Столетняя война
Шрифт:
— В Шотландии? — удивился Томас. — Мне доводилось слышать, будто на это претендует Генуя, но Шотландия?
— А чем мы хуже Генуи? — ощетинился Дуглас, но потом смягчился. — Впрочем, мне доводилось слышать и о том, будто Грааль в Испании.
— В Испании?
— А если Грааль есть в Испании, — продолжал Робби, — то уж у французов-то он точно должен иметься. И у португальцев тоже, уж эти своего не упустят!
Он пожал плечами и снова посмотрел на Томаса.
— Выходит, у твоего отца был еще один?
Томас не знал, что и ответить. Его отец был человеком необычным, ярким, терзаемым страстями. Он был великим грешником и при всем этом вполне мог быть и святым. Отец Ральф смеялся над широко распространенными предрассудками. Он потешался над свиными костями, которые продавцы индульгенций выдавали за святые мощи, но сам при этом повесил в церкви почерневшее, погнутое копье и уверял всех, что это подлинное копье самого святого Георгия. Отец Ральф ни разу ни словечком не обмолвился Томасу о Граале, но после его смерти сын узнал, что история их семьи переплетена с историей Грааля самым тесным образом. Пожалуй, лучше будет сказать Робби правду.
— Я не знаю, — признался он, — я и сам не знаю.
Робби поднырнул под низкую ветку, перегораживавшую дорогу.
— Но ты думаешь, что это и есть настоящий Грааль?
— Если только настоящий Грааль вообще существует, — ответил Томас и снова, невесть в какой раз, задумался.
Наверное, эта святыня все-таки могла существовать, хотя он предпочел бы иное. Однако ему поручено это выяснить, а потому Томас постарается разыскать единственного друга отца, чтобы спросить этого человека о Граале. Ну, а когда все прояснится окончательно, он вернется во Францию и присоединится к лучникам Скита. Сам Уилл Скит, его бывший командир и друг, застрял в Кане, и Томас не имел никаких сведений о том, жив ли Уилл, а если жив, то может ли он говорить, соображать или даже ходить. Но все это можно выяснить, послав письмо мессиру Гийому д'Эвеку, отцу Элеоноры. И если англичане отпустят нескольких пленников, мелких французских дворян, Уиллу в обмен обеспечат безопасный проезд. Занявшись своим делом, Томас мог рассчитывать раздобыть денег, вернуть лорду Аутуэйту долг и найти утешение в битвах с врагами короля. А может быть, проклятый де Тайллебур явится, чтобы убить его, и уж тогда Томас прикончит мерзавца, как крысу. Что же до Робби, то шотландец ему нравился, однако навязывать ему свою компанию Хуктон не собирался.
Ну а сам Робби рассуждал так: де Тайллебур будет охотиться за Томасом и потому ему нужно держаться рядом с лучником, который будет служить для доминиканца наживкой. У молодого Дугласа не было другой цели, кроме мести за брата, но эту месть он считал своим священным долгом.
— У нас, Дугласов, так заведено, — сказал он Томасу. — Пусть только тронут кого из наших, и мы вражину в клочья порвем. Кожу с него сдерем, с живого. Это кровная месть, понимаешь?
— Даже если убийца священник?
— Это либо он, либо его слуга, — отозвался Робби, — но ведь слуга делает, что ему прикажут. За слугу в ответе хозяин, так что священник виноват в любом случае. А значит, я перережу его поганую глотку.
Некоторое время он ехал молча, но вдруг ухмыльнулся.
— А если потом за убийство святоши я попаду в ад, то в одиночестве мне скучать не придется. Там уйма Дугласов, самая подходящая компания для дьявола.
Он рассмеялся.
Путь до Лондона занял десять дней, и когда они наконец оказались там, то Робби изо всех сил пытался сделать вид, будто город не произвел на него ни малейшего впечатления, как будто в Шотландии таких городов хоть пруд пруди, но его хватило ненадолго. Очень скоро Дуглас, разинув рот, таращился на огромные здания, улицы, полные народа, и плотные рыночные ряды. Деньги лорда Аутуэйта позволили молодым людям найти приют в таверне под городскими стенами, рядом со Скитфилдским лугом, на котором разбили свои палатки более трех сотен торговцев.
