Сто имен
Шрифт:
— Я готовила эту передачу вовсе не ради «момента славы».
— Разве? В жизни не видел тебя такой взбудораженной, как в тот день, когда ты заполучила работу в студии. А ведь ты готовила передачу о чае! Попроси тебя Констанс написать о чае, ты бы послала ее в болото. Но телевидение для тебя наркотик.
Она попыталась сделать вид, будто Стив не прав. Но что толку? Он угадал. В передаче «Тридцать минут» всегда был гвоздь, основной сюжет, журналистское расследование, и каждый мечтал приняться за него. Остальные элементы передач — менее значимые, местного уровня, ничего сверхъестественного. Для начала Китти велели разобраться, почему клиенты предпочитают тот или иной сорт чая. Она обегала чайные фабрики, провела съемки в чайных отделах супермаркетов,
Стив огляделся, как будто что-то искал.
— Что ты высматриваешь? — совсем уже обессилев, спросила Китти.
— А где Глен?
— На работе.
— Кофеварку он обычно берет с собой?
Китти глянула на кухонный шкафчик, не очень-то соображая, что к чему, но тут их разговор прервал звонок.
— Это мама. Черт!
— Когда ты ей последний раз звонила?
Снова ком в горле. Китти обреченно покачала головой.
— Бери трубку! — приказал Стив.
Не сдвинется с места, пока она не ответит.
— Алллло! — демонстративно протянула она, и тут Стив наконец развернулся к двери.
— Кэтрин, это ты?
— Да, это я.
— Ох, Кэтрин! — Мать зарыдала прямо в трубку. — Кэтрин, Кэтрин, что ж это такое!
Китти с трудом разбирала слова.
— Мама, что случилось? — Китти даже села, страшась услышать самое худшее. — Папа? Кто-то заболел?
— Ох, Кэтрин! — всхлипывала мать. — Я этого больше не выдержу. Нам всем так стыдно за тебя. Как ты могла? Как ты могла так поступить с этим человеком?
Китти уселась поудобнее и приготовилась слушать выговор до конца. И только тут она заметила, что пропал и плазменный телевизор Глена, а когда она встала и подошла к шкафу, в нем не обнаружилось и мужской одежды.
Глава третья
Через неделю — то была самая долгая неделя в ее жизни — Китти проснулась среди ночи, и ее прошиб пот. Приснился кошмар настолько жуткий, что вышвырнул ее из сна и оставил лежать среди перепутанных простыней, сердце отчаянно билось. Ей страшно было даже поглядеть по сторонам, но когда кошмар отступил, Китти собралась с духом и села в постели. Дышать невозможно. Она распахнула окно спальни и глубокими глотками стала пить ночной воздух, но вместе с ним в легкие проникли испарения от круглосуточно трудившейся химчистки. Китти закашлялась, захлопнула окно и направилась к холодильнику. Она постояла голышом перед открытой дверью, сбивая жар. Она не была готова к тому, что ждало ее утром. Совершенно не сумела к этому подготовиться.
«Репутации Колина Мерфи был нанесен непоправимый ущерб, его жизнь полностью переменилась, он вынужден был покинуть свой дом и район проживания из-за выпуска передачи „Тридцать минут“ от десятого января. Кэтрин Логан подстерегла мистера Мерфи возле его места работы и обвинила в сексуальных домогательствах по отношению к двум девушкам и в тайном отцовстве. Хотя мистер Мерфи решительно отрицал все обвинения и неоднократно предлагал пройти тест ДНК, программу выпустили в эфир. Безответственные и непрофессиональные действия Кэтрин Логан, Донала Смита и Пола Монтгомери самым неблагоприятным образом отразились на мистере Мерфи».
