Стихотворения

Браун Николай Леопольдович

1956

«С бурей, с громом, где-то над горами…»

С бурей, с громом, где-то над горами, Стороной, клубясь, гроза прошла И скатилась в горы. А над нами Ночь сплошными звездами цвела. Сад притих. В ущелье тьма все гуще. Тишина легла на склоны гор. Лишь поток, на самом дне бегущий, Продолжает с кем-то жаркий спор, Да совсем не требуя награды Никакой за свой бессонный труд, Все поют без умолку цикады, До самозабвения поют. Настежь окна — прямо в полночь, в звезды, В яростную музыку цикад, В этот садом напоенный воздух, В эту сказку ста Шехерезад. Пусть она звучит, не умолкая, Пусть она журчит: ведь ей невмочь Замолчать… Так вот она какая, Тысяча вторая эта ночь!

1956

Пес

Костяшки ног едва передвигая, Пришел он к морю,

чтобы умереть, Пришел к воде и лег, изнемогая. Хвост повисал, как сломанная плеть. Залив был тих. За горною излукой Сверкала уходящая гроза. Он поднял взгляд. Невыразимой мукой Наполнились печальные глаза. Был жаркий полдень. Но по тощим ребрам Бежала дрожь. А плеск волны у ног Таким казался ласковым и добрым, Как будто муки все унять не мог. Играя галькой, пена шелестела И таяла. Шатаясь, он привстал И вновь упал, вытягивая тело. Вдали синел за дымкой перевал. Пришла к концу последняя дорога. Жужжали мухи. Ясные глаза Взглянули вдаль внимательно и строго. Сползла в песок последняя слеза. И он застыл. А горы зеленели. А полдень цвел, не изменив лица. И всей могучей грудью волны пели О жизни той, которой нет конца.

1956

Чайки

Мы из порта вышли на закате. Встречный ветер, как пастух сердитый, Гнал стада барашков непокорных, И они, резвясь и убегая, Рассыпались пеной серебристой. И все дальше уходила гавань, И все дальше отступали горы. А за нами, за кормой высокой, Шесть отважных белых-белых чаек Вслед летели, словно провожали. Сильной грудью рассекая воздух, Широко раскидывая крылья, То они как будто повисали, Недвижимы, упираясь в ветер, То к волне зеленой припадали, В брызги пены крылья окуная. Вот уж солнце в тучу закатилось, Потемнели голубые горы, Стали волны синими, как тучи, Что, клубясь, окутывали небо. Становился злей пастух сердитый — Исполинский кнут его со свистом, От волны до самых туч гуляя, То хлестал по волнам, то по тучам, То по белой мачте корабельной. Но упрямо пробивались чайки, Всё махали крыльями, прощаясь. Улетайте, чайки, возвращайтесь! Улетайте в гавань: крепнет ветер, Торопитесь, чайки: будет буря, Оглянитесь — еле виден берег, Потонули горы в темной дали, Торопитесь, чайки, — ночь подходит… Если б так же, не сдаваясь буре, Если б так же, не пугаясь мрака, Люди нас душою провожали, Те, что в тихой гавани остались, Был бы ночи мрак уже не страшен. Легче бы дышалось тем, кто в море.

1956

24 октября 1917 года

Он в этот вечер здесь, за этим Столом, у этого окна, Знал, перед будущим в ответе, — Задача будет решена! Теперь все ясно: то, что было Несвоевременно вчера, Не может ждать и до утра… Он окунул перо в чернила. Рука торопится: пора! Сегодня. Завтра будет поздно. Сегодня — или никогда! Россия ждет. В молчанье грозном Притихли села, города. Россия ждет. Иссякли сроки, И все висит на волоске. Бегут уверенные строки, Мысль горяча. Перо в руке Не дрогнет. Слабых убеждая, Оно с друзьями говорит. Но мысль, перо опережая, Уже в грядущее глядит. Уже расчетом полководца Она готовит близкий бой, Нелегкий бой, но сердце бьется: Оно всей кровью, всей судьбой, Всей силой высшего прозренья Победу видит впереди — В ней революции спасенье. Иной дороги нет. Веди!.. Не утихал октябрьский ветер, Качался тополь за окном — В тот миг единственный свидетель Строк, переполненных огнем. Скорей же в бурю, в ночь, в дорогу! Он сам, как буря, окрылен. Перо скрипит… Еще немного — И настежь дверь откроет он.

1956

Арка Главного штаба

Строенья раздвинув плечами, Взлетает она в высоту, Сто лет и ночами и днями Бессменно стоит на посту. И все же она знаменита Не тем, что столетье над ней Упрямо вздымают копыта Шесть бронзовых ярых коней, Но тем, что с великою верой, Для штурма равняя штыки, Из прошлой в грядущую эру Отсюда шагнули полки.

1956

Кони на Аничковом мосту

Веленью мастера покорны, Пройдя чистилище огня, Взвились на воздух вихрем черным Четыре бронзовых коня. И в тот же миг четыре юных Могучих всадника, с земли Вскочив, поводья, словно струны, В единоборстве напрягли. Напрасно кони бьют копытом, Сорваться с места норовят, И ржут, и прядают сердито, И рвут поводья, и храпят. Но мышцы юношей могучих, Сноровка, разум и напор, Остепеняя нрав кипучий, Уже решают старый спор, Поводья натянув тугие, Смиряют дикий нрав коня… Так город мой смирял стихии Воды, и стали, и огня.

