Столетняя война
Шрифт:
Опять-таки в провинциях, недавно отобранных у французского короля, никто не протестовал. Но в старой английской Гаскони отношение было совсем другим. Забыв о милостях, которыми их осыпали после договора в Кале, заявив, что никто не вправе облагать их подданных налогом без явно высказанного ими согласия, два из крупнейших магнатов Гиени, Жан I д'Арманьяк и Арно Аманьё, сир д'Альбре, запретили взимать подымную подать на своих землях. Напрасно принц Уэльский убеждал их, что субсидию, вотированную аквитан-скими Штатами, обязаны платить все подданные в княжестве, кем бы они ни были. Они обратились к королю Англии как сюзерену над апанажем принца, а потом, не дожидаясь результата расследования, которое велел произвести Эдуард III, поехали в Париж, где сиру д'Альбре как раз предстояло жениться на самой младшей сестре французского короля.
Можно себе представить замешательство и колебания Карла V в связи с предложением хитрых гасконцев. Коль скоро принц Уэльский, отвергнув их протесты, не пожелал с ними судиться, они апеллировали на это к королю Франции как сюзерену Аквитании и требовали, чтобы его суд вынес приговор в их пользу. Следовало ли принимать гасконские апелляции? Имел ли король на это право? Конечно, по вине Эдуарда III обмен отречениями, предусмотренный договором в Кале, так и не состоялся. Но ни для кого не было секретом, что Эдуард перестал титуловать себя королем Франции, убрал из герба четверти с лилиями, чередовавшиеся с леопардами, и наоборот, ни Иоанн Добрый, ни Карл V не притязали на сюзеренитет над Аквитанским княжеством — там не действовали французские сержанты, не проходил набор в королевский ост, не делались апелляции в парламент. Если с точки зрения юридической апелляцию можно было принять, то на практике это означало нарушение договора в Кале и новую войну. Была ли истерзанная Франция способна на нее? Карл хотел быть уверенным в своей правоте по закону и в своих силах. Он окружил себя советниками, просил легистов просветить его, советовался с баронами и с нотаблями. Из высказываний этих заинтересованных лиц он вынес убеждение, что дело его правое: ведь обмен отречениями не состоялся, «суверенитет и ведение» над Аквитанией причитались ему по праву; отвергнуть апелляции значило бы пренебречь своим долгом короля как верховного судьи, бросить своих подданных на произвол неверного вассала, отступиться от присяги, принесенной при коронации. Мира это не подрывало: вопрос состоял лишь в том, чтобы Плантагенеты подчинились справедливому приговору их сюзерена, остальная часть договора оставалась в силе. Если он будет расторгнут, вина за это падет на короля Англии.
После двух месяцев колебаний и рассуждений Карл перешел Рубикон. 30 июня 1368 г. граф Арманьяка принес в формах, каких требовал обычай, свою апелляцию в парламент; король обещал апеллянтам помощь против любых репрессий принца Аквитанского; пока что он жаловал им пенсионы и дары. Но пока что эти соглашения оставались секретными. Раскрыть свои карты и начать новую войну можно было, лишь когда на руках Валуа будут все козыри.
Прежде всего надо было сделать так, чтобы апеллянтов стало больше, организовать против принца Аквитанского почти единодушное восстание в его землях. Заботу об этом поручили герцогу Анжуйскому, всегда пылавшему рвением возобновить борьбу против Гаскони, за счет которой он бы округлил свое «наместничество». В июне 1368 г. апеллянтом был один граф Арманьяка, потому что сир д'Альбре принес свою апелляцию только 8 сентября; в мае следующего года их уже было восемь-девять сотен. Раздавая деньги, даруя привилегии, обещая и даже угрожая, люди Валуа «обработали» Пуату, Перигор, Керси, Руэрг, Ажене; им удалось привлечь на свою сторону прелатов, монастыри, таких магнатов, как граф Перигорский, города — Ажен, Каор, Мийо. Началось неудержимое движение, сулившее легкое возвращение земель.
Тем временем пустили в ход неумолимый механизм парламентской процедуры. Поскольку секрет, хранившийся плохо, уже получил огласку, 3 декабря 1368 г. Карл V опубликовал большое воззвание, объяснявшее, почему в соответствии с законом он мог принять апелляции, как добросовестно он рассмотрел их и почему, наконец, если это станет поводом для нарушения мира, то лишь по вине Плантагенетов. Большинство магнатов одобрило этот текст, сформировав нужное общественное мнение. Лишь граф Фландрский — переговоры о браке его дочери как раз вступали в самую деликатную фазу — дерзко ответил королю: «Я думаю, вы хорошо знаете, что должны делать. Что касается меня, то в своих землях я не стану обнародовать это послание: мои подданные люди грубые и простые, и это сообщение не принесло бы пользы никому». 28 декабря Большой совет одобрил королевскую политику. В середине января сенешаль Тулузы привез принцу Уэльскому в Бордо вызов на суд в Парижский парламент и официальные уведомления, что апеллянты находятся под защитой короля Франции. Известен гордый ответ принца, приведенный Фруассаром: «Мы с удовольствием прибудем в Париж в день, на который нас вызвали, раз так приказывает король Франции, но только явимся в шлеме и в сопровождении шестидесяти тысяч воинов нашего отряда». И сенешаль Тулузы был брошен в тюрьму... 2 мая 1369 г. апеллянты явились в Париж, парламент заочно осудил принца, а потом новое собрание нотаблей бурно приветствовало короля. 8 июня тот заявил о намерении начать добрую войну с принцем Уэльским и его приверженцами. Но он дождался 30 ноября, чтобы провозгласить конфискацию Аквитании у неверного вассала, повторив тридцать три года спустя жест, которым в свое время развязал войну Филипп VI.
