Столетняя война
Шрифт:
Тот же 1378 г. принес и жестокие разочарования, в том числе и исключительно тяжелые. Прежде всего надо сказать о последнем мятеже короля Наваррского, начавшемся весной. Карл Злой не пожелал смириться со своим поражением 1365 г. Его двурушничество в испанских делах привело к тому, что его пиренейское королевство стало полем боя, где без выгоды для него мерялись силами сторонники Педро Жестокого и Энрике Трастамарского. Королевство Наваррца было разорено, и он счел нужным вернуться к своей политике лавирования между Валуа и Плантагенетами, ставшей для него привычной. Когда разразилась война, он попытался продать свою поддержку тому, кто больше даст. В сентябре 1370 г. он приехал к Эдуарду III в Кларендой, предложив вместе с союзом свой план раздела Франции. Попытка не удалась — принц Уэльский отказался иметь дело с союзником, коварство которого слишком хорошо знал. А Карл V сумел еще раз успокоить вечного заговорщика, пообещав ему по Вернонскому договору, заключенному в марте 1371 г., наконец отдать баронию Монпелье и принять за нее оммаж. Таким было положение вещей, когда внезапный арест двух наваррских агентов весной 1378 г. позволил задушить в зародыше новый заговор. Заговорщики якобы предполагали отравить короля Франции и развязать наваррскую войну, воспользовавшись замешательством, вызванным смертью короля. Сколько правды было в этих полицейских донесениях, умело использованных? Наваррец имел прочную репутацию отравителя, и не похоже, чтобы он присвоил себе ее сам, что придавало обвинению правдоподобность: его подозревали в устранении кардинала Булонского, и было известно, что он избавился от рутьера Сегена де Бадфоля, слишком настойчиво требовавшего свое жалованье. Это был удобный случай раз и навсегда устранить
Бретонское дело обернулось для короля Франции еще хуже. Осмелев после кажущегося успеха в наваррской кампании, он решил, что против него не устоять и другому не слишком верному вассалу. Иоанн IV Бретонский после своей победы в 1365 г. не замедлил показать, как на деле относится к своей вассальной зависимости от французского короля. Не принимая открыто сторону Плантагенета, он после возобновления войны тайно помогал ему. Именно в его герцогстве Роберт Ноллис, жестоко теснимый Дюгекленом, нашел убежище в 1370 г. после неудачного набега. В 1372 г., сбросив маску, герцог разорвал вассальную связь с Францией и бежал в Англию; в следующем году он участвовал в набеге Ланкастера, а потом воевал на гасконских границах, не стяжав особой славы. Дюгеклен, пользуясь поддержкой населения, подчинил власти французского короля почти все герцогство; у англичан осталось лишь четыре крепости, в том числе Брест и Орей. Когда заключенное в Брюгге перемирие было расторгнуто, Карл решил, что пора наказать предателя. Некоторые бретонские феодалы, в том числе крупнейшие — Роганы, Клиссоны, сам Дюгеклен, — которые раньше жаловались на коварство Иоанна IV, уверили суверена, что эта операция не представляет никакой опасности: мол, надо лишь юридически узаконить фактическую оккупацию. И против герцога Бретонского обратилось все величие королевского правосудия. Обвинение в неверности, вызов в парламент, заочное осуждение, приговор о конфискации, вынесенный 18 декабря 1378 г. — десять лет назад такая же операция против принца Аквитанского вполне удалась. Но на сей раз советчики короля обманулись в расчетах. Герцога поддержало все население — горожане, духовенство, вилланы. Даже знать, соглашавшаяся на временную оккупацию, воспротивилась присоединению края к королевскому домену. Под покровом жестоких войн, сорок лет сменявших одна другую, родился бретонский партикуляризм — мы бы даже сказали: бретонский национализм, — жаждущий независимости Бретани, недоверчивый, предпочитающий призвать иностранцев, чем терпеть любое вмешательство Валуа. Французской монархии понадобится более века, чтобы подчинить его. Официально отстраненный от власти Карлом V, Иоанн де Монфор возвратился к «первой любви» и восстановил союз с Англией. Герцогу Ланкастеру, посредственному воину, французы не дали захватить Сен-Мало. Но Иоанну IV они не смогли помешать высадиться в Сен-Серване, усилить английский гарнизон в Бресте, а также сохранить контроль над всей западной Бретанью. Попытка не удалась.
