Стиль модерн
Шрифт:
У Макса вырвался вздох:
— Я знаю. Франция сейчас отнюдь не процветает. Мы погрязли в долгах. Деньги обесценились, и жизнь стала, очень дорогой. Но Картель левых приведет в порядок наше финансовое положение. Французы очень беспечны и не желают задумываться о будущем. Париж ведет развязную, безумную жизнь. Можно сказать, жизнь шампанского…
— Шампанское без пены никому не нужно.
Реплика была сухой и немного высокомерной. Макс не ответил. Он разглядывал позолоченную резьбу на дверях, стены, обтянутые бледной чесучой, не представляя, как перейти к нужной теме. Отчаявшись отыскать повод, он остановился перед портретом старика с красными щеками, искрящимся взглядом и выражением хитрой грубости, свойственным европейцам.
— Мой отец, — прокомментировал Стив. — Уже пять лет как он умер. Но на самом деле я взял на себя все дела сразу после возвращения. У меня была одна цель — преуспеть еще больше, чем он. Я слишком долго был лишь наследником: Принстон, Франция…
Сделав паузу, он продолжил:
— Я стал королем, поскольку начал в подходящий момент. Моя империя простирается во многие стороны и дает новые ответвления. Люди готовы покупать бог весть что, лишь бы это было в кредит. У меня два правила: зарабатывать быстро и много и быть абсолютным реалистом.
— Интересно, а твой дом такой спокойный, почти уединенный. Трудно представить…
— Я редко живу здесь. «Небесная долина» — мое убежище.
— А Филадельфия?
— Ах! Филадельфия… Я много, видимо, тогда тебе о ней рассказывал. Филадельфия… Я мечтал о бесхитростной, честной жизни. Видел себя женатым, с детьми. Думал строить заводы, церкви, управлять городом. Когда я вернулся, то увидел, что все изменилось. Город вырос: большие здания, театральные проспекты, — но мне он показался слишком черным, очень шумным. Частично в этом была вина О’Нилов. Наши заводы локомотивов — в самом центре города! Мои сестры очень достойно вышли замуж. А ирландцы — грамотные или нет, трезвенники или алкоголики — продолжали обжигать кирпичи, строить, обогащаться. Они даже начали рыть метро… Конечно, я из их числа, я мог бы остаться в Филадельфии, построить себе в роскошном пригороде такой же особняк, как и здесь, вдалеке от дыма и шума. Но было уже поздно. Мне хотелось сдвинуться с места.
— Очень поздно для чего?
— Ты знаешь, после войны сочинили песенку для людей, чьи дети возвращались из окопов: «How are you going to keephim down on the farm once they’ve seen Pares…» — «Как ты их удержишь на ферме теперь, когда они видели Париж…» — После минуты смущенного молчания Стив добавил: — Это в чем-то и моя история. Несмотря на «жизнь шампанского», как ты говоришь, у меня нет желания вернуться в Европу. Но я не хочу жить ни в Филадельфии, ни в Нью-Йорке. У меня есть там дом — довольно красивая вещица, — но миллионеры меня раздражают. — Он коснулся рукой бедра: — Война нас изранила. И не только физически.
Стив слегка покраснел. Все эти годы он старался не показывать того, что творилось в его душе. И быстро заговорил снова:
— Что мне нравится, так это идти вперед. Создавать новое. Радио, например. В моих планах — зарезервировать себе канал передач. Проект уже разрабатывается. Это вопрос нескольких недель. Классическая музыка или джаз, песни — там все будет. Я хочу создать свой оркестр, Оркестр Стива О’Нила! Красиво, правда? Во всяком случае, повеселимся!
Он налил в бокал вина и выпил его залпом.
— Прекрасная эпоха, действительно прекрасная эпоха! Алкоголь запрещен, но если тебе хочется выпить, ты легко найдешь в Нью-Йорке сто тысяч speakeasy… Даже женщины пьют виски и пунш, без всякого жеманства позволяют обнимать себя, ласкать под короткими платьями и закатанными чулочками. Дансинги, ма-джонги [74]— можно веселиться круглые сутки. В полночь — легкий флирт в японских садах «Ритца», а спустя восемь часов — свежий и румяный — я начинаю деловой день, навещаю Уолл-стрит или инспектирую заводы тушенки. Конечно, особенно в маленьких городах, все еще находятся люди, которых возмущает неприличная мода, легкие платья флэпперс, их короткие волосы и припудренные колени. Но с этим покончено — с воскресной школой, катехизисом, хоралом и моралью! И мне это нравится!
Макс был обескуражен услышанным и довольно хитрым оборотом — Стив впоследствии оценил его как типично французский — перевернул тему, указав на крышу:
— Думаю, ты построил чердак?
— Да. Но почему?.. — Он был сбит с толку.
— А чердак пуст?
— Что ты хочешь этим сказать? Я оставил все фамильные воспоминания моим сестрам. Я же тебе сказал, что Филадельфия…
— Речь уже не о Филадельфии…
Стив не сдавался:
— Я ничего не привез с собой из Европы. У меня вся жизнь впереди.
— Нет, часть остается позади. Как и у меня. И неважно, американец ты или нет. Конечно, ты можешь купить себе старинные картины, старую мебель, вековые деревья…
— Подожди, — сказал Стив и вышел на террасу, подставив лицо солнцу и закрыв глаза.
— Хорошо, — начал он спустя несколько мгновений, — действительно, мы вместе пережили… странные дни. Странные и тяжелые, если я правильно все помню. Поговорим об этом! Ты ведь из-за этого приехал?
И он повел друга на пляж — туда, где деревья запускали в воду свои длинные узловатые корни.
* * *
— Я собираюсь жениться, — начал Макс и вынул из портфеля фотографию.
Стив взял снимок. Ветер поднял облако песка и затуманил изображение. Он повернулся спиной к морю, спрятал фотографию в сложенных ладонях так, как если бы хотел прикурить. Наконец он различил стройный силуэт темноволосой женщины с умным лицом. Как некоторые девушки из хороших семей, застигнутые внезапно нахлынувшей после войны эмансипацией, из-за своей крайней сдержанности она выглядела угловато: без муфты или зонтика ее рукам просто некуда было деваться, и она неловко сжимала маленькую сумочку невесты.
— Англичанка, — уточнил Макс. — Ее зовут Мэй. Мэй Стэнфорд. Ее отец — посол. Я встретил ее на балу. Ей скоро будет двадцать три.
Стив вернул ему фотографию.
Они продолжили в молчании прогулку по пляжу.
— Она красива, — сказал он наконец, — восхитительна…
Эта юная англичанка, несомненно, была очаровательна, но что она могла дать Максу после Файи? От Файи не излечивались, все равно, жива она или нет. Делая вид, что уже пережили эту страсть, все обманывали себя, но со временем становилось легче, и это входило в привычку — так же как с войной. В английской невесте не было сверкающего обаяния Файи, ее особой притягательности. Конечно, с ней можно было не беспокоиться за свое обеспеченное будущее: красивые апартаменты в Лондоне или Париже, курорты, путешествия за границу, модные виды спорта, один или двое детей и, главное, нежная и преданная поддержка супруги.