Стилист для снежного человека
Шрифт:
– Садитесь, ангел, и спокойно излагайте, – попытался взять инициативу в свои руки Владлен.
– Верните бриллианты.
– Бог мой! Какие?
– Украденные у Нины Никитиной.
– Бред!
– Имеется видеозапись, – тряхнула я головой, – на ней великолепно видно, как вы сначала хватаетесь за сердце и плюхаетесь в кресло, потом Нина уходит, оставив старого приятеля в одиночестве сидеть на диване, в бывшем кабинете Николая Шнеера. И что же совершает милейший, интеллигентнейший, талантливый поэт? Воровато озираясь, подскакивает к шкафу, распахивает дверки, вынимает книги, потом из глубины, из второго ряда, вытаскивает том древнегреческого трагика. И, о удивление, он оказывается хитроумно закрытой шкатулкой. Владлен раскрывает ее, извлекает горсть камней, кладет…
– Там не было алмазов, – завопил Богоявленский, – вы ошибаетесь! Никаких драгоценностей внутри не лежало!
Ощущая совершенно детское ликование, я навесила на лицо самое недоуменное выражение.
– Да? Что же было внутри?
Богоявленский растерянно замолчал.
– Ну-ну, – поторопила я, – снявши голову, по волосам не плачут. Вы же признались, что видели содержимое оригинального сейфа, и это не камни. А что?
– Папка с документами, – буркнул Владлен, – никакой стоимости она не имеет.
– А Нина утверждает обратное, – лихо солгала я, – у ее мужа имелось много раритетных вещей. Сначала Исаак, потом Сара, затем Николай пополняли коллекцию, незадолго до смерти Шнеер-младший приобрел письма Пушкина к жене, оригиналы, не копии. Достал по случаю, показал Нине и сообщил об истинной стоимости автографов, но потом, после смерти мужа, Никитина их не нашла. Напрашивается вывод – вы сперли раритет.
Выпалив тираду на едином дыхании, я уставилась на Богоявленского. Ну-ка, Лермонтов фиговый, проглотишь это или сообразишь спросить: «А почему Нина лишь сейчас решила поднять вопрос о воровстве? Небось сразу посмотрела видеозапись, вечером того дня, когда пропали бумаги!»
Но Богоявленский был не в ладах с логическим мышлением.
– Нет! – возмутился он. – Мне бы никогда не пришло в голову взять такую ценнейшую вещь, даже Николаю меня не уговорить. В папке лежала ерунда, а Коля очень просил, вот я и…
– Не несите чушь! Когда вы заявились к Нине, ее муж давно был покойником, – перебила я старика.
Владлен потер затылок.
– И что намерена сейчас делать Нина? – вдруг спросил он.
Я решила напугать пакостника по полной программе. Кто-то из вас сейчас может посчитать меня жестокой. Голова, убеленная сединами, по идее, должна вызывать уважение или, по крайней мере, снисхождение к ее владельцу. Но Владлен не выглядел разбитым, еле живым инвалидом, и, похоже, он очень подлый человек, а по отношению к такой личности не срабатывает жалость. Во всяком случае, я сейчас не испытывала этого чувства.
– Нина подаст в суд, – сухо ответила я, – специалисты изучат запись. Каюсь, я наврала про бриллианты, хотела вывести вас из себя и добилась поставленной цели. На ленте очень хорошо заметна папка и то, как вы придерживаете ее под пиджаком рукой. Никитина уверена – внутри были автографы Пушкина, вас заставят оплатить их.
Владлен замахал руками.
– Право, это сумасшествие! Представляете, о какой сумме пойдет речь?
– Ничего, – не сдалась я, – продадите квартиру, часть долга и вернете.
– Там лежали документы, – вдруг признался поэт, – но совсем другие.
– А Нина говорит: письма Александра Сергеевича.
– Нет!!!
– Да!!! И докажите обратное! Вообще не о чем нам толковать тут, в суде оправдаетесь!
Владлен обмяк в кресле.
– Хорошо, сейчас я расскажу все, нарушу слово, данное лучшему другу, но иного выхода нет. Я оказался в ужасном положении! Вор! Я вор! Итак, слушайте.
Я замерла на скользких, продавленных подушках допотопного дивана. Сидеть было не слишком комфортно, кожу коверкали какие-то очень жесткие куски, похоже, софа была набита галькой, но уже через пять минут я забыла обо всем, потому что Владлен сообщал совершенно невероятные вещи.
Близких друзей, кроме Шнеера, у Владлена не осталось. Игорь Бурмистров и Ося Коган умерли, а еще Богоявленский попал в опалу. В Центральный Дом литераторов он ходить перестал, впрочем, в другие места, где любили собираться представители столичного бомонда, тоже не заглядывал. Во-первых, Николай велел ему не высовываться, а во-вторых, основное большинство писателей, актеров, композиторов и художников шарахалось в сторону при виде автора книги «Поле несчастья в стране дураков». Слухи в Москве распространялись мгновенно, и то, что Владлен теперь персона нон грата, стало известно многим. Николай сдержал обещание и пристроил друга в журнал, где печатали романы писателей Востока. Но своего стола в редакции у Богоявленского не было, он считался внештатным сотрудником. Приходил, получал рукопись, выправлял ее дома, сдавал, брал заработанные деньги и уходил. Платили средне, с голоду не умрешь, но и шиковать не станешь.
Потом Шнеер трагически погиб под электричкой. Владлен искренне оплакал друга, а на поминках пообещал Нине всяческую помощь.
– Ты звони, – внушал он вдове, – мало ли чего понадобится, да хоть шкаф передвинуть!
– Лучше деньгами пособи, – прошептала Никитина, – остались мы с Людой сиротами, как прожить? Я-то не работаю.
Владлен сгоряча наобещал Нине с три короба, но наутро, на трезвую голову призадумался. И как он сумеет оказать содействие вдове? Та, правда, один раз объявилась сама, нагло потребовала денег, но Владлен лишь вздохнул. Сам с хлеба на квас перебивается, и Богоявленский не стал звонить Нине. У него наступили очень тяжелые времена. Журнал, дававший небольшой заработок, тихо умер, пришлось заниматься совсем уж, на взгляд поэта, постыдным делом – вести литературный кружок, куда приходили полубезумные пенсионеры, кропавшие не менее сумасшедшие вирши. Владлен сам не понимал, каким образом ему удается сохранить психическое здоровье, обучая поэтическому ремеслу людей, самозабвенно ваявших четверостишия типа:
На баррикадах льется кровьК чему теперь моя любовь,Вот мир изменишь, и тогдаВернусь к тебе я навсегда.Но кружок давал ему шанс не загнуться от голода. Страну затрясло в перестройке, деятели культуры оказались никому не нужны. Владлену еще повезло, устроиться на новую службу ему помогла одна из бывших любовниц. Кстати, Богоявленский теперь не гнушался принимать подарки от женщин, а после смерти жены он вообще охотно зазывал к себе дамочек. Те приносили с собой еду, выпивку, сигареты, кое-кто дарил рубашку, свитер, покупал ботинки.
И как поэт мог оказать помощь Нине? С какой стати? Самому не хватало!
Владлен вычеркнул вдову Николая из памяти, а Никитина тоже никогда не беспокоила Богоявленского.
Несколько лет тому назад в квартире Владлена раздался телефонный звонок.
– Уважаемый господин Богоявленский, – произнес безукоризненно вежливый женский голос с легким иностранным акцентом, – вас беспокоят из издательства «Франспресс» [32] , мы хотели бы издать сборник ваших стихов.
32
Название выдумано.