— И это даже не в рыночный день? — воскликнул Робби, а потом ухватил Томаса за рукав. — Погляди!
Какой-то малый жонглировал в воздухе сразу дюжиной шариков. Сам по себе такой трюк можно было увидеть на любой ярмарке, в любой стране. Только вот этот жонглер стоял, как на ходулях, на двух мечах, опираясь босыми ступнями на их острия.
— Как он это делает? — спросил Робби. — Ой, а сюда посмотри!
Танцующий медведь кружился под мелодию флейты, как раз под виселицей, на которой болталось два тела. Это было место, куда привозили преступников, чтобы быстро спровадить их в ад. Оба закованных в цепи трупа уже прогнили до костей, а трупный смрад смешивался с запахом дыма и вонью испражнений домашнего скота, которым торговали на лугу, расстилавшемся между городской стеной и приоратом Святого Варфоломея. Посетив эту обитель, лучник первым делом заказал священнику поминальные службы по Элеоноре и отцу Хоббу.
Притворившись перед Робби, что он знаком с Лондоном гораздо лучше, чем на самом деле, Томас выбрал таверну в Скитфилде по одной-единственной причине: на вывеске ее были изображены две скрещенные стрелы. В Лондоне юноша был всего лишь во второй раз в жизни, и город произвел на него столь же сильное впечатление, как и на Робби. Они бродили по улицам, глазея на церкви и богатые дома, а на деньги лорда Аутуэйта Томас принарядился: купил себе новые сапоги, штаны из телячьей кожи, куртку из кожи быка и плащ из тонкой шерсти.
У него возникло искушение купить изящную французскую бритву в футляре из слоновой кости, но, не зная истинной стоимости вещицы и боясь, что его надуют, юноша решил, что когда доберется до Кале, то раздобудет себе что-нибудь не хуже, сняв с убитого француза. Вместо этого он заплатил цирюльнику, чтобы тот побрил его, а потом, одевшись в новый наряд, потратил стоимость несостоявшейся бритвы на одну из промышлявших при таверне женщин. После чего долго лежал в слезах, вспоминая Элеонору.
— Скажи, а по какой причине мы оказались в Лондоне? — спросил его Робби, когда они сидели в ту ночь в таверне.
Томас выпил залпом свой эль и поманил девушку, чтобы принесла еще.
— Он по пути в Дорсет.
— Хм... Причина не хуже всякой другой.
На самом деле это было не совсем так, но дороги, ведущие в Лондон, намного лучше захолустных троп, вот и получалось, что ехать через великий город даже быстрее. Юноши могли позволить себе ненадолго там задержаться, но спустя три дня Томас решил, что пора в дорогу, и они с Робби выехали из города на запад. Огибая Вестминстер, Томас подумал, не наведаться ли ему к Джону Прайку, королевскому капеллану, отправленному вместе с ним в Дарем, но захворавшему в Лондоне. Если Прайк выжил, он должен находиться в лазарете при аббатстве, но Томас чувствовал, что ему сейчас не до разговоров о Граале. Поэтому он поехал дальше.
По мере удаления от города воздух становился все чище. Правда, сельские дороги считались небезопасными, но суровое лицо Томаса наводило встречных на мысль, что этот малый вряд ли станет легкой добычей. Он был небрит, одет, как всегда, в черное, а печаль последних дней избороздила его худощавое лицо глубокими морщинами. Вместе с лохматым, растрепанным Робби они смахивали на рыскавших во множестве по дорогам бродяг, только в отличие от них были основательно вооружены. У Томаса были меч, лук и мешок со стрелами, а у Робби имелся меч его дяди, с ковчежцем с прядью волос святого Андрея, вставленным в рукоять. Сэр Уильям рассудил, что в ближайшие несколько лет, пока семья будет собирать деньги на немалый выкуп, этот клинок вряд ли ему понадобится. Поэтому он одолжил его племяннику, наказав использовать как следует.