Столетняя война. Леопард против лилии
Шрифт:
Книга Перну и Клэн полностью основана на архивных материалах, – по существу, жизнеописание личности и попытка максимально глубокого проникновения в ее внутренний мир от момента рождения героини до ее трагической гибели. Написанное мною обширное предисловие имело целью соединить это антропологическое полотно с реалиями крупных событий англо-французской военно-политической борьбы.
В 1990 г. мною была опубликована статья «Идеи войны и мира в западноевропейском средневековом обществе» [185] , где была предпринята попытка осмыслить отражение Столетней войны в ментальности средневекового общества, для которого война была практически повседневным естественным явлением, а мир – недостижимым, хотя и желанным идеалом. Это также перекликалось с историографическими переменами 90-х гг. [186]
185
Басовская Н. И. Идеи войны и мира в западноевропейском средневековом обществе // Средние века. М., 1990. Вып. 53. С. 44—51.
186
См., например: Бессмертный Ю. Л. Казус Бертрана де Борна, или Хотят ли рыцари войны?
История англо-французских отношений до середины XIII в. более активно разрабатывается в английской историографии, где она рассматривается преимущественно в контексте так называемой «Анжуйской империи» (значительного
187
Басовская Н. И. Экономические интересы английской короны в Гаскони в конце XIII – начале XIV в. // Вестник МГУ. Сер. история. 1968, № 2; ее же: К вопросу об английской политике в Гаскони в конце XIII в. (по данным «Гасконских свитков») // Средние века. Вып. 33. М., 1971; ее же: Политика английской короны по отношению к феодалам Гаскони в конце XIII – начале XIV в. // Европа в Средние века: экономика, политика, культура. М., 1971; ее же: Столетняя война 1337—1453 гг. М., 1985.
188
Levron J. Saint Louis ou l’apogйe du Moyen Age. P., 1970; Duby G. Le dimanche de Bouvines. P., 1973; Sivйry G. Mirages mйditerranйens ou rйalitйs atlantiques? XIIIe XVe siиcles. P., 1976; La France de Philippe Auguste, le temps de mutations: actes du colloque organisй par le CNRS en septembre – octobre 1980 / Publ. R.-H. Bautier. P., 1982; Sivйry G. Saint Louis et son sіиcle. P., 1983; Bordonove G. Les Rois qui ont fait la France. Les Capйtiens. t.I. Philippe Auguste le Conquйrant. P., 1983.
В отличие от проблем Столетней войны, по которым можно говорить о сложившейся историографии, о разности английских и французских концепций [189] , история англо-французских отношений в XII—XIII вв. не разработана как специальная тема. Этот сюжет возникает с той или иной степенью полноты в трудах английских и французских историков по более широким вопросам, – например, по истории Европы, Англии и Франции соответствующего периода, в работах, посвященных деятельности отдельных представителей правящих династий и т. п. Наиболее близко подходят к изучению непосредственно англофранцузских противоречий те английские медиевисты, которые в течение последних десятилетий начали уделять заметное внимание английским владениям на континенте. В совокупности с самой Англией этот комплекс земель получил в историографии условное название «Анжуйской империи». Современные английские историки (например, М. Клэнчи и Д. Джиллингхэм) увлеченно рассуждают и спорят об этой «империи», созданной графами Анжуйскими. Клэнчи считает «Анжуйскую империю» всего-навсего комплексом семейных владений Генриха II Плантагенета, «гипотетическим» политическим образованием, не существовавшим реально [190] . Подлинный расцвет Англии начался, по мнению автора, лишь после того, как ее правители отодвинули континентальную политику на второй план (конец правления Генриха III). Многое здесь представляется неточным – и прежде всего мысль о том, что континентальная политика перестала сильно занимать Плантагенетов еще в XIII в. Но важен и симптоматичен факт интереса автора к этому сюжету, совсем не занимавшему английских историков в прошлом.
189
См. подробнее: Басовская Н. И. Проблемы Столетней войны в современной английской и французской историографии // Средние века. М., 1982. Вып. 45.
190
Clanchy M. F. Op. cit. P. 112, 116.
