Столетняя война
Шрифт:
— А! Ну что ж, хочется верить, что ты можешь считать другом и меня. — Он подтолкнул к Томасу кошель. — Возьми деньги.
— Я возьму, милорд, но с отдачей.
— Ты отплатишь мне тем, — промолвил Аутуэйт, — что добудешь сокровище и дашь мне разочек прикоснуться к нему, прежде чем отправишь его к королю. — Он покосился в сторону собора, где маячила фигура сэра Джеффри, и добавил: — Думаю, сегодня тебе лучше переночевать в замке. Там у меня есть люди, которые смогут не подпустить к тебе этого мерзавца Пугало. Идем.
Сэр Джеффри Карр проводил их обоих злобным взглядом. Он не мог напасть на Томаса, пока тот оставался в обществе лорда Аутуэйта, ибо последний обладал слишком
Когда Пугало понял все это, он твердо вознамерился добраться до вожделенного клада первым.
Томас вовсе не собирался ехать в Ла-Рош-Дерьен. Он солгал, назвав этот город, потому что знал его и потому что не возражал, чтобы его преследователи отправились туда, но сам намеревался оказаться совсем в другом месте. Хотя Томас и не рассчитывал найти Грааль, он решил поехать в Хук-тон, посмотреть, не спрятал ли там что-нибудь его отец, а уж оттуда отправиться во Францию, потому что именно там находилась осаждавшая Кале английская армия, там сейчас были его друзья, и именно там место настоящего лучника. Люди Уилла Скита, осаждавшие французов, хотели, чтобы командование над ними принял Томас. Он знал, что такая работа ему по плечу, что он сможет возглавить собственный отряд, который будет внушать врагу не меньший ужас, чем войско Уильяма Скита. По дороге на юг он думал об этом, хотя, разумеется, далеко не в первую очередь. Его терзала печаль по Элеоноре и отцу Хоббу, он никак не мог забыть своего расставания с возлюбленной, и воспоминания эти приводили к тому, что почти всю дорогу окружающая местность виделась юноше сквозь пелену слез. Предполагалось, что Томас отправится на юг вместе с посланниками, везущими известие о победе англичан, но доехал он с ними только до Йорка. Этот город им следовало покинуть на рассвете, но тут неожиданно исчез, словно сквозь землю провалился, Робби Дуглас. Лошадь шотландца по-прежнему стояла в конюшне архиепископа, а его пожитки находились там, где он их и оставил, но сам Робби пропал. В какой-то момент Томаса подмывало плюнуть на все и отправиться дальше одному, но что-то его остановило. Может быть, чувство долга, а может быть, его не радовала компания гонцов, что везли в столицу радостную новость, однако он пошел искать своего спутника.
И нашел его любующимся убранством монастыря.
— Нам пора ехать на юг.
— Ага, — лаконично отозвался Робби, продолжая смотреть перед собой.
Томас подождал и спустя некоторое время повторил:
— Эй! Я сказал, что нам пора ехать на юг.
— Езжай, — махнул рукой Робби, — я тебя не держу.
— Ты что, отказываешься от охоты за де Тайллебуром? — удивился Томас. Имя их заклятого врага он узнал от Робби.
— Нет, — отвечал молодой Дуглас, так и не повернув головы. — Я сам его найду. Найду, и тогда уж каюк мерзавцу.
Томас никогда раньше не слыхал слово «каюк», но резонно предположил, что де Тайллебуру оно ничего хорошего не сулит.
— Так какого черта ты торчишь здесь?
Робби нахмурился. У него была копна вьющихся каштановых волос и курносое лицо, казавшееся на первый взгляд мальчишеским. Однако, приглядевшись к нему повнимательнее, можно было приметить волевой подбородок и твердый, суровый взгляд.
— Кого я терпеть не могу, так это чертовых хвастливых болванов! Хреновых ублюдков!
