Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
– Ты упал в обморок. Была кровь. Я думала... думала, ты умер!
– Нет, - отозвался он.
– Не умер. Просто рана вспомнила меч.
– Не нужно было мне помогать.
– Я не мог не помочь, - сказал он, отгоняя внутреннюю слабость, и сел.
Она утирала щеки.
– Думала, я остаюсь одна. Снова. Вренек, я не смогу с тобой. Все потеряла, ничего нет, и пусть так и будет.
Он смотрел, как она встает, смотрел, как он отрясает корку снега с голых тощих коленей, видел трещины и шрамы на красной коже.
– Не заставляй
– Это нечестно.
– Ты меня бросаешь?
– Я сказала! Я не могу с тобой!
– Не умирай в том переулке, Джинья.
– Хватит слез. Не умру. Я живучая. Им нас не убить. У меня запасена еда. Не все взрослые плохи, Вренек. Не думай так, или станешь совсем одиноким.
– Она огляделась.
– Здесь можно найти плащи и настоящие одеяла - даже конские попоны. Не все склады сгорели. Я поищу и что-нибудь найду. До смерти не замерзну.
– Обещаешь?
– Обещаю, Вренек. Ну, когда пойдешь назад, огибай селение. Не ходи по главной улице. Кое-кто на тебя зол за твои слова. Путь долгий, но ты иди по полям. Скажи, что так сделаешь. Скажи!
Он утер глаза и нос.
– Я пойду по полям.
– И матери ничего не рассказывай.
– Не буду. Но я там надолго не останусь.
– Останься с ней, Вренек. Уйдя, ты разобьешь ей сердце.
– Сделаю как лучше.
– Хорошо. Очень хорошо.
– Она кивнула в сторону ворот.
– Иди же.
Грусть язвила его сильнее, чем все прежние раны; но он стоял прямо. Холод забирался под мокрую рубашку, полз по спине.
– Прощай, Джинья.
– Прощай, Вренек.
Тут, вспомнив огорчение при виде уходящего Орфанталя, он бросился к ней и крепко обнял, и резкая боль в ране и прочих местах показалась очень уместной.
Казалось, она съежилась в его хватке - и тут же начала отрывать руки, взяла его за плечи и развернула, чуть толкнув в спину.
Он пошел к воротам.
Вренек собирался пересечь поля, как и обещал. Но не собирался возвращаться домой. Ему хотелось кое-что исправить, ибо даже в таком мире некоторые вещи нужно исправлять. Мама будет дома, когда он вернется, позже - и тогда он сделает все что нужно. Он с ней помирится.
Но сейчас он выждет сумерек, чтобы скрыться от чужих глаз, потом пойдет и заберет копье, которое зарыл в снег у старого каменного корыта.
Ему одиннадцать, и кажется, последний год был длиннее всей жизни. Как будто десять ему было вечность назад. Но в том-то и дело: ему никогда не будет снова десять.
Солдаты ушли на восток, в горелый лес.
Он найдет их там. И сделает то, что правильно.
– Что ты делаешь?
– спросил Глиф спокойно.
Вздрогнув, встрепанный мужчина поднял голову. Он сидел у груды камней, вытащенных из мерзлой почвы вдоль края луга. Руки были грязными и в крови от царапин, ногти сломались. Он носил обожженную волчью куртку не по размеру. Рядом, на засыпанном снегом грунте, валялись
Незнакомец не ответил, глядя на лук в руках Глифа - стрела наложена, тетива туго натянута.
– Ты на стоянке моей семьи, - пояснил Глиф.
– Ты закопал их под камнями.
– Да, - шепнул мужчина.
– Я нашел их здесь. Тела. Я... я не мог смотреть. Прости, если я сделал неправильно. - Он осторожно встал.
– Можешь убить, если хочешь. Я не стану скорбеть по миру, его покидая. Не стану.
– Не наш путь, - кивнул на камни Глиф.
– Прости. Я не знал.
– Когда душа ушла, плоть - ничто. Мы относим мертвецов на болото. Или в лес, в густую и темную чащу.
– Лук чуть дрогнул в руках.
– Но это, это зря. Ты прячешь тела, чтобы дома было чисто, но здесь никто уже не живет.
– Кажется, - заметил чужак, - ты здесь живешь.
– Они бы сгнили ко времени следующего моего возвращения. Только кости. С ними, - добавил Глиф, - было бы легко жить.
– У меня на такое не хватило бы смелости.
– Ты солдат Легиона?
Мужчина глянул на клинок.
– Убил одного. Зарубил. Он был в отряде Скары Бандариса - из тех, что дезертировали с капитаном. Я какое-то время шел с ними. А потом убил, и за убийство Скара Бандарис изгнал меня из отряда.
– Почему же не казнил?
– Когда он понял мою жизнь, - сказал мужчина, - решил, что такая жизнь есть самое страшное наказание. Верно.
– Тот, кого ты убил... что он сделал? Твое лицо искажено. В рубцах, изуродованное. Он это сделал?
– Нет. У меня давно такое лицо. Гм, всегда такое было. Нет...
– Он помедлил и пожал плечами: - Говорил злые слова. Резал меня словами снова и снова. Даже остальные меня жалели. Что ж, его не любили, так что никто не пожалел о смерти. Кроме меня. Его слова были злыми, но правдивыми.
– Вижу по глазам, - сказал Глиф, - ты мечтаешь о моей стреле.
– Да, - прошептал чужак.
Сняв стрелу с лука, Глиф отпустил тетиву.
– Я охотился на солдат Легиона, - сказал он, дела шаг вперед.
– Есть причины, - кивнул чужак.
– Да. У всех есть. У тебя твои, у меня мои. Причины держат твой меч. Причины направляют мои стрелы. Заставляют души покидать тела, а тела гнить на земле.
– Он потер тряпку, скрывавшую нижнюю часть лица.
– Они - маски, что мы бросаем позади.
Мужчина вздрогнул как ударенный, и отвернулся.
– Я не ношу маски, - сказал он.
– Будешь убивать еще солдат?
– Немногих, - ответил мужчина, подбирая перевязь и цепляя меч.
– У меня список.
– Список и достойные причины.
Он искоса глянул на Глифа.
– Да.
– Меня зовут Глиф.
– Нарад.
– Есть еда, взял у солдат. Я поделюсь с тобой за доброту, с которой ты зарыл мою семью. А потом расскажу сказку.
– Сказку?
– Когда закончу сказку, тебе решать.