В отличие от Клэнчи, Д. Джиллингхэм рассматривает «Анжуйскую империю» как абсолютно реальное и относительно прочное государственное образование, которое во второй половине XII в. играло ведущую роль в Западной Европе [191] . Распад «империи» этот автор объясняет случайными, по его мнению, обстоятельствами – в первую очередь политическими ошибками английского короля Иоанна Безземельного [192] . Окажись в начале XIII в. на троне Англии более дальновидный правитель, судьба «империи» (а значит, и Английского королевства) была бы совсем иной. При наличии существенной разницы в оценке степени «реальности» так называемой «Анжуйской империи» оба автора близки в основном: они размышляют над возможностью более «блестящего» прошлого средневековой Англии, подчеркивают присущую ей давнюю тенденцию к созданию крупного государственного образования, не ограниченного пределами Британских островов. Это свойство современной английской историографии особенно отчетливо отразила популярная статья Р. Бенжамена «Анжуйская империя». Автор определенно пересказывает утвердившийся в Англии за последние десятилетия взгляд на случайно упущенную возможность развития средневекового Английского королевства по пути укрепления крупного государственного образования на континенте и островах, превращения его в мощную империю за счет ослабления Капетингов. «Если бы Иоанн победил, – пишет Бенжамен, – «Анжуйская империя» перешла бы к его сыну, и картина развития европейской истории выглядела бы совсем иначе». [193]
191
Gillingham J. Op. cit. P. 3, 39, 46.
192
Ibidem. P. 76, 91.
193
Benjamin R. The Angevin Empire // History Today. 1986. V. 36. P. 22.
Английской историографии XIX – начала XX в. подобные идеи были чужды [194] . Введение в научный оборот самого термина «Анжуйская империя» и рост внимания к ее судьбе трудно не связать с послевоенной судьбой Англии, с распадом Британской империи и наметившимися националистическими тенденциями в историографии второй половины XX в. Названные явления ощущаются даже в тех работах, которые не отличаются «крайностями» идей Клэнчи или Джиллингхэма. Так, автор основательной монографии о Франции X—XIV вв. Э. Галлам решительно отвергает правомерность использования самого понятия «Анжуйская империя», которое было неведомо современникам Генриха II или Ричарда I [195] . Но и этот труд, отличающийся многими достоинствами, не избавлен от предвзятости при освещении прошлого в отношениях Англии и Франции. Поднявшись над укрепившейся в английской историографии тенденцией к акцентированию прошлого «величия» английской монархии, Галлам все же в конечном счете смыкается с поборниками концепции случайно ускользнувшего шанса сохранить огромные континентальные владения. Судьбу наследства Генриха II решило, по мнению автора, то, что Филипп II Август был «лучшим, чем Иоанн, воином и политиком» [196] . Печатью национального пристрастия Галлам отмечены ее многие оценки: в долгой истории соперничества с Францией английская монархия неизменно выглядит «обиженной», более справедливой и т. п.
194
См.: Tout T. F. Op. cit.; Powicke M. The Thirteenth Century 1216—1307. Second edition. Oxford, 1962.
195
Hallam E. M. Capetian France 987—1328. L., N. Y., 1980, P. 179—182. Следует также отметить статью этого автора о политическом развитии Франции в XII в., где, на мой взгляд, убедительно показано, что Французское королевство стало государством в полном смысле слова не ранее второй половины XII в. Это подтверждает правомерность принятия этого времени в качестве нижней границы в истории межгосударственных отношений двух монархий. – Hallam E. The King and the Princes in Eleventh-Century France // Bill. of the Inst. of Hist. Research. 1980. V. LIII. N 128.
196
Hallam E. Op. cit. P. 114.
Проявление некоторых национальных пристрастий при изучении такой острой темы психологически вполне объяснимо. Нельзя не отметить, что авторские оценки развития противоречий между двумя ведущими западноевропейскими монархиями чаще всего сводятся к формулировке «если бы…» (не погиб Ричард I в 1189 г., Иоанн Безземельный был умнее, Филипп II Август глупее и т. п.). При таком подходе из поля зрения исследователей практически выпадает анализ внутренней структуры межгосударственных отношений.