До последнего момента Эдуард III пытался примирить стороны, чтобы спасти одновременно и мир, и свои завоевания. Еще в сентябре 1368 г. его послы требовали в Париже передачи спорных территорий, выплаты выкупа, замены заложников, умерших в заключении, и умоляли Карла не принимать гасконских апелляций, о которых уже начали говорить. Мудрый король посулил переговоры; но в Лондоне в январе 1369 г. его посланники заявили претензии уже в другом тоне. Если выкуп до сих пор не выплачен, так это потому, что английский король позволил своим наемникам грабить Францию; еще совсем недавно победители при Нахере, прогнанные без оплаты из Аквитании, хлынули в Овернь и грозили Бургундии. Чтобы покончить с проблемой спорных территорий, он взамен уступал иллюзорные права на Родез и Ла-Рош-сюр-Йон. Эдуард, примиряясь с таким высокомерием, предложил сделку: он соглашался на новые отсрочки выкупа, на размен территорий, даже обещал, если рассмотрение апелляции будет прекращено, признать короля Франции в качестве третейского судьи между принцем Аквитанским и его мятежными подданными; наконец, немного позже он предложил и немедленно обменяться отречениями. Карл, решившись на войну, не ответил на предложения соперника.
Дело в том, что Французское королевство, несмотря на потерю юго-западных провинций, могло уверенно идти на возобновление боевых действий. Благодаря удачному стечению обстоятельств, умело использованному, ресурсы Карла были более стабильны, чем у его предшественников. Вспомним, что сразу после освобождения Иоанн Добрый издал указ о сборе по всему королевству габели и косвенных налогов с продаж и за алкогольные напитки. Эти налоги должны были взиматься, пока не будет выплачен весь выкуп за короля. Того и гляди, они к величайшему благу монархии станут постоянными. Еще в 1363 г. Штаты в Амьене, сославшись на бич «компаний», согласились ввести подымную подать с поквартальными выплатами на год, добавив, что «в случае необходимости» (неужели таковой не возникнет!) это решение будет действительно и «на другие годы на тех же условиях». Карл продолжил ее регулярно взимать, разве что в 1367 г. по просьбе Штатов Лангедойля уменьшил ее норму. Но возобновление войны в 1369 г. позволило ему сохранить нормы косвенных налогов, габель и подымную подать в 6 франков на очаг для городов и в 2 франка для сельской местности. Сбор их будет производиться до конца его царствования. Конечно же, не везде был гарантирован успех: для обедневших провинций надлежало снижать норму, следовало прощать недоимки, заключать с городами соглашения о повинностях, делить с магнатами налоговые поступления, когда тех удавалось заставить их взимать на своих землях, — ни Фландрия, ни Бургундия, ни Бретань в этом не участвовали. Налог в принципе оставался временным, и его выплата зависела от согласия податных людей. Но, кроме как в Лангедоке, где Штаты сами вотировали и раскладывали налоги и обеспечивали использование поступлений от них на месте, Карл V — более де-факто, чем де-юре — имел постоянные источники дохода. Доказательством этому служит тот факт, что он окончательно создал административный механизм для сбора «экстраординарных финансов» и распоряжения ими и добивался его стабилизации. В Лангедойле — а это около двух третей территории королевства — он сохранил институт «делегатов» (elus), придуманный Штатами в в 1355 г. Но отныне «делегаты» — не представители Штатов, а королевские чиновники. В каждом из финансово-податных округов (elections), на которые теперь делился домен (их порядка тридцати), они раскладывали подымную подать по приходам, требовали эти суммы от сборщиков, отдавали на откуп косвенные налоги, осуществляли функции судей первой инстанции в фискальных процессах; наверху от шести до двенадцати «генеральных советников по вопросам эд» ведали оценкой имущества, рассматривали апелляции, проверяли бухгалтерию главного сборщика, в задачу которого входила централизация поступлений, бухгалтерию военных казначеев, производящих выплаты. Строгим становится взимание габели: смотрители соляных амбаров, контролеры, измерители следили за содержанием соли в королевских амбарах, где за ее получение платили сбор. А поскольку контрабанда угрожала казне оскудением, податным людям уже навязывали закупку определенного количества соли: это «обязательная соль» (sel du devoir), язва Старого порядка.
