Стихотворения

Браун Николай Леопольдович

1963

Мадонна

И нет конца. И жизнь бездонна. И бесконечна красота. Во всех веках жила Мадонна, Задолго до того холста, Что тонкой кистью тронул гений, Запечатлев земной родник, Земных достойный песнопений, А не бесплотный постный лик. Не потому ли и небесным Он был земными наречен, Что здесь, в кругу земном и тесном, С мечтой извечной обручен. Мечта земное возвышала Над приземленной нищетой, И все, что высотой дышало, Звала небесной красотой. Но в этой жизни быстротечной, Горя немеркнущей весной, Она останется навечно Нечеловечески земной.

1963

Стада идут с гор

Стада сгоняют с пастбищ горных, С лугов, с подоблачных высот. Ступая важно и покорно, Поток их медленный течет. Над цепью горных исполинов Горят слепящие снега. Быки идут, как властелины, Подъяв чугунные рога, Как

драгоценные короны, Как непреложной власти знак. За ними вслед идут их жены С извечной кротостью в глазах. И, озирая для порядка Походный строй своих полков, Идут с пастушеской повадкой Овчарки чуткие с боков. И чабаны, как в древней сказке, В папахах, в бурках, для острастки Поводят змеями кнутов И скачут, сдерживая пляски Своих горячих скакунов. Их кожа солнцем так прошита, Так резок этих лиц овал, Как будто мастер из самшита Их терпеливо вырубал. Им месяцами был неведом Семейный быт, Домашний дым. Они меж звезд вели беседу, Язык их был понятен им. Они внимали водопадам И грозным возгласам грозы, И облака ходили рядом Среди чистейшей бирюзы. Их сны глухие озаряли Костры ночные да луна, И лишь тревожный вой шакалий Касался воплями их сна. И вот уже родные склоны. Осенний день. Осенний цвет. Овец мохнатые рулоны За ними катятся вослед. Мычанье, блеянье и топот, Овчарок — для порядка — лай. Идут, плывут сплошным потоком… Скорей, художник, не зевай, Бери палитру — и мгновенно Пиши. Минута дорога. Стада идут. Быки степенно Несут державные рога.

1963

Свой почерк

«Ищи свой почерк…» — часто говорили Мне знатоки. Но что такое почерк Художника? Замысловатость линий? Причудливое сочетанье красок, Звучаний, ритмов, острота метафор, То, чем в итоге говорит искусство? Но разве только в том его итог? И разве краски — это только краски, Как цвет зари, как синева озер? И слово — только чистое звучанье, Как шелест ветра, как напев ручья? Ведь и заря не только краски дарит, Ведь и ручей не попусту поет — То, перед нами душу открывая, Их языком природа говорит. И разве наш язык, что нам дарован Природою, как несравненный дар, И разве право быть владыкой красок, И сила чудотворная Орфея, Что даже камни двигала когда-то, — Да разве это может все распасться На только краски, только ритмы, только На те слова, что стали как скелеты, На музыку, лишенную души? Нет, почерк — это значит: росчерк бури, И колыханье зыби океанской, И гнев, грозе подобный, и любовь, Что сердце на огонь кладет, не дрогнув, И мужества кремневое упорство, И болью опаленная душа, И даже слезы, что подобны ливню… Найди тот почерк — и в твоем искусстве Взыграют сразу линии, и краски, И звуки, и метафоры, и снова Оно, подобно древнему Орфею, Бездушный, мертвый камень оживит.

1963

Русской природе

Не разойдется, не расстанется Моя судьба с твоей судьбой. Ты с детских лет моя наставница, Я жил тобой, Дышал тобой. И, как друзей зовут на выручку, Я звал тебя, живой родник. Я к соловьям твоим на выучку Ходил, как робкий ученик. Твоих снегов, Твоих подснежников Дыханье вешнее ловил, Дроздов, трещоток, пересмешников Сам пересмеивать любил. В твоих черемух пенных кружево Лицо и руки окунал. Я замирал, когда подслушивал Колосьев шепот у канав. Как неземному откровению, Внимал бубенчику ручья. Твоих громов и молний рвением Свою строку наполнил я. И опалил ее морозами, И закалил, чтоб стала в строй, И напоил твоими росами, И озарил твоей зарей. И чтоб душой дышала русскою, Я твоего ей дал тепла, Чтоб не кривой тропинкой узкою — Большой дорогой к людям шла.

1963

Мать качает меня на руках…

Мать качает меня на руках… Деревянный домишко продрог. Он по крышу — в снегах. Он — в глуши, он вдали от дорог. Тишиной начинается век, не затишьем ли перед грозой? Тишина — как струна — в деревнях, в городах, На проселках, на трактах, над России извечной красой. Тишина. Немота. Все языки молчат. Глухота. Только мерзлые вешки по трактам торчат. Мать качает меня на руках… «Баю-бай, — мне поет, — засыпай, — мне поет, — Засыпай!..» Спит Россия в снегах. Воют волки в ночи. Водят свадебный хоровод. Спит тревожно Россия. Невидимый копится гнев. Где-то искра готовит пожар. И, свободою захмелев, Где-то точат уже для грядущих расправ топоры, И в затворах грядущие молнии спят до поры. Мать качает меня на руках… «Баю-бай!..» И трещит керосин. И, качаясь, дрожит огонек. И качаются тени, на низкий ложась потолок. Ходит вьюга по крыше и с воем влетает в трубу. Новый век, начинаясь, мою начинает судьбу. Тишиной, немотой, глухотой начинается век. Но горят перед ним уже тысячи огненных вех. Он вот-вот — и коснется революций великих огня… Мать, качая, вручает великому веку меня.