Отмеченные свойства присущи и некоторым американским работам, непосредственно относящимся к ранней истории отношений между английской и французской монархиями [197] . Авторов занимают вопросы о степени прочности объединения Английского королевства и Нормандии до возникновения «Анжуйской империи» и о том, кого же можно считать создателем «империи» (последних представителей Нормандской династии в Англии или первого Плантагенета?). Опираясь на широкий круг источников XI—XII вв., исследователи приходят к заключению, что в прошлом Западной Европы существовала не только мало известная «Анжуйская империя», но и «Англо-нормандское королевство». Срок жизни последнего – около ста лет: от нормандского завоевания Англии до начала правления Генриха II. В некоторых исследованиях справедливо подчеркивается, что XI—XII вв. были временем, когда в западноевропейском регионе еще не сложились границы между государствами, а разногласия отдельных крупных феодальных правителей способствовали перераспределению территорий и изменению вассальных уз и политических контактов. Тяготение к самостоятельному развитию толкало нормандских баронов к Англии в противовес притязаниям Капетингов. Авторы убедительно показывают, что англо-французское соперничество началось еще до того, как обе монархии сформировались в сильные европейские государства. И в этом они совершенно правы. Что же касается утверждений о том, что «Англо-нормандское королевство» было большей реальностью, чем «Анжуйская империя», и что если бы Генрих II не создал ее в середине XII в., объединение Англии и герцогства Нормандского продолжало бы развиваться и крепнуть [198] , то выглядит это несколько умозрительным и недоказанным. Тем более что аргументация авторов по этим вопросам имеет исключительно юридический характер.
197
Hollister C. W., Keefe Th. The Making of the Angevin Empire // The Journal of British Studies. 1973. V. XII. N 2; Hollister C. W. Normandy, France and Anglo-Norman Regnum // Speculum. 1976. V. LI. N 2; ejusdem. The Making of England 55 B. C. to 1399. Lexington, 1983.
198
Hollister C. W. Normandy, France and… P. 232—235.
В целом отмеченное внимание английских и отчасти американских медиевистов к проблеме «Англо-нормандского королевства» и «Анжуйской империи» представляется вполне оправданным. При всей условности этих терминов оно приоткрыло весьма существенную страницу в прошлом англо-французских отношений, показало глубину и генетические истоки широко известного открытого противостояния двух монархий в более позднее время. Но эти исследования отличаются и существенными слабостями. Прежде всего их авторы не акцентируют внимания на том, что раскрытые ими интереснейшие эпизоды в истории отношений между Англией и Францией могут быть по-настоящему поняты и оценены лишь в контексте всей истории англо-французского соперничества в период становления централизованного государства в обеих странах.
Французские исследователи практически не уделяют внимания проблеме так называемой «Анжуйской империи», предпочитая начинать историю англо-французских отношений со времени Филиппа II Августа, которому путем сложнейших политических ухищрений и успешных войн удалось нанести серьезный удар по огромному королевству Генриха II Плантагенета. Большое внимание уделяется личности Филиппа II, действительно яркой и значительной [199] . Безусловная заслуга таких исследователей, как Ж. Леврон и Ж. Бордонов, состоит в том, что они показали большое влияние Филиппа II на судьбу отношений Франции с английской монархией во времена Плантагенетов. Богатый фактический материал, привлеченный авторами, отчетливо показывает действенность политических усилий Филиппа II в борьбе против сыновей Генриха II. Особенно важной представляется нам выраженная скорее в ощущениях, чем в словах, мысль современных французских медиевистов о внутренней связи столкновений между двумя монархиями в XII—XIII вв. и в период Столетней войны. Так, Леврон пишет, что борьба Филиппа II Августа с Ричардом I Львиное Сердце была «долгим эпизодом первой Столетней войны» [200] . Условно-образное выражение «первая Столетняя война» обладает серьезным внутренним содержанием, объективно подчеркивая органическое единство англо-французской борьбы на протяжении XII—XV вв.
199
Levron J. Philippe Auguste au la France rassemblйe. P., 1979; Bordonove G. Philippe Auguste le Conquйrant. P., 1983.
200
Levron J. Op.cit. P. 114.
Идея «первой» и «второй» Столетней войны прозвучала и в более поздней работе Ж. Сивери «Святой Людовик и его век» [201] . Эта фундаментальная монография содержит богатейший фактический материал по истории правления одного из крупных политических деятелей средневековой Франции. Автор, претендующий на создание «взвешенной» картины царствования Людовика IX, полемизирует с представителями знаменитой французской историографической школы «Анналов», которые, по его мнению, преувеличивают историческую роль «тенденций большой длительности» и упускают из вида «историю людей». В то же время Сивери стремится отойти от сложившейся в предшествующей французской историографии традиции создания панегирической литературы о Людовике IX [202] . И все же он также не совсем избежал некоторого преувеличения значимости личности короля и его политической деятельности. В его изложении Людовик IX – «арбитр Европы», заключавший исключительно «великие договоры». [203]
201
Siviiry G. Saint Louis et son sіиcle. P., 1983. P. 608.
202
Ibidem. P. 12—15.
203
Ibidem. P. 598—610.