низко,Над проволокой висят,А там у тебя так близкоТополя и огромный сад.
Чужих людей прикосновенья…
Чужих людей прикосновеньяСкучны, досадны, не нужны.И в серой жизни нет мгновеньяБез ощущения вины.И слов невысказанных тяжестьБыть может, худшая вина,И никогда того не скажешь,Чем вся навеки сожжена.
1955
Восемь лет, как один годочек…
Восемь лет, как один годочек,Исправлялась я, мой дружочек,А теперь гадать бесполезно,Что во мгле — подъем или бездна.Улыбаюсь навстречу бедам,Напеваю что-то нескладно,Только вместе, ни рядом, ни следом,Не пойдешь ты, друг ненаглядный.
1955
Опять казарменное платье…
Опять казарменное платье,Казенный показной уют,Опять казенные кровати —Для умирающих приют.Меня и после наказанья,Как видно, наказанье ждет.Поймешь ли ты мои терзаньяУ неоткрывшихся ворот?Расплющило и в грязь вдавилоМеня тупое колесо…Сидеть бы в кабаке уныломАлкоголичкой Пикассо.
17 сентября 1955
Мы должны до вечерней поры…
Мы должны до вечерней порыЗаходить на чужие дворы,Чтобы сбросить мешок наш с плеч,Чтобы где-то раздеться и лечь.Может быть, в неопрятном углуМы в чужую упрячемся мглуИ вздохнем, может быть, тяжело.Нет, не греет чужое тепло,И чужой плохо светит свет,И на воле нам счастья нет.