Сто лет

Вассму Хербьёрг

Конечно, это помогает. Никто, кроме Йордис, меня не слышит.

Все еще 1 октября 1985 года. Йордис лежит в морге в Радиумгоспитале.

Мы с нимлетим одним самолетом до Эвенеса, оттуда я на автобусе поеду домой в Лёдинген. Гроб с телом доставят позже. Ониз Эвенеса должен лететь в Анденес. Погода плохая. Онспрашивает, нельзя ли ему поехать ко мне. Мне так тяжело, говорит он.

Такое горе, и погода слишком плохая.

— Нет! — говорю я. — Не хочу, чтобы ты осквернял мое горе!

Онплачет и говорит, что, наверное, было бы лучше, чтобы умер он.

— Ты действительно хочешь, чтобы я ответила тебе на этот вопрос? — спрашиваю я.

Теперь онплачет в голос. На нас все смотрят. Но онзабыл обращать внимание на то, что видят и думают люди. Онвытирает лицо рукавом нового пиджака, берет портфель и идет к выходу.

Я сижу в автобусе и не могу не думать о Йордис. Пока автобус стоит перед въездом на длинный мост и ждет, чтобы немного стих ветер и можно было ехать дальше, Йордис напоминает мне о себе. Она едет на велосипеде мне навстречу. В старом красном анораке, который надевает, когда ходит в горы или катается на лыжах. Под фонарным столбом ее хорошо видно. Велосипед вздрагивает от встречного ветра, но Йордис не падает. Ее большие блестящие глаза сверкают, когда мы минуем друг друга. Она так близко. И она смеется.

— Какая дрянь эта смерть, но теперь дело уже сделано! — смело кричит она.

С другой стороны на мгновение открывается кусочек неба. Там, наверху, Венера играет в прятки.

Выбрать или не выбрать — это значит принять решение.

После смерти Йордис я трачу время на то, что не выбираюХанса.

Но выбирать мыслиу меня не получается.

Я разглядываю старые фотографии. У меня есть несколько фотографий Йордис и Ханса.

В раннем детстве Йордис часто смеялась. Потом перестала. Ее темные, круто вьющиеся волосы отказывались держаться в косах. Косы держались самое большее до полудня. Глаза блестели всегда, плакала она или смеялась, И может быть, сильнее всего они блестели, когда она смотрела в себя.

Младшая дочь Элиды

Йордис уже большая. Так, во всяком случае, считает она сама. Пять лет. Она помогала на поле собирать выкопанную картошку и собирала больше картофелин, чем могла сосчитать. "Золотые глазки". Но люди, которые придумали для картошки это название, наверное, забыли надеть очки. Глазки у картошки были красные.

Она сняла сапоги и стояла в открытых дверях

с жестяной коробкой в руке.

Мама Кьерсти с кем-то разговаривала в доме. Должно быть, с той дамой, которая недавно пришла к ним. Йордис казалось, что когда-то она ее уже видела, но забыла, кто она.

Она открыла двери и крикнула:

— Мама! Я принесла картошку! Можно, я ее сварю?

— Не сейчас, Йордис! Иди сюда и поздоровайся с мамой Элидой!

Дама встала и подошла к Йордис. Она сняла красную шляпу и положила ее на стул.

— Йордис, доченька моя! — сказала дама и прижала ее к себе.

Это было не страшно, потому что от дамы хорошо пахло. Но вот ее слова доченька моя?.. Пришлось стоять неподвижно, пока незнакомка ее не отпустила. В замешательстве Йордис сунула палец в рот. А этого делать не следовало, ведь она уже большая. К тому же палец был в земле.

Она прекрасно знала, что эта дама — ее мама Элида, но это было как будто не по-настоящему. Теперь этой даме захотелось, чтобы Йордис села к ней на колени. Мама Кьерсти кивнула, поэтому Йордис села. Но сидеть долго на коленях у незнакомки она не собиралась.

— Моя девочка! — сказала дама и погладила Йордис по голове, лицо у нее было грустное.

— Элида приехала, чтобы повидаться с тобой. Ты ведь знаешь, что она — твоя настоящаямама? — спросила мама Кьерсти.

Йордис понимала, что надо обрадоваться. Она соскользнула на пол. Дама безуспешно пыталась ей помешать. Колени у дамы были слишком скользкие.

— Я собрала еще не всю картошку! — сказала она и побежала к двери. Не забыв на ходу захватить свое ведерко.

Наверное, эта дама уже уйдет, когда я вернусь домой, подумала она и высыпала картошку на крыльцо, чтобы освободить ведерко.

Но дама не ушла. Она пришла на поле и нежным голосом сказала, что пора ужинать.

— Ты запачкаешь туфли! — сказала ей Йордис.

— Ничего страшного, — улыбнулась дама.

— Мама Кьерсти говорит, что на поле надо ходить сапогах!

— Она права, но мы не будем ходить по полю, мы пойдем домой ужинать, — сказала дама, словно это она решала, когда и что надо делать.

Йордис все-таки пошла с нею домой, ведь даму прислала на поле мама Кьерсти. Однако не позволила даме раздеть себя и мыть руки тоже пожелала сама.

Вид у мамы Кьерсти был странный, и никто из них не спросил, сколько она собрала картошки. Когда подошло время ложиться спать, дама захотела подняться с Йордис наверх. Йордис пришлось даже чуть-чуть оттолкнуть ее. Потом она взяла за руку маму Кьерсти.

— Чужие к нам наверх не ходят, — сказала она.

Дама изменилась в лице, но мама Кьерсти поднялась с Йордис наверх и, как обычно, присела на край кровати.