1956

«Заката лучи догорели…»

Заката

лучи догорели, Весь город укрыт синевой. Как сумерки долги в апреле! Как свеж ветерок над Невой! Как чуткие ночи бессонны! Теперь и ночам не до сна. Опять под мостами со звоном Свой лед разбивает весна. Он ладожский, северный, синий, Серебряный весь по краям. Он зимнюю стужу России Уносит, уносит к морям. Когда бы и мне мою стужу Угнать бы в моря, за моря! Когда бы и мне в мою душу Запала веснянки заря!

1956

«Врываясь в жизнь, горя, любя…»

Врываясь в жизнь, горя, любя, Вдыхая жизни аромат, — И запах роз, и чад, и смрад, — Я ветром чувствую себя, Что вносит воздух для живых, Огнем я чувствую себя, Что закаляет молодых, Водой я чувствую себя, Что может жажду утолить, Свинцом я чувствую себя, Что может грудь врага пробить, Лучом я чувствую себя, Что может вытянуть росток, Ключом я чувствую себя, Что может вырасти в поток, Скалой я чувствую себя, Что может реку преградить, Я словом чувствую себя, Что может выше скал парить, Что свет любя, Что, мрак губя, Способно мир преобразить.

1956

«Когда уйду с пути земного…»

Когда уйду с пути земного От всех тревог, забот и снов, Когда я стану только словом, Негромким томиком стихов, Возьми меня с собой в дорогу, Открой, проснувшись поутру; Пусть я уйму твою тревогу, Пусть я слезу твою утру. Открой меня, когда ненастье Затмит все дали впереди. Открой меня, когда от счастья Займет дыхание в груди. И все, чем я горел когда-то, Воспламени, переживи, Все, чем душа была богата, В своей душе восстанови. И я воскресну, и незримо С твоей сольется жизнь моя, Я стану другом и любимым, Твоей опорой стану я.

1956

Вечер Александра Блока

(Из поэмы «Молодость»)

Туманной памяти внимая, Я воскрешаю этот год. И вот он — Белый вечер мая, К театру хлынувший народ. Дверей распахнутые створки, Волненье, говор, теснота И от партера до галерки Заполоненные места. Задернут занавес. И где-то За ним, вот здесь, — так недалек! Он сам — «Дитя добра и света». Он сам, Волшебник слова — Блок! И вот уж словно легкий ветер Прошелся. Занавес открыт. И вот уж слово о поэте Корней Чуковский говорит. И голос звонкий и высокий Поет магические строки, Как «ворон канул на сосну», Как «тронул сонную струну». России образ, Тень Равенны. В снегах двенадцать без креста — Он все напомнил вдохновенно. Ушел. Все стихли. Ждут. А сцена Светла, огромна и пуста. Все ждут. И вдруг неслышной тенью На сцену слева он шагнул И встал. Еще шагнул. В волненье Ему навстречу колыхнул Весь зал, вставая, гул приветствий, Аплодисментов бурный шум. А он стоял, застыв на месте, Весь в черном, строен и угрюм. Стоял, пережидал… А в зале Со скольких мест — не сосчитать — Стихов названья выкликали, Его просили прочитать. Когда ж возможность отозваться Пришла к поэту, он сказал Усталым голосом: «„Двенадцать“ Читать я не умею», — Зал Притих. И голос глуховатый «Седое утро» стал читать. И он, влюблявшийся когда-то, Опять влюбляется, опять. Опять лепечут колокольцы, Опять разлуки боль в сердцах, Опять серебряные кольцы Блеснули на ее руках. Опять все молодо. И снова Россия, Русь, Ермак, тюрьма, И вновь над полем Куликовым Зарей пронизанная тьма. И пусть копье дрожит и гнется, Стальные ломятся щиты, И пусть над степью ворон вьется — Не пропадешь, Не сгинешь ты! И как раскаяться, расстаться, Оставить боевой редут — Там, впереди, уже двенадцать В снегах с винтовками идут… Тревоги полный голос Блока Дышал грядущего судьбой, Как бы в раздумье, одиноко Он сам беседовал с собой. Он был как ясное виденье, Светловолос и сероглаз. И не угрюмство, Не паденье — Крылатый стих летел на нас. И пусть мы строки эти знали, И пусть они знакомы, пусть, — За ним неслышно повторяли Мы эти строки наизусть. И молодых сердец биенье — Все было — Так и назови — Не только знаком уваженья, Но и раскрытием любви. В любви к нему, К его России Иная зрела в нас любовь — К России той, что в дни иные Расплатой за года глухие Детей своих теряла кровь, Что, землю кровью обагряя, На небывалый встала путь… И зал от края и до края Гремел. Душили слезы грудь. И вместе радость накипала. И памяти уже невмочь Припомнить, как тогда из зала Мы в белую шагнули ночь…