В это же время французская монархия утратила и поддержку папства. Три четверти века в Авиньоне сменялись французские понтифики, окруженные в основном французскими кардиналами, и все привыкли, что они поддерживают политику Валуа. Конечно, авиньонские папы вовсе не всегда были верными слугами Парижа, какими их изображали англичане и итальянцы. Ни Бенедикт XII, ни Иннокентий VI никогда не выполняли всех желаний Филиппа VI или Иоанна Доброго. Однако в целом короли Франции получали от них, вместе с ощутимой денежной поддержкой, влияние, моральный престиж, которые делали этих монархов признанной опорой Святого престола. Но необходимость управлять на месте церковным государством, возвращенным дорогой ценой, бежать с берегов Роны, разоряемых рутьерами, в большей мере, чем страстные призывы итальянского общества, побуждали Урбана V, а потом Григория XI мечтать о возвращении в Рим. В 1369 г. мольбы Карла V уже не могли отвратить Урбана от отъезда в Италию. Однако беспокойный характер римлян вынудил умирающего понтифика вернуться в Авиньон. Григорий XI вернулся к мысли о возвращении, но отложил ее исполнение в надежде, что здесь лучше сможет контролировать мирные переговоры. Однако к концу 1376 г. оказалось, что франко-английское примирение невозможно, и он не захотел больше медлить. Напрасно французские послы, при поддержке герцога Анжуйского, умоляли его остаться, расхваливая преимущества дальнейшего пребывания по эту сторону гор, напоминая о дружбе Валуа, превознося услуги, оказанные королями папам. Ничто не помогло, и кардиналы без особого энтузиазма вынуждены были следовать за понтификом. Григорий вернулся в Рим, где его сразу же захлестнули итальянские дела, и Карл V был почти забыт.
Много хуже стало, когда со смертью Григория XI римская чернь вынудила конклав избрать в апреле 1378 г. папу-итальянца — Бартоломео Приньяно, архиепископа Бари, взявшего имя Урбана VI. Новый понтифик, суровый и высокомерный старец, сразу объявил о намерении реформировать священную коллегию, умерить ее пристрастие к роскоши, освободить от французского влияния. Обеспокоенные кардиналы начали выражать сомнение в легитимности избрания папы, хотя сами участвовали в нем. Об этом сомнении они сообщили королю Франции, слишком склонному верить им на слово. Когда они получили подкрепление в лице кардинала Амьенского — честолюбивого Жана де ла Гранжа, мечтавшего о тиаре, и бежали из Рима, найдя убежище на землях королевы Неаполитанской, а потом провозгласили анафему папе-самозванцу, они были уверены в поддержке со стороны Карла V, которого легко удалось убедить в их правоте. 20 сентября в Фонди они выбрали папой одного из них — Роберта Женевского, который назвался Климентом VII. Избежать раскола, прискорбного для церкви, можно было лишь в случае, если все христианские государи единодушно выскажутся в пользу одного из двух соперников. Карл V сделал выбор, искренне считая его честным. Не слушая и даже не дожидаясь аргументов итальянцев, в ноябре он потребовал от своего духовенства, университета, администрации признать Климента. Но он переоценил свое влияние на другие европейские дворы. За ним пошли только королевства Неаполитанское и Шотландское. Сколь бы верным союзником ни был Энрике Трастамарский, здесь к призывам Валуа он остался глух; по отношению к другим испанским королевствам Кастилия при его жизни сохраняла нейтралитет. Карл Люксембургский, умирая, не пожелал признавать иного папы, кроме избранного первым. Его сын Вацлав продолжил его политику. Его примеру последовали Венгрия, Польша, скандинавские королевства, большинство немецких князей, Фландрия. Наконец, Англия, в лице Глостерского парламента, без промедления высказалась в пользу римского папы — по единственной причине, что он был не французским. Раскол произошел. По праву или нет, но он был воспринят как дело рук французов; создалось впечатление, что он инспирирован или даже организован Карлом V, особенно после того как Климент, изгнанный из Италии, вернулся в Авиньон, сделав из него снова папскую резиденцию.
«Великая схизма Запада» расколет христианский мир на сорок лет; на ходе франко-английской войны она скажется губительно. До сих пор папы всегда активно вмешивались в конфликт с целью умиротворения. Они были заинтересованными, но в целом непредвзятыми посредниками, и их усилия не давали враждебным действиям слишком затянуться, они добивались перемирий — порой продолжительных — и отсрочек. Теперь же каждый из пап подстрекал к войне. Ведь они могут одержать верх над соперником только при военной поддержке своих сторонников-королей. Франко-английский мир стал бы крахом надежд и того и другого. На всех будущих мирных конгрессах они уже не появятся, а станут систематически срывать эти переговоры.