1964

О моей России

Не потому ли я к моей России Припал, Прирос, Корнями в землю врос, Что тульские

рассветы оросили Мой первый вздох Живой росой с берез? Не потому ль горю ее гореньем, Что вырастал я в том краю глухом, Среди раздолий, где бродил Тургенев, Что тот же слушал перепела гром, Что тот же говор Тех же деревушек Подслушивал, Оттачивая слух, Где речка Снежедь в перелесках кружит, Где разбежался вольно Бежин луг? Что воду родников ее студеных То черпал ковшиком берестяным, То просто пил из ковшика ладоней И хлебом заедал ее ржаным? Что, слушая напев ее «страданий», Я сам страдал, Как будто сам слагал, О чем скрипели сохи, Пели сани, Чем надрывались горла запевал? Не потому ли о России слово, Как чистый ключ, Как первый снежный хруст, Поет во мне, Живет во мне, И снова Оно само С моих слетает уст?

1964

Зимние сны

Снег. Снег. Н'a поле снег. Снег на лугу. Лес утопает в снегу. Все, что землею зовем, — Пашни, пригорки, песок, чернозем, И ручейка родниковый алмаз, И озерка синеокий овал — Все это скрыто, укрыто от глаз, Все это Север, Север сковал. Кинул на реки наручники льда, Кинул — и каменной стала вода. Топнул о землю и, вьюгой пыля, Дунул — и оцепенела земля, Дунул, оплел паутиною снов Корни деревьев, и трав, и хлебов. Снег. Снег. На поле снег. Снег на лугу. Ночи длинны. Звезды ясны. Звезды лучами играют в снегу. Сон. Сон. Сон до весны. Сон, как волшебник, коснулся ствола Дерева спящего — и поплыла Песня кудесника-соловья: Щелканье, свист… И лесные края, Видится дереву, юной листвой Плещут. И солнце над головой Блещет. Не веток ледышки стучат, — Песни весенней коленца звучат. Сон окунулся в притихший родник, И хоть совсем родничок невелик, Снится ему, что, сверкая, горя, Мчится он в реки, Струится в моря. Сон прикоснулся к зерну — и росток Землю пробил и, силен и высок, Тянется к солнцу, чтоб зазвенеть Колосом желтым, тяжелым, как медь. В корни уснувшие трав и цветов Входит кудесник с охапкою снов И рассыпает их — и чудеса: Ливни цветов окаймляют леса, Рек берега и ручьев берега, Льются в поляны, Бегут на луга. Сны — как весны молодые гонцы, — Даже скворешне приснились скворцы. …Снег. Снег. Снег'a залегли. Ночи темны. Звезды ясны. Копятся, копятся силы земли. Сон. Сон. Сон до весны!

1964

Я жгу костер

Я жгу костер. Сухие листья, травы — Все то, что снегом, ветром и дождем К сырой земле прибито, как гвоздем, Швыряю в пламя. Золотой, кудрявый, Танцующий, веселый бог огня В неистовом и яром исступленье, Как жертву, принимает от меня Мои дары и чудо превращенья Творит. И распростертые у ног Бескровные, безжизненные травы И листья мертвые, шуршащею оравой В костер гонимые, подхватывает бог, И все, что серо, сыро и убого, В чем искорки не теплится былой, Все ожило опять в объятьях бога, Слепящей бурей взмыло над землей В слепящем, буйном танце в честь Ярилы, Его животворящей красоты, Чтоб, отплясав, земле прибавить силы, Чтоб, отпылав, в ее войти пласты, Войти золой и в новое цветенье Ворваться богом молодым, земным, И снова жить. Я жгу костер весенний. Дымок пахучий тянется над ним.

1964

Ливень

Стукнул гром, как будто бондарь, В днище бочки кулаком. Гул пошел по небосводу И затих. И снова гром Кулаком пристукнул дважды И доволен: хороша! Не умрешь, земля, от жажды, Пей, душа, хоть в два ковша: Будет ливень! Днище неба Тьмою туч заволокло. Не останешься без хлеба! Вот уж первое стекло Первых капель раскололось, Разлетелось дробью бус, Придорожный дрогнул колос, Покачнув иссохший ус. Заплясали капли, капли… Но гляди — уже стоят Сотни струй, как будто цапли, Сотни цапель стали в ряд Тонконогих, недвижимых, — Так он льет, Не льет, стоит Ливень, Бог неумолимый Всех, кого огнем палит Жажда, Всех, кого нещадно Душит засуха живьем, Ливень, тучей неоглядной Охвативший окаем. Но уже исчезли цапли, — Он уже из бочки льет. Пьет земля. И не по капле: Пьет взахлеб, Всей глоткой пьет.

1964

Где-то в России

Где-то в России, В глуши, Вдалеке от дорог, Поле, овраг Да березовый тихий лесок. Был там когда-то Бревенчатый низенький дом. Нет этих мест фотографий — Все они в сердце моем Сняты, впечатаны, врезаны, Не расстаюсь ни с одной. Вот распушили березы Сережки свои надо мной, Вот выбегает под окна, Колосьями кланяясь, рожь, Вот закипает в овраге Ключа леденящего дрожь, Вот наметают метели По самую крышу снега… Сколько таких фотографий, И каждая мне дорога! Здесь я впервые услышал Зов журавлей в вышине, Здесь стерегла меня сказка В лунном морозном окне, Здесь пролились мои первые Легкие слезы мои, Здесь меня звали в дорогу Проселочные колеи. Шорох травы и колосьев Здесь я ловил в тишине, Здесь пролетало жар-птицей Волшебное слово ко мне, Здесь моя первая песня Грудь обожгла мне огнем. …Нет этих мест фотографий — Все они в сердце моем.