Сто ночей в горах Югославии
Шрифт:
Такая односторонняя оценка аварии была неверна и несправедлива. Но мне и без того было тяжело. С полным безразличием встретил я этот акт и не сказал ни слова переводчику.
Иначе отнеслись к решению комиссии мои товарищи. Борис Глинский вместе с инженером отправились на [149] аэродром. Не прошло и часа, как за стеной раздался голос радиста, передающего на нашу базу сообщение:
«…после приземления с одним работающим мотором произошел взрыв баллона левого колеса, в результате чего самолет креном подбросило кверху. Под действием сильного порывистого ветра самолет взмыл вверх и приземлился на одно правое
Примерно так я и сам рисовал себе причины неудачи. Но тут меня взорвало: ведь есть же акт! Кто же пытается выгораживать меня? К чему эта опека?
Я готов был кинуться к радиооператору, остановить его. Но тут возвратился с аэродрома бортмеханик Глинский. Он сообщил, что прежний акт уничтожен и вместо него составлен новый, что содержание этого, второго акта и передают сейчас на базу. Причем текст акта, заметил Глинский, был изменен главным образом по настоянию самого мистера Поукера.
Это был четвертый «сюрприз», который преподнес нам американец в течение одного и того же злополучного дня. А я, каюсь, перестал было считать его порядочным человеком! Правда, мистер Поукер себя не обидел: он умолчал о причинах выхода из строя левого мотора, как не сказал и о том, что мы требовали смены баллонов. Таким образом, американский инженер и себя выгородил, и меня не поставил в положение виновника аварии.
Итак, первомайский праздник мы были вынуждены встречать в Бари…
Поездка в Рим
Радостные вести неслись с фронта: наши войска штурмовали Берлин. Зато никаких приятных сведений насчет ремонта самолета не было. Любезность Поукера, оказывается, имела свои пределы: те дорогостоящие и наиболее дефицитные детали, которые требовались для ремонта, он без распоряжения свыше взять со склада не мог. Нам он говорил, что запрос послан, время шло, а ответ все не приходил. Экипаж приуныл - такие события разыгрываются в мире, а мы сидим сложа руки!
Группа советских штабных офицеров, оставленная на [150] базе в Бари, решила ускорить дело. 3 мая подполковник А. А. Капранов приказал подготовить автомобиль для поездки в Рим. Живой, худощавый, с тонкой черточкой черных усов на смуглом лице, вольнонаемный шофер серб Симич доложил:
– Мой корабль готов к полету!
До Рима надо было проехать девятьсот километров. В столице Италии мне уже однажды пришлось побывать. На этот раз я направлялся туда не по воздуху, а по наземному шоссе - превосходному, как все дороги в Италии.
Симич был шофером-виртуозом и даже по самым узким и извилистым участкам вел автомобиль на предельной скорости.
Первая заправка - в Фодже, где расположен крупный союзнический авиационный узел и выстроен прекрасный аэродром. Отсюда целые армады «летающих крепостей» ходили на бомбежку Вены, Мюнхена и других городов, находившихся во власти гитлеровцев. Из Фоджи мы выехали часа в четыре дня. Не заметили, как быстро сгустились сумерки. В каком-то небольшом городке остановились в траттории перекусить и помчались дальше. В наступившей темноте по зигзагообразной дороге стали подниматься к перевалу через Апеннины. Шоссе вилось по склонам возле глубоких ущелий, но Симич не сбавлял скорости - горные
Крутой поворот, еще поворот, уклон… Вдруг Симич резко затормозил.
– Приехали!
– громко сказал шофер.
Мы вышли и осмотрели машину: одна из полуосей лопнула, заднее колесо скатилось в пропасть. До Рима оставалось около полутораста километров.
– Симич, - распорядился подполковник, - оставайся! Продуктов тебе хватит, а мы пошли «голосовать».
Вскоре из-за поворота блеснул свет: подъехала автомашина, которую мы недавно обогнали. Шофер заметил наш сигнал - поднятые вверх руки - и затормозил. Он оказался итальянцем, а наш переводчик знал только английский. Мимикой и жестами кое-как объяснились. Автомобиль был нагружен до отказа, и шофер смог взять только подполковника, мы же с переводчиком заночевали у дороги. [151]
Лишь на рассвете другой попутной машиной добрались до Рима. Водитель вез рыбу, и запах рыбы, пропитавший одежду, потом долго преследовал нас.
В советской миссии встретились с Капрановым и составили письмо на имя союзного командующего средиземноморским театром военных действий. Мы попросили о выдаче запасных частей для ремонта самолета. Пока составлялась сложная документация, у нас осталось порядочно свободного времени, чтобы ознакомиться с достопримечательностями Рима.
Конец войне!
Покинув Рим, мы направились в Неаполь. Там решили заночевать. Перемахнув через покатые холмы, мы мчались дальше унылой равниной. Левее нас оставались осушенные еще до войны Понтийские болота.
Все города на пути - Террачина, Фонди, Формия - были дотла разрушены бомбами. Предстояло отстраивать их заново.
До Неаполя от Рима двести тридцать километров. Симич обещал доставить нас за три часа. Чем дальше к югу, тем живописнее становится дорога: она то поднимается в горы, то опускается в равнины, то подходит к самому морю. Цветут в рощах апельсины и оливки, по склонам холмов - пестрый букет весенних цветов и ярких трав.
Первая остановка в старинном городе Казерта; здесь расположился один из англо-американских штабов. Сюда-то и нужно доставить письмо, которое мы везем из Рима.
С бумагами в штаб отправился подполковник Капранов. Мы же втроем - Симич, переводчик и я - уселись в тени дожидаться его возвращения. Хотя май в Италии считается весенним месяцем, стояла удушливая жара. Во дворе было пусто, только старичок дворник усердно орудовал метлой, напевая что-то себе под нос и поднимая тучи пыли.
Неожиданно из окон здания штаба во двор полетели телеграфные ленты, записные книжки, карандаши, целые пачки писчей бумаги и вместе со всем этим - конфетти и резиновые шары.
В тот же момент в помещении поднялся невообразимый [152] шум; впечатление было такое, что штаб громят. Дворник взбеленился. Вначале он попытался было подхватить летящие сверху бумаги и прочее канцелярское добро, но понял, что с этим быстро не справиться - двор буквально стало засыпать. Дворник застыл в позе полной безнадежности, громко восклицая:
– Да что они, с ума сошли, что ли? Ведь не Новый же год!
В недоумении стояли и мы посреди двора. Выбежавший из подъезда подполковник Капранов в радостном волнении порывисто обнял нас.