Сто дней до приказа
Шрифт:
– - Почему ко мне не пришел?
– - строго спрашивает замполит, хотя сам перестал бы меня уважать, прибеги я к нему с весточкой в зубах.
– - Не успел,-- вздохнув, отвечаю я.
– - Не успел... Теперь, если что, всю жизнь будешь локти кусать! Не успе-ел... Иди, догоняй своих...
Выбегая на улицу, я слышу, как комбат Уваров глухо обращается к замполиту:
– - Товарищ майор, разрешите...
Не разрешаю!
– - зло обрывает Осокин.
* * *
На "гражданке" физкультура и спорт -- твои личные трудности, а в армии это важная часть службы, большое, общегосударственное дело. Потому каждое утро над городком повисает топот сотен бегущих ног, во всех направлениях -повзводно -- ребята спешат
Утром, получив реактивное ускорение от могучей десницы старшины Высовня, я полетел на зарядку.
Сделав нужное количество кругов по плацу, боковой дорожкой мы направились в спортгородок, где под командой неумолимого Зуба молодые стали наращивать мускулатуру и качать прессы, а "старики" разбрелись по любимым снарядам. Шарипов с гиканьем делал на перекладине "солнышко", здоровенный Титаренко жонглировал траками, Чернецкий изображал грациозные пируэты некой восточной борьбы, а я, лениво пробежав полосу препятствий, остановил свой выбор на яме с песком, где меня и настигла задумчивость. А поразмышлять было о чем: конечно, я сделал ошибку, при всех связавшись с Зубом из-за Елина, нужно было поговорить потом, с глазу на глаз. И вообще вся эта история мне не нравилась еще и потому, что была продолжением моих личных неприятностей и переживаний, ознаменовавших первый год службы. Помню, когда собирался в армию, больше всего боялся разных физических испытаний: думал, вот забуду открывать рот во время залпа и лишусь слуха или не выдержу того же марш-броска. Но бег с полной выкладкой меня не убил, рот открывать я не забывал. Самым тяжелым оказалось совсем другое...
Однажды ночью меня разбудил рядовой Мазаев и распорядился принести ему попить. Я сделал вид, что не понимаю, и перевернулся на другой бок, но он с сердитой настойчивостью растолкал меня снова и спросил: "Ты что, сынок, глухой?" И я, воспитанный родителями и советской школой в духе самоуважения и независимости, крался по ночному городку в накинутой прямо на серое солдатское белье шинели затем, чтобы принести двадцатилетнему "старику" компотика, который на кухне для него припасал повар-земляк. Попить я принес, но поклялся в душе: в следующий раз умру, но унижаться не буду!
"Следующий раз" случился наутро. Мазаев сидел на койке и, щелкая языком, рассматривал коричневый подворотничок. Потом он подозвал меня и, с отвращением оторвав измызганную тряпку, приказал:
"Подошьешь". И так же, как Елин сегодня, я ответил: "Не буду". И так же, как Елин сегодня, подчинился, успокаивая свою гордость тем, что так положено, не я первый, не я последний, нужно узнать жизнь, придет и мой час, ну и так далее... А ночью с ужасом проснулся от мысли: если бы Лена увидела, как я унизился, она сразу же разлюбила меня. Конечно, Лена ничего не увидела и не узнала, но на прочности нашей любви это совершенно не отразилось.
А Мазаев еще не раз и не два учил меня жизни, и особенно ему не нравилось то, что я москвич. По-моему, он вообще представлял себе столицу в виде огромного, рассчитанного на восемь миллионов спецраспределителя!
Все, случившееся некогда со мной, и все, что переживал сегодня Елин, имеет свое официальное название -- неуставные отношения. Несколько раз перед строем нам зачитывали приказы о том, как кто-то отправился в дисбат именно за издевательство над молодыми солдатами. А весной нас возили на показательный трибунал. Один из обвиняемых -- здоровенный парнюга, покалечивший призывника, после приговора заорал хриплым басом "мама" и зарыдал.
