Стихотворения

Хьюз Тед

Песнь снега

В начале начал Море крови: вздымалось под волосами. Топочут копыта, подняты рога. Бежит. Первочеловек поймал. Освежевал. Укусил в сердце. Медведь Бежал и ревел. Он поймал его. Освежевал. Укусил в сердце. Лосось Скользил сквозь стену воды. Поймал его, Съел его сердце. Но пощадил яйца. Ночь: кости и навоз. Он счистил кровь с мышц. Лицом вверх. Уснул. Сплавил свой призрак подальше от кровавых пальцев, Подвесил к звёздам. Мать Всего Сущего его омыла. Он проснулся с новым ножом. Испуганный Красный Лис: боялся за свою шкуру. Укусил Лося: тот стал мёртвым деревом на краю земли. Укусил лосося: тот утонул якорем В морской тине. Укусил медведя: тот сонно зарычал В каменных корневищах. В коже слишком тесной для костей, Ощущая, как ворочается в кишках гнилая трава, Рыдал Первочеловек. И Мать Всего Сущего рыдала. А Лис смеялся под землёй. Затем Мать Всего Сущего набухла, и море крови расплескалось Изобилием для голодного человека. Но Лис крепко зажал её живот. Казалось, он лижет камень. Его клыки крепко сжимали

её живот. Он словно хрустел синицей Или глодал кусочек старой кожи. Его зубы плевались, его хватка ухмылялась, И ничто не могло родиться. И Первочеловек рыдал на скале голода, И Мать Всего Сущего рыдала. Её слёзы капали. Лишь её слёзы капали. Ничто не могло родиться. Лишь слёзы капали, замерзая на лету, Ковыляя по земле, Толпой стремясь к Первочеловеку: "Мы любим тебя, мы любим тебя". Они лизали его рот. Тыкались носом в его глаза. Вили гнездо в его руках. А Лис на небесах смеялся. Крик человека становился всё резче. Снег — всё глубже.

Происхождение зла

Когда Адам расслабился, А Рай закрылся на денёк, Ева снова принялась за то, Что ей нашёптывал во сне Маленький знакомый змей. Каждый день Адам с трудом дожидался Закрытия Рая И нового выпуска Кровавого любовного триллера змея Из нежных губ Евы. Бог услыхал об этом от Михаила, Подполз поближе, обернувшись мышью, И прислушался — Там-то Его, скрытого в кустах, И ослепила Ревность.

Песнь Ворона об Англии

Жила-была девочка Пыталась отдать свой рот Его схватили её шлёпнули по лицу Она пыталась отдать глаза Их выбили на пол раздавили мебелью Она пыталась отдать груди Их отрезали и законсервировали Она пыталась отдать вагину Ей устроили открытый суд и приговорили Она стащила всё обратно Она обезумела от боли до полного озверения Изменила пол он вернулся Увидев её рот он ударил ножом Увидев её глаза он ударил ещё раз Увидев её груди её вагину он бил Его приговорили После лоботомии он сбежал изменил пол Ссохся до маленькой девочки она вернулась Она пыталась сохранить свой рот Его схватили и шлёпнули её по лицу Она пыталась сохранить глаза Их выбили на пол раздавили мебелью Она пыталась сохранить груди Их отрезали и законсервировали Она пыталась сохранить вагину Ей устроили открытый суд и приговорили Жизнь удалась

Сватовство Ворона

Ворон потерял терпение, стучась в двери Бога. "Поторопись с моей невестой, — кричал он, — ведь годы уходят!" Он видел въезжавшие тележки со старыми женщинами, Слышал шум печей В дымоходах рая, Пока Бог ковал тело его невесты Из скелетов старух. "Заткнись! — заорал Бог. — Ты меня отвлекаешь От Великого Труда! Уймись и убирайся". Ворон пошаркал у двери, побурчал себе под нос. Уставился на холмы, поросшие садами — Стоял в поту, пронзённый фантазиями. Не приходя в сознание, заколотил в дверь Бога: "Поторопись с моей невестой, ведь годы уходят!" Тела старух, мёртвые и докрасна раскалённые, Визжали под молотами Бога, Ламинат из старух — Миллионы слоёв в лезвии тела невесты. "Убирайся! — заорал Бог. — Ты всё портишь. Уймись и убирайся". Ворон связал свои лапы узлом, грудь его стала кипящим котлом Боли нетерпения — Он распахнул дверь пинком. Бог разрыдался. Ворон деревянным взглядом уставился на груду пепла. "О, ужасный миг! — скулил Бог. — Ужасный миг!"