Эта перемена обнаружилась немедленно. Архиепископ Равеннский, годами хлопотавший о мире в Брюгге, — теперь стал кардиналом Урбана VI и легатом в Центральной Европе; он ездил по Германии, убеждал Вацлава расторгнуть традиционный союз Люксембургов и Валуа, строил планы объединить Империю и Англию участием в общем крестовом походе против схизматической Франции. Напрасно Карл V, которого военные поражения в последних походах сделали менее непримиримым, делал англичанам соблазнительные предложения: он был готов уступить всю Аквитанию к югу от Дордрни (из его завоеваний ему остались бы только Пуату, Сентонж, Лимузен и Перигор) и выдать свою дочь Екатерину за юного Ричарда II, отдав ей в приданое графство Ангулем. Кардинал Равеннский в мае 1380 г. добился прекращения этих переговоров и решил женить Ричарда II на сестре Вацлава — Анне Чешской. В конце лета, когда Карл V уже чувствовал приближение смерти, на континенте высадился новый английский экспедиционный корпус, и начатые им грабежи стали признаком новой войны. Вел войска самый младший из сыновей Эдуарда III — Томас Вудсток, граф Бекингем, будущий герцог Глостер — из Кале в Бретань по маршруту, уже ставшему привычным: через Шампань, Гатине, Бос, Анжу; прежде чем сесть на корабли, он безуспешно осаждал Нант, а за собой оставил разоренный край.
Конфликт затянулся в тот момент, когда Франция, чьи силы Карл напряг до предела, была уже не в состоянии этого выдерживать. Война, даже сводящаяся к коротким набегам, к местным операциям, стоила все равно дорого, а налоги тяготили поредевшее население. Ряд тревожных симптомов говорит о растущей непопулярности режима и об усталости народа. Короля, о добром правлении которого позже будут сожалеть, не любили — слишком тяжела была рука его чиновников. Пока что открытый мятеж вспыхнул только в Лангедоке, и вызван он был поборами герцога Анжуйского, главного творца войны. В октябре 1379 г., выведенные из себя постоянными требованиями денег, восстали жители Монпелье, а до того сходные движения начались в Ле-Пюи и в Ниме, где убили самых ненавистных чиновников и нескольких сборщиков налогов. Это восстание, к счастью для королевской администрации, дальше не распространилось. Чтобы показать величие власти, которой облечен, герцог Анжуйский вынес мятежникам беспощадные приговоры, впрочем, быстро смягчив их и объявив о помилованиях, а потом полностью восстановил порядок. Но испуганный король счел необходимым отозвать брата. Ведь Карл знал о нищете народа, ему известно, что в деревне назревало недовольство. На смертном ложе его одолевали угрызения совести. Может быть, он несправедливо угнетал подданных? Имел ли он право собирать налоги, которых они не хотели платить, или сделать постоянными подати, на которые они согласились временно? Дав все советы близким, благочестивый суверен 16 сентября 1380 г. в качестве последнего своего акта декретировал отмену подымной подати. Эта мера нам кажется абсурдной и прежде всего неразумной политически. Король сознавал необходимость постоянных налогов не лучше своих подданных. Успокаивая свою совесть, он одним росчерком пера отобрал у своего преемника инструмент управления.
V. НА ПУТИ К ПРИМИРЕНИЮ
(1380-1400 гг.)
За шестнадцать лет царствования, восстановив, но при этом изнурив страну, Карл V совершил одно великое дело — свел на нет договор в Кале, в чем и состояла главная цель этого упрямого и хитрого человека. Но тем самым он вновь развязал войну, а слабые ресурсы Франции не позволяли успешно завершить ее. Дилемма, перед которой он поставил королевство, так и не была разрешена до его смерти. Не в состоянии выиграть войну, он был вынужден продолжать ее, не рассчитывая на окончательный успех. Более того: вследствие бретонской измены, отступничества пап, внутренних волнений эта борьба могла бы принять для Валуа роковой оборот. Если в малолетство Карла VI на Францию не обрушились новые бедствия, так это потому, что и Англия в свою очередь переживала тяжелый кризис, одновременно политический и социальный, ставший расплатой за слишком долгую и непосильную войну. Обе страны, терзаемые периодическими спазмами, выбились из сил. Ни та, ни другая не в состоянии были нанести решительный удар. Затишье — которое продлится тридцать пять лет — порождено просто истощением обоих противников. Чтобы раскрыть его причины, необходимо вернуться назад. Нам следует нагнуться над ранеными бойцами, пересчитать их видимые или скрытые раны, выявить их слабости.