При всем своем несовершенстве этот финансовый механизм, в конечном счете непопулярный, позволял содержать сильную армию, малочисленную, но более дисциплинированную, чем раньше. В военных делах обильное законотворчество Карла V как до 1369 г., так и после него включало мало новых элементов: он только повторял и кодифицировал старые ордонансы. В том, что касается дисциплины, иерархии, выплаты жалованья, контроля за денежными средствами, никаких нововведений не было: те же меры, тот же механизм, что и при Филиппе VI и Иоанне Добром. Если на практике он оказался чуть эффективней, так это потому, что возврат к полноценной монете позволил сделать выплаты жалованья постоянными и большими; потому, что военные казначеи, среди которых деятельный Жан ле Мерсье, платили их более регулярно. Только за отчетный 1370-1371 год они израсходовали 300 000 ливров; и это только оплата тяжелым конникам, то есть кавалерии, потому что пехоте платил клерк командира арбалетчиков. В общем, ничего похожего на будущую военную реформу Карла VII.
Тем не менее обратим внимание на несколько новых дел, полезность и уместность которых выявится в ходе ближайших операций. Власти стали проявлять интерес к пехоте, которой в бою до сих пор пренебрегали; в 1367 г. они дали предписание выяснить, сколько арбалетчиков может поставить каждый город, приказали им регулярно упражняться, уточнили вооружение; в 1369 г. запретили популярные игры, чтобы побудить ремесленников заниматься стрельбой из лука. В военном отношении наиболее оригинальна деятельность Карла V в сфере фортификации. Борьба с «компаниями» показала, как опасно, когда замки плохо охраняются и плохо содержатся. Ордонанс от июля 1367 г. ввел инспектирование сеньориальных замков; на сеньоров возлагалась обязанность их ремонтировать, размещать в них войска и артиллерию при финансовой поддержке короля; все замки, которые защитить невозможно, приказали разрушить и срыть. Эта мера была осуществлена не полностью, однако в достаточной степени, чтобы французы смогли дать отпор английским набегам.
Ведь Плантагенет, не усвоивший урока 1359 г., по сути придерживался той же тактики, какую использовал всю первую часть войны: подготовить на большие деньги у себя на острове экспедиционный корпус в несколько тысяч всадников, перевезти его на континент и там бросить в авантюру, в опустошительный «набег», при котором он мог с ходу брать плохо защищенные города, но прежде всего занимался грабежом, а полевое сражение принимал, лишь когда находил удобную территорию, чтобы закрепиться. Сражение можно было принять, только если противник в этих условиях давал втянуть себя в схватку. Карл знал, чего это стоило его деду и отцу. Пока он предпочитал военному поражению грабежи в сельской местности. Тактика, которую он использовал в то трудное время, когда был регентом, станет и тактикой королевской войны. Не без труда он навяжет ее нетерпеливому рыцарству, обяжет применять ее и Дюгеклена, который наконец убедится в ее достоинствах. А тем временем войска герцога Анжуйского, набираемые в Лангедоке, станут методично сокращать территорию английской Аквитании.
Так как победителю при Пуатье приходилось нелегко и в собственном княжестве, Эдуард III, который сам был уже стар для войны — вскоре ему стукнет шестьдесят, — доверил вести набеги другим капитанам. В последние месяцы 1369 года третий сын короля Джон Ланкастер, по жене — наследник славного имени и славной судьбы [71] , высадился в Кале, пересек Артуа, Пикардию и вошел в Нормандию; но силы у него были незначительными, а съестные припасы в предвидении зимы добывать удавалось редко, и он вернулся в Кале, не сделав ничего толком. В следующем году — очередное вторжение. Факт новый и почти уникальный: руководил походом простой рыцарь, но прославленный капитан — Роберт Ноллис. Из Кале он вышел прямо на Иль-де-Франс, выжигая окрестности Парижа. Именно тогда Карл V, от которого окружение требовало принять бой, назначил Дюгеклена коннетаблем и поручил ему тревожить вражескую армию, внезапно нападать на отдельно действующие отряды и вынудить ее отступить. А когда обеспокоенный Ноллис отошел на Бретань, где дело англичан еще встречало преступные симпатии, французы нагнали и уничтожили его арьергард в Понваллене, близ Ле-Мана, в самом конце осени. Аристократия из-за Ла-Манша возложила вину за это на навязанного ей неудачливого и безродного командующего. После этих двух неудач англичане были вынуждены сделать передышку. Но в 1373 г. они организовали еще более внушительный набег — в котором, похоже, участвовали более десяти тысяч всадников, — предводитель которого, герцог Ланкастер, намеревался глубже проникнуть на территорию Французского королевства. Поначалу ему удавалось повторять маршрут, избранный 1359 г. Эдуардом III: Кале, Артуа, Шампань, Морван. Но вместо того чтобы повернуть на Париж, Ланкастер с наступлением осени решил пойти на помощь гасконцам Аквитании. Для этого надо было пройти сквозь Центральный массив, а в неблагоприятный сезон дорога здесь была нелегкой. И в начале января 1374 г. в Бордо прибыли поредевшие, изнуренные войска, так и не сделавшие ничего серьезного.
71
Джон Гонт был женат на Бланке, дочери Генриха Гросмонта, герцога Ланкастера (1351-1361 гг.), известного военачальника (прим. ред.).