Томас не сразу понял, что Дуглас говорил об английских ратниках, которые были их спутниками по дороге из Дарема до Йорка и которые вот уже часа два как ехали по направлению к Лондону.
— Да что случилось?
— А ты слышал их прошлой ночью? Слышал? Возмущенный Робби выражал свое негодование так громко, что привлек внимание двух художников, которые, взобравшись на высокие козлы, изображали на стене нефа сюжет насыщения пяти тысяч человек рыбами и хлебами.
— А в предыдущую ночь? — не унимался шотландец.
— Они напились, — пожал плечами Томас. — Как, впрочем, и мы с тобой.
— Расписывали, как они сражались в этой битве! — гнул свое Робби. — Послушать этих ублюдков, так можно подумать, что мы убежали!
— Так оно и было, — заметил Томас.
Но собеседник его не слышал.
— Можно подумать, будто мы вообще не сражались! Расхвастались они, вот что, а мы, между прочим, чуть-чуть не победили! Слышишь? — Он ткнул Томаса пальцем в грудь. — Мы, черт возьми, почти что победили, а эти бастарды выставили нас трусами!
— Шотландцы проиграли, — сказал Томас.
Робби воззрился на него в неподдельном изумлении.
— Да мы гнали вас полпути, до самого чертова Лондона! Заставили вас бежать, скажешь нет? Наложить в штаны и бежать! Мы, черт возьми, почти победили, точно, а эти негодяи злорадствуют! Вот ведь сволочи! Я еле сдержался, чтобы всех их не перебить!
Теперь к словам Робби прислушивалось уже десятка два людей. Двое паломников, продвигавшихся на коленях к усыпальнице позади высокого алтаря, уставились на юношу, разинув рты. Священник беспокойно нахмурился, а младенец, сосавший палец, с испугом воззрился на громко кричавшего человека.
— Ты слышишь меня? — орал молодой Дуглас. — Мы чуть не победили!
Томас повернулся и зашагал к выходу.
— Эй, ты куда? — крикнул ему вслед Робби.
— На юг, — ответил Томас.
Он понимал, отчего шотландец так бесится. Гонцы, несущие вести о сражении, не могли удержаться от того, чтобы приукрасить историю битвы, когда их принимали в замке или монастыре, и в их изложении кровавая сеча представлялась легкой победой. Тому, что это задевало Робби, удивляться не приходилось, но в данном случае Томас к нему сочувствия не испытывал. Он обернулся и, указав на шотландца пальцем, сказал:
— Тебе следовало остаться дома.
Робби возмущенно сплюнул, потом спохватился, сообразив, что привлекает внимание посторонних. Он догнал Томаса и заговорил опять, хоть с не меньшим пылом, но несколько потише:
— Можно подумать, будто вы от нас не драпали. — Робби улыбнулся, отчего его юное лицо приобрело еще большее очарование. — Прости, я не хотел так громко орать. Просто разозлился.
— Я тоже, — сказал Томас.
Однако гнев Хуктона был обращен на себя, он был смешан с чувством вины и скорбью, которые не ослабевали по мере того, как всадники удалялись на юг. Они отправлялись в путь по утрам, по тяжелой от росы траве, тащились сквозь пелену осенних туманов, скрючивались под хлещущим дождем, и почти все это время Томас не переставая думал об Элеоноре. Лорд Аутуэйт пообещал, что похоронит ее и закажет заупокойную мессу, но Томасу порой хотелось разделить с ней могилу.
— А почему де Тайллебур преследует тебя? — спросил Робби позже, когда они уже ехали, удаляясь от Йорка. Они говорили по-английски, поскольку молодой шотландец, хоть и происходил из знатного рода Дугласов, французским языком не владел.
Некоторое время Томас хранил молчание, но когда Робби уже подумал, что спутник вообще ему не ответит, насмешливо фыркнул:
— Да потому, что этот подонок думает, будто мой отец владел Граалем.
— Граалем? — Робби перекрестился. — А я слышал, что чаша в Шотландии.