I. ИЗНУРЕНИЕ АНГЛИИ
Какой путь за период от мира в Кале до смерти Карла V прошло королевство Плантагенетов по наклонной плоскости упадка! В последние дни 1360 г. Эдуард III достиг пика своей славы. Прежде всего славы военной. Победы при Креси и Пуатье повергли в изумление всю Европу, привыкшую к французским успехам. Теперь западные рыцари стремились к лондонскому двору; знатные вельможи домогаются приема в орден Подвязки; более низкородные, рубаки, любители турниров, спешили встретиться с героями войны — Черным принцем, Чандосом, Ноллисом и другими. Самые блистательные зрелища теперь можно было увидеть по преимуществу в Виндзоре и Вестминстере. Страна необыкновенно обогатилась от огромных выкупов, наложенных на пленных, которых взяли на французской и испанской войнах; шла настоящая торговля выкупами, их продают и перепродают, как ходовой товар. Самый значительный выкуп — за Иоанна Доброго — попал в королевскую казну. Пусть он был выплачен лишь наполовину, все равно эта сумма в полтора миллиона золотых экю представляла собой нечто колоссальное; ее действительную стоимость (сорок миллионов жерминальских франков [73] ) точно оценить еще не могли, но тогдашняя нехватка монеты придавала ей бесконечно высокую покупательную способность. В те времена, когда золото было единственным зримым признаком богатства, передача из одной страны в другую такой массы монет или слитков должна была бы создать в Англии изобилие; при разумном использовании этого сокровища хватило бы для нормальных нужд монархии на несколько лет, избавив ее от необходимости просить парламент о субсидиях, что всегда было щекотливой проблемой.
73
Франк, введенный законом от 28 марта 1803 г. (7 жерминаля XI года республики) (прим. пер.).
Как и все удачливые монархи, Эдуард был окружен прекрасной и многочисленной семьей. Пятеро его сыновей — украшение его зрелых лет. Старший, Эдуард Виндзорский, принц Уэльский, герцог Корнуэльский и граф Честер, к своему большому островному апанажу добавил княжество Аквитанское, завоеванное им с оружием в руках. Он мог бы жениться на иностранной принцессе королевской крови. Но его романтическую душу пленила одна из его кузин, прекрасная Джоанна, графиня Кентская, уже мать взрослых мальчиков. Позже знать смирится с этим браком по любви и перестанет роптать на его незаконность [74] . Именно в Бордо родится единственный сын от этого счастливого брака, который выживет, — будущий Ричард II. Второй сын Эдуарда III, Лайонел Антверпенский, — фигура менее яркая. Найдя богатую невесту в Ирландии, где его сделали герцогом Кларенсом и графом Ольстерским, он оставался в стороне от континентальных распрей. Лишь позже, в 1368 г., уже овдовевшим, его увидят в числе соискателей выгодной партии из числа дочерей миланских Висконти. Но через несколько месяцев после этого он скоропостижно умрет. Джон Гонт, третий сын, родившийся во Фландрии во время блистательных набегов отца, имел немало амбиций. Первый брак с кузиной, Бланкой Ланкастерской, сделал его самым богатым земельным собственником Англии, герцогом Ланкастером с привилегиями палатината в своем герцогстве, графом Лестером и тем самым наследственным сенешалем Англии, графом Линкольном и Дерби; сын его женится на наследнице графов Херефордов. Считая себя хорошим полководцем, он искал славы и богатства на континенте. Преждевременное вдовство позволило ему в 1372 г. жениться на Констанции Кастильской, старшей дочери Педро Жестокого, чьи права он взялся отстоять. С тех пор он именовал себя королем Кастилии. Пока этот титул, конечно же, был пустым звуком; но поскольку его отец в это же время заключил союз с Португалией, направленный против Трастамары — о чем не забыли и в XX в., — это уже симптом притязаний на испанские земли, угроза, которая в ближайшее время сможет материализоваться. Характер его младших сыновей, жадных подростков, оценивать еще слишком рано. Эдмунд Лэнгли, четвертый сын Эдуарда, — злополучный герой фламандского сватовства. В 1362 г. он стал графом Кембриджем, а в утешение своих горестей женился на другой дочери Педро Жестокого; но будущий герцог Йорк всегда останется принцем неприметным, посредственным и робким. Бестолковая горячность самого младшего, Томаса Вудстока, позже графа Бекингема, ярко проявится только после смерти отца и принесет ему под именем герцога Глостера печальную известность.
74
Джоанна Кентская — супруга Эдуарда Черного принца с 1361 г. В первом браке была замужем за графом Солсбери, но Томас Холланд, управляющий графа, заявил, что был тайно женат на Джоанне до ее свадьбы с Солсбери. Томас выиграл процесс в Риме, и Джоанна стала его женой, правда ценой скандальной репутации (прим. ред.).