Стокгольм
Шрифт:
— Это может сделать и медсестра.
— Я не хочу, чтобы медсестра делала это! — Ана чуть ли не вскрикивает, маленькая собственница, и я поглаживаю её по спине так же успокаивающе, как и Теодора сегодня утром. — К тому же, вряд ли ты чем-то отличаешься от Тедди.
— Вот сейчас обидно было.
— Ты такой дурак, — девушка хихикает, бесконечно много и чертовски приятно, и я отрываю её от себя для нового поцелуя, который, я надеюсь, затянется. — И я, какого-то чёрта, повязла в тебе, Кристиан Грей.
***
Мама не может сдержать улыбки, когда
— Ты точно сам поешь?
— Мои руки пока что работают, — машу Анастейше двумя пальцами правой руки, и она густо краснеет, отходя от меня к Тедди, сидящему в своих «качельках». Черт возьми, за эти дни они действительно тут обосновались «как дома».
— Я так рада видеть тебя, сынок. У отца срочное заседание, но Миа с Элиотом уже едут, они тоже перепугались за тебя. Как ты чувствуешь себя? Я, конечно, с твоим врачом уже говорила, но я хочу знать, как ты.
— Лучше всех. А если бы еще ребра так чертовски сильно не болели при каждом вдохе — я бы уже выписался.
— Ты несносный.
— Как и все твои дети, — мама закатывает глаза, но кивает. О, это так. Мама разбаловала нас.
— Замри, дорогой, — игнорируя меня, мама вытирает мой подбородок, как я вытираю за Теодором, когда он кушает, и виновато мне улыбается. — Для меня ты всегда будешь моим маленьким мальчиком. Терпи, — мама забирает у меня ложку, не в силах наблюдать мои отчаянные попытки самостоятельно поесть, и я тяжело вздыхаю, но терплю. Не могу поднять руки, так больно.
— Спасибо, мам…
— Анастейша, ты не оставишь нас на пару минут? Я позову тебя обратно.
— О… конечно. Я куплю печенье, — малышка быстро удаляется из палаты, неправильно растолковав слова Грейс, и… ох, чёрт. Детка, нет, только не плачь!
— Почему ты попросила её выйти?
— Потому что я хочу спросить, что ты чувствуешь к ней. Я не хочу, чтобы ты причинял ей боль, она хорошая девушка. Ты взрослый мальчик, чтобы понимать, что девушка, которая безразлична к тебе, не будет с тобой так носиться. Даже за кучу денег. Ты и сам знаешь, что Лейлы бы здесь не было.
— Я не собираюсь причинять ей боль, мама. Она нужна мне. Нужна была ещё до аварии. И я настоятельно прошу не упоминать при мне Лейлу, и не сравнивать её с Анастейшей.
— Я надеюсь, ты правильно поступишь, Кристиан… И, пожалуй, надеюсь, что Теодор будет моим единственным внуком, пока ты не женат. На Элиота никакой надежды, а Миа ещё ребенок. Пойду позову Анастейшу, мы договорились, что я побуду с Теодором пару часов.
«Ты взрослый мальчик, сынок, и именно поэтому я буду учить тебя жизни». Ох, мама…
***
— Может, позвать медсестру, дать тебе обезболивающее?..
— Всё в порядке, малышка. Я просто отдышусь и мы начнём.
Ана помогает переступить мне через небольшой порог большой душевой кабины,
— Я закрыла дверь. Целый час нас никто не побеспокоит, — Ана чмокает меня в щеку, желая отвлечь, и я поддаюсь её ласке и весьма сексуальному виду: только в нижнем белье, чтобы не намочить одежду. — Ты можешь не подкалывать меня? Я же просто хочу помочь, и я уверена, что всем лучше, что это делаю я, а не посторонний человек.
— Я буду молчать.
— Спасибо.
В руках Анастейши большая мягкая губка, и она смачивает её в воде, наносит немного геля и осторожно трёт мои руки и плечи, почти невесомо касается спины, шлёпает меня по ягодицам, захихикав, и целует в висок, отвлекая от неприятной ноющей боли и своих действий, чтобы я вообще не провалился под землю со стыда.
— Потерпи, пожалуйста. Нужно смыть следы клея, — Ана сильно трет спину и правый бок, один из самых болезненных синяков, и я шиплю, но не дергаюсь.
Снова возвращается к рукам, намыливает подмышки, и от них следует к груди. Анастейша со всех сил старается не причинять мне дискомфорта, и я лишний раз молчу. Это не её вина, что от любого движения весь торс горит огнем.
— Вот так вот, Кристиан. Ещё немного. Потерпи, и держись, не сопротивляйся мне.
Вздрагиваю всем телом, когда губка скользит ниже пояса, но движения Аны абсолютно не возбуждающие. Она моет меня, как моет Теодора, она верно сказала…
Опускается на колени, намыливает ноги, и снова вытягивается передо мной, до безобразия мило улыбаясь.
— Это будет сложно, но я сделаю это, — малышка хихикает и встает на мысочки, взяв лейку душа. Мочит мои волосы и берет шампунь, с трудом дотягиваясь до меня, но, на удивление, справляется. — Ты такой милый, Кристиан, когда не убегаешь от меня.
— У меня просто нет выбора.
— Пожалуй, да. Сейчас я смою с тебя пену и поцелую тебя.
— А поцелуешь, где болит?
— И все твои бо-бо поцелую, малыш Кристиан.
Анастейша тщательно смывает с меня пену, и с трудом держит себя в руках, чтобы не зарыдать, но как-то умудряется подбадривать меня, когда видит, что я морщусь от боли.
Она помыла меня. С головы до пят, ни разу не поморщившись от брезгливости.
— Вы снова самый красивый мужчина в округе, мистер Грей, — девушка целует мою грудь, дует на синяки по бокам и каждый невесомо чмокает, как и обещала. — Тебе нужно будет потерпеть еще немного, но я должна буду хорошо вытереть тебя и тут же надеть бандаж, Кристиан. Прости, я знаю, что больно…
— Ана, — малышка смотрит на меня, перестав вытирать мои волосы, и я наклоняюсь вперед, насколько могу. — Спасибо тебе. За всё, малышка.