Кэтрин сидела в суде рядом с продюсером «Тридцати минут» Полом и редактором Доналом. Зачитывался многостраничный приговор, итогом которого будет требование четырехсот тысяч евро компенсации и издержек. С каждым словом, с каждым обвинением Китти проникалась все более лютой ненавистью к самой себе. Зал битком набит: Колин Мерфи с семьей — с женой, родителями, сестрами — и друзья, и
Команда «Тридцати минут» и их юристы вышли из зала, ловко протискиваясь сквозь толпу репортеров с фотокамерами — среди них были и люди с их собственного канала, но они тоже тыкали камеры Китти в лицо так, словно она — преступник из тех, кого регулярно показывают в судебной хронике. Коллеги-мужчины шагали так быстро, что Китти едва поспевала за ними, а переходить на бег не хотела. Смешно тревожиться о том, как бы не вывихнуть ногу, после того как наделала столько ошибок, привела их всех сюда, на скамью подсудимых, и все же остатками здравого рассудка Китти цеплялась за простую задачу: пережить эту минуту. Она смотрела под ноги, потом решила, что так у нее слишком виноватый вид, и вздернула подбородок. «Выше голову, прими наказание и иди дальше!» — твердила она себе, стараясь подавить слезы.
Вспышки слепили, пришлось снова опустить взгляд. Путь тянется бесконечно, она словно бы разучилась ходить, это какое-то сложное механическое движение, каждый шаг дается с усилием. Ставим одну ногу перед другой, левую руку выносим вперед одновременно с правой стопой, только так, не иначе. Ни в коем случае не улыбаться, но и подавленной выглядеть нельзя, нельзя выглядеть виноватой. Ее же снимают, это навсегда, эти кадры будут сегодня снова и снова прокручивать по разным каналам, они навеки поселятся в архиве, и такие же, как она сама, ретивые репортеры при случае вновь откопают эти улики, — она знала, она сама всю жизнь занималась тем же самым. Нельзя показаться равнодушной, нельзя смотреть виновато. Не все телезрители прислушиваются к комментарию, но все смотрят картинки. Нужно придать себе вид человека невиноватого, но сожалеющего о допущенной ошибке. Да-да, она опечалена. Сохранить гордость, достоинство, когда внутри пустота, а все эти люди столпились вокруг и орут прямо ей в лицо. Сторонники Колина Мерфи быстро покинули зал и вышли на улицу, спеша дать интервью журналистам и добить команду «Тридцати минут». Они выкрикивали оскорбления, репортерам приходилось повышать голос, чтобы их комментарий расслышали поверх этих воплей. Проезжавшие мимо автомобили притормаживали, высматривая, чем тут так заинтересовалась пресса. Пресса прессует. Навалилась, давит, выжимает сок, выжимает последние силы, все отняли у нее репортеры, верные своему призванию, прессу-прессе. Так вот что она сделала с Колином Мерфи, думала Китти, а ее толкали со всех сторон, пристраивались сбоку, что-то говорили. Ставить одну ногу перед другой — вот и все, что она могла. Выше голову, не улыбайся, не плачь, не спотыкайся — иди!
Наконец они нырнули в офис своего адвоката поблизости от здания суда, ушли от репортеров. Китти уронила сумку на пол, прижалась лбом к холодной стене, попыталась сделать глубокий вдох.
— Господи! — вырвалось у нее. Все тело горело огнем.
— Ты как? — посочувствовал Донал.
— Ужасно, — шепнула она в ответ. — Мне так жаль, мне так жаль, так жаль!
Он ласково похлопал ее по плечу, и Китти порадовалась даже такому участию, хотя сама напросилась, а по совести, Донал мог бы ох как ей врезать.
— Это просто курам на смех! — орал в соседнем кабинете Пол, расхаживая перед столом адвоката. — Четыреста тысяч евро плюс судебные издержки. ВЫ говорили, ничего подобного не произойдет.
— Я говорил, что надеюсь…
— Не смейте вилять! — рявкнул Пол. — Омерзительно! Как они могли так обойтись с нами? Мы же извинились. Публично. Перед началом передачи восьмого февраля. Четыреста пятьдесят тысяч зрителей видели: мы извинились, признали, что он ни в чем не виноват. Миллионы видели это по Интернету, десятки миллионов посмотрят после сегодняшнего суда. Пари держу, нас подставили. Эти две бабы, они с Колином Мерфи сговорились, часть денег достанется им. Это бы меня не удивило. Меня уже ничем не удивишь. Господи! Четыреста тысяч! Что я скажу гендиректору?