После отбоя в казарме мы долго обсуждали увиденное.
– -
– - стонал Шарипов.-- Очертенеть можно!
– - Закон суров, но это закон,-- спокойно заметил Валера Чернецкий, обрабатывая ногти надфилем.
И тут с неожиданной яростью высказался Зуб:
"Из-за какого-то салабона человек пропал!"
– - Да ведь он чуть не убил молодого-то! Балда...-- удивился невозмутимый Титаренко.
– - Распускать сынков не надо, тогда и бить не придется!
– - разошелся Зуб.-- А если бить -- так по-умному...
– - Как тебя Мазаев лупил?
– - простодушно поинтересовался я.
– - Хотя бы и так!
– - огрызнулся Зуб и вдруг заорал: -- Цыпленок, свет выключить! Быстро!
И почтенный отец семейства молниеносно соскочил со второго яруса на пол, строевым шагом подошел к выключателю и согласно сложившемуся ритуалу трогательно попросил:
– - Товарищ выключатель, разрешите вас вырубить!
Немного подождав, словно электроприбор мог ответить, Цыпленок осторожно погасил свет.
Мне всегда хотелось узнать, что думают о "стариковстве" офицеры. И вот как-то я сидел в штабе дивизиона и по распоряжению комбата чертил графики, а рядом что-то строчил в тетрадке прилежный лейтенант Косулич. Честно говоря, сначала мы посмеивались над взводным: командовал он таким тоном, точно извинялся за причиняемые неудобства. Но потом оказалось, наш тихоня знает технику получше комбата -- такое впечатление сложилось у меня после тактических занятий и нескольких суббот, проведенных вместе с Косуличем в ангарах, возле самоходок. А громкий командный голос взводный обязательно выработает: на то у него и погоны со звездами, а у нас байковые.
– - Товарищ лейтенант, давно хотел спросить, да все как-то неудобно...-профессионально робея, начал я.
– - Я вас внимательно слушаю!
– - отозвался взводный, который даже к Цыпленку обращался на "вы".
– - Как вы считаете, откуда пошло "стариковство"?
– - Неуставные отношения?..-- встревоженно переспросил Косулич.-- Вас это интересует в связи с конкретной ситуацией или теоретически?
– - Чисто научный интерес!
– - успокоил я насторожившегося взводного.
– - Вы знаете,-- посерьезнел он и поправил очеч-ки,-- я тоже часто об этом думаю. Говорят, все началось после сокращения сроков службы в 67-м году. Давайте смоделируем: вы служите три года, а новые призывы -- только два!
– - Жуть!
– - возмутился я.
– - Не надо драматизировать!
– - возразил лейтенант.
– - Конечно, не будем!
– - согласился я, потому что офицер, изначально заряженный на двадцать пять лет, никогда не поймет, что значит для солдата прослужить лишний год!
– - Но обстоятельства сложились так,-- продолжал взводный,-- что "трехлетки" стали срывать зло на "двухлетках"... А дальше нечто вроде цепной реакции...
– - Я свое огреб, а теперь ты получи!
– - подсказал я.
– - Примерно...-- согласился лейтенант.-- Но я думаю, что тут дело посложней. Начнем с того, что разделение на возрастные касты было во все времена характерно для замкнутых коллективов, каковыми являются не только армейские подразделения. Например, в пажеском корпусе тоже были "неуставные отношения"...
– - И ничего нельзя сделать?
– - Почему нельзя! Раньше куда хуже было, а теперь за это взялись. Но понимаете, Купряшин, тот же комбат ведь командует батареей, а не вашими отношениями. Вот где сложность! Нужно, чтобы воины сами прониклись... Понимаете?! Поэтому давайте-ка проведем комсомольское собрание с повесткой: "Армейский комсомол -- воспитатель молодого пополнения". Попросим замполита выступить, корреспондента из нашей многотиражки позовем... Договорились? И вы выступите как член бюро батареи. Значит, я в план включаю?
– - И Косулич полез в стол за красиво оформленной папкой...