Сто ночей в горах Югославии
Шрифт:
– Война окончена! Победа!
– радостно закричал он.
– Берлинский гарнизон во главе с Кейтелем капитулировал! Гитлер покончил с собой!
Двор наполнился людьми. Все обнимались, целовали друг друга, жестикулировали как безумные. Английское «хуррэй» смешивалось с итальянским «вива».
Вопрос о запасных частях для нашего самолета был решен. Теперь в Неаполь можно было и не заезжать, но, получив такое радостное известие, мы решили все же отправиться туда, побывать в советской миссии и разделить с соотечественниками общую радость.
Снова Симич вовсю гнал машину, теперь уже
Мы легко разыскали нашу миссию. Произошла радостная встреча.
Весть о победе над немецким фашизмом уже распространилась по городу. Население Неаполя от мала до велика высыпало на улицу. С наступлением темноты в городе зажглась иллюминация, засияли разноцветные фонарики. Движение транспорта приостановилось. Неаполитанцы пели и плясали.
Мы пошли посмотреть на народное гулянье. Как только неаполитанцы узнали, что мы советские пилоты, нам не стало проходу. Нас обнимали, целовали, пожимали руки; приветствия неслись со всех сторон. [153]
Только при свете дня мы увидели, какие разрушения причинила городу война; особенно пострадал порт. Пока восстановлен был всего один причал - тот, у которого разгружался американский транспорт. На рейде не было торговых судов, стояли только английские и американские военные корабли.
Но даже уродливые следы войны не в состоянии были обезобразить этот изумительной красоты город. Амфитеатр утопающих в зелени белых домиков живописно возвышался над подковообразным заливом, а над ним величаво дымилась шапка Везувия.
Зарево над Полезией
К вечеру 8 мая 1945 года мы возвратились в Бари. Первые радости победы здесь, видимо, уже отшумели, однако то тут, то там из домов доносились звуки гитар и песен. По городу бродили английские и американские солдаты. Мы отправились в союзнический клуб «Империал». Там было людно и шумно. Все поздравляли друг друга…
На другой день мы получили по радио официальное извещение из Москвы о праздновании Дня Победы. Решили сесть за праздничный стол в тот час, когда в Москве грянут залпы великого салюта, который мы ждали долгие четыре года…
Тщательно подготовили все к празднику. На долю каждого пришлись какие-то обязанности. Так, нашему экипажу поручили пиротехническую часть - устройство фейерверка.
Включили радиоприемники и с первым ударом кремлевских курантов подняли бокалы:
– За Родину! За Победу!
Сразу после первого тоста наш экипаж стремглав бросился по винтовой лестнице на крышу: там был заготовлен фейерверк. Через несколько мгновений в небо Полезии взвились разноцветные ракеты. Они перекликались с салютом, который в эти же минуты гремел и сиял в Москве.
Мы так усердно озаряли небо Полезии вспышками своих ракет, словно надеялись, что отблеск нашего фейерверка
– Остановитесь! Не смешите себя и нацию! Никакого пожара нет! Это русские на вилле Вирина фейерверком отмечают День Победы!
Пока шла война, мы настолько были поглощены боевой работой, что некогда было думать о чем-либо ином. Сейчас можно отдать себе отчет о минувших событиях. Как в калейдоскопе, проносились в памяти полеты в фашистские тылы к белорусским и украинским партизанам, перелет над тремя частями света, рейсы с базы Бари в горы Югославии… Двести двадцать раз наш экипаж пересекал Адриатику ночью, лавируя между неприятельскими постами противовоздушной обороны, прячась от фашистских истребителей.
Подгорица
Последний мой перед Днем Победы боевой вылет был в Подгорицу{1}. Теперь мы везли не взрывчатку и автоматы для партизан, а генераторы для электростанции и водопроводные трубы. Это было очень памятное нам место. Хотя по земле там и не приходилось дотоле ходить, зато летали над ним часто. Подгорица служила своего рода исходным пунктом для выхода на цель.
Встречать советский «авион» пришло много народу. Главным образом это были вчерашние партизаны, о чем можно было судить по их виду. Хорошо помню (забыл только имя) коменданта аэродрома, очень приветливого коренастого мужчину с черными усами, лет сорока, с поседевшими висками.
Он спросил, как мы долетели, что нового в Москве, Белграде. Я ответил, что дела идут отлично.
– Я, то есть мы, вернее, наш партизанский отряд освободил Подгорицу, - обрадованно заговорил мой собеседник, - ночью разгромили гарнизон. Захватили фашистов врасплох. С аэродрома не успел подняться ни [155] один немецкий самолет… Партизаны погнали фашистов дальше, а охранять аэродром оставили меня и еще одного бойца. Однажды ночью слышу нарастающий гул. Моторы ревут надрывно, как говорят, с «передыхом». Через минуту-другую машина заходит на посадку. Совсем близко от земли пилот включил фары. Тут я заметил, что самолет мало похож на советский. Что за птица прилетела? Долго ломать голову над этим не пришлось. Машина развернулась, а на ее боку и хвосте черно-белые фашистские свастики! Я малость растерялся, правда, ненадолго - надо было действовать. А как?
Самолет остановился, но винты продолжали вращаться, моторы не выключали. Открылась боковая дверца, и спустился походный трап. Я взял автомат наизготовку и пошел навстречу, стараясь держаться в темноте. Я был шагах в десяти от самолета, когда услышал немецкую речь: «Это Тирана? Здесь свои?» В ответ я крикнул: «Так точно, это тиранский аэродром! Мы вас ждем». Винты перестали вращаться. Экипаж самолета - пять человек - спустился на землю. Что делать? Начинать сразу стрелять или немного обождать? Попробую сначала крикнуть.