Песнь Ворона о Боге

Кто-то сидит У ворот рая Под притолокой С надписью "Живым вход запрещён" Клубок глазниц и глаз, безжизненный, но в форме жизни Старый дубовый пень, весь в корневищах, на мели В тине какого-то гнилого устья, Сучковатый от ампутаций, С поломанными покусанными ногтями на руках Бесцельными остатками волос, ненужными погнутыми ногтями на ногах, Кровь сочится В кольцах его тела, словно пиявка В коричневом илистом пруду Под тлеющим коллапсом городской свалки, Мозг его болит как разрубленный, тупой кремень, Его солнечное сплетение с трудом втиснуто в кишки, Пластмассовое тело В грязной луже Перед загсом — Кто-то Сидит у ворот рая Голова свесилась вперёд Словно у вздёрнутого на фонарном столбе На проволоке для резки сыра или электрошнуре Или на собственном ремне, Штаны на лодыжках, Лицо в пятнах от тени, словно деревня в пятнах от бомб, Плачет плазмой, Плачет скотчем, Плачет яичным белком, Задохнувшись от бифштекса с кровью свисающего на подбородок, Кто-то Прислонился к воротам рая Прислушиваясь к тиканью своих часов Во сне грязном как блевотина Что он не может выблевать, не может проснуться, чтобы выблевать, Он лишь поднимает голову и откидывает её назад Прислоняясь к воротам рая Как сломанный подсолнух Пусты глазницы Живот раскрыт Для инспекции звёзд Операция не закончена (Врачи убежали, кто-то другой вызвал скорую) По лбу стекает пот Руки свисают — какой теперь смысл Их поднимать? Они висят Сгустками крови, варикозными и бессмысленными Как послед — Но Бог не видит этого персонажа Его глаза заняты Его собственным страхом И Он бормочет Мой Спаситель грядёт, Грядёт Тот, кто не боится смерти, Кто делит с ней свою кожу, Кто отдаёт ей сигареты, Готовит ей еду, кормит словно младенца, Держит её в тепле лелеет её В опустошённом космосе, Одевает её во всё лучшее, зовёт своею жизнью — Он грядёт.

Ворон Справедливый

Ворон издевался — лишь над собственной смертью. Ворон плевал — лишь на собственную смерть. Распространял слухи — лишь о собственной смерти. Ограбил — лишь собственную смерть. Сбил с ног и пинал — лишь собственную смерть. Поклялся отомстить — лишь собственной смерти. Обманул — лишь собственную смерть. Убил — лишь собственную смерть. Сожрал — лишь собственную смерть. Так ему удалось сохранить совесть чистой Он был чёрен (Чернее Зрачков Ружейных стволов.)

Космическое яйцо плавало

Когда Вселенная его атаковала. Солнца столкнулись, взорвались, испарились Из пара выплыло яйцо. Огонь его атаковал И железо отказалось от всех своих узлов и ядер Яйцо проплывало над тяжёлой поверхностью Вода его атаковала И горы преклонили колени перед морями Яйцо качалось на волнах Земля его атаковала Мир скорчился словно в гримасе Яйцо присело словно муха. Жизнь его атаковала, да, ворон Ворон слопал эту муху Яйцо вывалилось из яйцевода ворона Сойка съела яйцо, жуки съели сойку А ворон съел жуков Яйцо вывалилось из яйцевода ворона. Затем в небесах наступила тишина — Солнце перестало воевать с луной, стихии притихли, Деревья расцепили свои ветви И белый сыч и горностай И дикий пёс остановились Вулканы замерли, моря замерли, водопады замерли Часы замерли — как проводник, подняв руки стрелок И на открытое место вышел Ворон. С яростным криком всё бросилось в атаку Ворон поднялся на крыло и спел Когда Бог расколошматил Ворона Он создал золото Когда Бог поджарил Ворона на солнце Он создал алмаз Когда Бог раздавил Ворона под грузом Он создал спирт Когда Бог разорвал Ворона на части Он создал деньги Когда Бог надул Ворона Он создал день Когда Бог подвесил Ворона на дереве Он создал фрукт Когда Бог закопал Ворона в землю Он создал человека Когда Бог попробовал разрубить Ворона пополам Он создал женщину Когда Бог сказал "Ворон, ты победил" Он создал Искупителя. Когда Бог в отчаянии отступился Ворон заточил свой клюв и взялся за двоих воров.

