Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гейнцельман Анатолий Соломонович

ТОСКАНА

Ряды холмов, как волны в океане, Застывшие еще во дни творенья. Даль безоглядная в живом тумане, Как будто бы небесное виденье. Кудрявые по кольям вьются лозы, И золото колышется полей, Где вдоль дорог пасутся мирно козы И в кипарисах дремлет мавзолей. Но птичьего нигде не слышно пенья, На высотах святая тишина, Лишь ласточки кружат до одуренья, Да петухи приветствуют с гумна. Люблю я строгую отчизну Данта, Как свой родной новороссийский край. Меня не тянет уж, схватясь за ванты, Искать себе потусторонний рай. Я разрешаю вечности загадку Меж дымкой очарованных холмов, Склонясь челом на школьную тетрадку, И

предаюсь очарованью слов. Здесь я любил загадочную Музу Своей души, здесь вырос во весь рост, Здесь обезглавил злобную Медузу, И меж холмов облюбовал погост.

TRESPIANO

Ряды угрюмых кипарисов. Под ними белый лес крестов. Свинцовые вверху кулисы Мятежных зимних облаков. Вокруг стена белее снега, И к ней дорога из асфальта. Внутри молчание и нега, И дымка легкого кобальта. Там больше двадцати уж ямок Загадочно чернеет в ряд. Больницы и тюремный замок Наполнят их и жизни яд. В одной из них в коконе черном, Меж кипарисовых корней, Я буду спать в ряду покорном Среди развеянных теней. Куда б ни шел я, вижу яму Вблизи своих уставших ног, Где заключаю жизни драму, Как распятый на кедре бог.

МУЗЕЙ

В мозгу моем пинакотека, Каких нигде на свете нет: Там всё творение от века До наших безнадежных лет. Захочешь, Млечные Пути Вдруг зароятся в голове, Как шелка легкого мотки Иль одуванчики в траве. Захочешь, Ангелов крыла Заблещут стаей голубей, И купол неба из стекла Над мерной пляскою зыбей. Или червивого коня Ободранное вдруг стерво Меж лопухами у плетня Увидишь дома своего. Или над глинистым обрывом Себя меж голубых фиалок, В души неведеньи счастливом Глядящего на вещих галок. Иль матери лицо в гробу, Миниатюрное из воску С атласным венчиком на лбу, Как будто сверху сняли доску. Всё в этой странной галерее Волшебной магией кистей Написано стократ быстрее Межмирья золотых лучей. И в мраке я их созерцаю, Как очарованный знаток, И ничего не зная знаю, Как над могилою цветок.

ДОЖДЕВЫЕ КАПЛИ

Шел дождь. Громадные жемчужины Мне капали на шею и на лоб, Но я стоял, пакетами нагруженный, На мостике, глядя как будто в гроб. Внизу струилась жалкая речушка С коричневой застывшею водой, Как высохшая от годов старушка С источенной червивою клюкой. И капли двигались по шоколаду, В прекрасные преображаясь пузыри, Что радужно по грязевому аду Куда­то плыли, словно фонари, Два­три мгновенья радуя глаза мне, Потом неслышно лопались в грязи, То расшибаясь о сырые камни, То сталкиваясь с травкой визави. Я наблюдал за ними с содроганьем: Мы все такие в луже пузыри, Хотя и одаренные сознаньем, И жаждой приключений, как угри.

НЕУГАСНЫЙ ОГОНЬ

Под аркою готических ворот, Во время нескончаемого ливня, Ты мне сказала, что переворот В твоей душе вдруг совершился дивный, Что любишь ты по­прежнему меня И все прощаешь мне проступки Во имя неугасного огня, Горящего в моем священном кубке. И сердце вдруг, зажатое в тиски, Освободившись от земныя скверны, Пустило новые вокруг ростки, Как будто находилося в Лаверне. И я упал бы пред тобою в грязь, Чтоб целовать твои колени, Но липы выражали неприязнь, И странные вокруг шмыгали тени. И я лишь заглянул в твои глаза, Как будто был уже в волшебном крае, И

не одна горючая слеза С ресниц скатилась у меня в трамвае.

ОТХОДНАЯ

Жизнь кончилась, осталась только тайна Кромешная без проблеска надежды. Ни Авеля смиренного, ни Каина Ее не смогут ввек рассеять вежды. В начале жизни заревая змейка Как будто откровенье обещала. Природа­Мать нередко чародейка Как будто бы конечное вещала. И много было по миру дорожек, Змеившихся, казалось, в Вечный Рим, И шел по ним, насколько было можно, Упавший с неба Божий серафим. Увы, они все приводили к бездне, Куда слететь нельзя было без крыл, А в бездне только новый ужас звездный, Как будто мертвецов в гробах отрыл. И вот конец, быть может и сегодня, И в голове космический лишь ил, Который лишь одна рука Господня Могла бы превратить в сиянье крыл. Я только пыль на временной дороге, Осевшая на высохший цветок, Я только пленник в мировом остроге, И унесет в Ничто меня поток.

РАСПЫЛЕННАЯ ВОЛНА

Нет ничего величественней волн, Свободнейших созданий в Божьем мире, Когда они подъемлют утлый челн, Бряцая буйно на утесов лире. Что им пространство, что убийца – время! Одетые в сверкающие шали, Они не чувствуют земное бремя И влюблены в загадочные дали. Что им плотины? Разметут, как прах, Сметут деревни, города и лес. Бессилен перед ними смертный страх, Они доплещут пеной до небес. И я волна такая с белой головой, Разбившая все для души преграды: Теперь, увы, я только призрак свой, И надо мной смеются даже гады.

ВОДОПАД

Раскройся, небо, расступитесь, звезды: Я должен Бога видеть пред концом, – Пред тем, как пасть навеки на погосты, Уткнувшись в грязь померкнувшим лицом. Вся жизнь была лишь поисками Бога, Хотя бы только в пестром мотыльке, Но ни к чему не привела дорога, И всё – как надпись на сухом песке. Подует ветр, нахлынут с моря волны, И на песке – зыбящийся муар: Бесцельны оснащенные все челны И мятежа негаснущий пожар. Пугливые мы только в мире тени Расплывчатых в лазури облаков, И ничего, помимо сновидений, Не выражают водопады слов.

МУКА ВРЕМЕНИ

Время то свирепый ураган, То улитка на стене кладбища: Часто я отважный капитан, Чаще же мокрица на горище. Временами хочешь бросить якорь Где­либо в сгнивающей воде, Иль прилечь, как истомленный пахарь, В проведенной плугом борозде. Временами ползанье улитки У могилы хочешь оборвать И забить гвоздями все калитки, Чтобы Смерть не ставила печать.

В ГРОБУ

Холодный пот вдруг выступил на лбу, Когда приснилось мне, что я в гробу Нетесаном лежу среди других, Допевших жизни несуразный стих. И ясно так осознал я нелепость Свою и перед тайной вечной слепость, Что рад был навсегда закрыть глаза, И только жаркая еще слеза Катилась почему­то мне на грудь, Мучительную облегчая жуть. И крышку мне поднять хотелось лбом, Чтоб поглядеть в желтеющий альбом На темные возлюбленной глаза, Которыми смертельная гроза Мне досыта назреться не дала. Всю жизнь глядел я в эти зеркала, Где, как в колодце, видны были звезды И в полдень солнечный, как рай отверстый... Я разбудил ее средь темной ночи, Чтоб в солнечные насмотреться очи, И возродясь, как воскрешенный Лазарь, Я снова строю сказочный Альказар. Бог есть Любовь, и нет другого Бога, Вселенная – любовная эклога!