Под ангельским взором девочки

Под ангельским взором девочки Ворон растерял все перья Под любопытным взглядом мальчика Кости Ворона треснули От страсти девочки Кишки Ворона свалились в пыль От розовых щёк мальчика Ворон стал неузнаваемой тряпкой Ворон забрался в кусты ежевики, капитулировав Перед ничем, закрыв глаза Пусть детские ножки топают по Вселенной

Экзистенциальная песнь

Давным-давно Жил человек, Всю жизнь бежавший что есть сил. Такая вот судьба. Тяжёлая судьба. Но на то она и Судьба. Надо бежать. Как-то он усомнился в Судьбе И в пожизненном беге. Кто? Почему? Неужто он всего лишь Разгоняющий на беговой дорожке? Вот наконец-то он решился. Нет, он — не чей-то шут. Понадобится смелость, Но он может. Да, да, он может остановиться. Мучительно! Мучением Стала борьба за то, Чтоб прекратить бежать. Чудовищно! И вдруг Покой Среди бескрайней пустыни. И он стоял там — остановившись. И так как не увидел никого Ни к северу, ни к западу, ни к югу, ни к востоку, Он воздел кулаки С гомерическим хохотом И потряс ими пред Мирозданием. И его кулаки отвалились И руки его отвалились Он зашатался и ноги его отвалились Он слишком поздно понял, Что собаки рвут его на части, Что он и впрямь всего лишь Разгоняющий на беговой дорожке, А полной жизнью живут лишь собаки. Сражение за Иерусалим Вроде бы мёртвого человека С Буддой в улыбке С Иисусом в простёртых руках С Магометом в склонённом челе Ногами в аду Руками в раю Спиною к земле Сопровождают К вечному блаженству Поющие легионы Вроде бы мух

Крабы-призраки

В вечерних сумерках, когда темнеет море, Густеет тьма глубин, подтягиваясь от бесплодных отмелей, заливов К берегу. Сначала Она похожа на распахнутые скалы, разглаживающие собственную бледность. Затем прилив, устало отступая, Бросает все свои плоды, Сползает обессиленно с блестящих батискафов, и вот пред нами крабы. Крабы-гиганты в плоских черепах, внимательно глядящие на сушу Как каски из окопа. Они не просто крабы: крабы-призраки. Они сбивают Невидимой волной морского холода Гуляющего в дюнах человека. Вливаются в простор материка, в дымящий пурпур Лесов и городов — колючим всплеском Высоких неуклюжих привидений, Скользящих импульсивно через воду. Ни стены, ни тела им не помеха. Голод диктует им другие цели. Для нас они незримы, мы не можем о них не думать. Их пузырящиеся рты, глаза Безмолвной каменистой яростью Вторгаются в ничтожность нашей жизни — валяемся ли на кроватях, Сидим ли в комнатах. То наши сны тревожны, То мы внезапно просыпаемся во власти одержимости В одышке и в поту, и мозг наш слепнет В сиянье лампочки. Порою, ненадолго, скользящая Внимательная Толща тишины Протискивается между нами. Крабы владеют этим миром. Всю ночь, то рядом с нами, то сквозь нас, Они выслеживают друг друга, они цепляются друг к другу, Они влезают друг на друга, они рвут друг друга на куски, Они изнуряют друг друга до изнеможения. Они — войска вселенной. Мы — их бактерии, В их жизни наша смерть, в их смерти наша жизнь. Чуть рассветёт, они вновь отступают к берегу. Они — сумбур истории, конвульсии В истоках крови, в циклах конкуренции. Для них вся перенаселённая земля — пустое поле битвы. Весь день они в себя приходят под водой. Их пенье — слабый бриз, крутящийся в прибрежных скалах, Где слушают одни лишь крабы. Они — единственные игрушки Бога.