Столетняя война
Шрифт:
— Баварцы могут начинать, — сказал он одному из своих священников.
Первый выстрел был произведен «Отправляющей в ад». Надавив на рычаг, механик извлек толстый металлический палец из скобы, прикрепленной к длинному плечу устройства. С грохотом, который был слышен аж в Трегье, десять тонн свинца рухнули на землю, длинное плечо взметнулось вверх, и громадный валун по дуге устремился к городу. На миг показалось, что каменная глыба замерла в усеянном пустельгами небе, а потом с громовым ударом обрушилась вниз.
Обстрел города начался.
* * *
Первый
Ричард Тотсгем сделал все от него зависевшее, чтобы уменьшить наносимый обстрелом ущерб. Поскольку было очевидно, что Карл пытается проделать четыре бреши, по одной с каждой стороны, Тотсгем распорядился сшить и набить соломой огромные мешки, которыми вместе с окантованными бревнами обкладывали стены. Эти меры действительно замедляли пробивание брешей, но вот разрушительному действию тех камней, которые баварские умельцы посылали в глубь города, круша крыши домов, противопоставить было нечего. Некоторые горожане предлагали Тотсгему соорудить собственный требюшет и попытаться разбить вражеские машины, но комендант сомневался, что на это хватит времени. Вместо этого он приказал собрать исполинский арбалет, изготовленный из корабельного рангоута и доставленный из Трегье еще до начала осады. Сам этот город теперь опустел: поскольку там не имелось стен, все его жители либо перебрались в Ла-Рош-Дерьен, либо ушли на своих кораблях в море, либо перебежали в лагерь Блуа.
Спрингалд, так называлась баллиста Тотсгема, имел в ширину тридцать футов. Он мог посредством крученой кожаной тетивы метать восьмифутовые стрелы и натягивался с помощью корабельной лебедки. На то, чтобы смонтировать машину, потребовалось четыре дня, но при первой же попытке выстрелить огромный лук из корабельного дерева треснул. То было дурное предзнаменование, но еще худшее случилось на следующее утро. Лошадь, которая везла телегу, вырвалась из упряжи и лягнула ребенка в голову. Малыш умер.
Позднее в тот же день камень, выпущенный одним из небольших установленных за рекой камнеметов, попал в дом Ричарда Тотсгема, обрушив половину верхнего этажа и чуть было не убив его младенца. Той же ночью более двух десятков наемников попытались выбраться из города. Некоторые, должно быть, сбежали, другие присоединились к армии
— Я не уверен, — сказал Томасу Мордехай, — можно ли доверять предзнаменованиям.
— Конечно, можно.
— Мне бы хотелось выслушать твои аргументы. Но сперва покажи мне свою мочу.
— Ты же сказал, что я поправился, — запротестовал лучник.
— Дорогой Томас, бдительность, чтоб ты знал, — это залог здоровья. Давай, помочись.
Юноша подчинился. Мордехай поднес жидкость к свету, потом обманул в нее палец и попробовал на язык.
— Великолепно! — сказал он. — Прозрачная, чистая и не слишком соленая. Это хорошее знамение, не так ли?
— Это симптом, а никакое не знамение, — возразил Томас.
— Вот оно как? — Замечание лучника вызвало у Мордехая улыбку. Они находились в маленьком заднем дворике позади кухни Жанетты, где целитель наблюдал за тем, как ласточки таскают глину, подновляя под навесом свои гнезда. — Просвети меня насчет знамений, Томас, — попросил он и снова улыбнулся.
— Когда нашего Господа распяли на кресте, — сказал Хуктон, — посреди дня пала тьма и завеса в храме разорвалась надвое.
— Ты хочешь сказать, что знамения таятся в самом сердце вашей веры?
— А у вас разве по-другому?
Мордехай вздрогнул: где-то в городе упал камень. Звук прокатился эхом, а потом последовал иной грохот: похоже, обрушилась крыша или стена.
Завыли собаки, пронзительно заголосила женщина.
— Они делают это обдуманно и целенаправленно, — заметил Мордехай.
— Конечно, — согласился Томас.
Стрельба велась не куда попало. Враг выбирал в качестве цели близко стоящие дома, чтобы причинить больше разрушений, а порой вместо камней швырял в город разложившиеся, гниющие трупы животных или бочки с нечистотами.
Мордехай подождал, пока смолкнет женский крик.
— Я, пожалуй, не верю в знамения, — сказал он. — Сейчас в городе произошло несколько неприятных событий, и мы вдруг вообразили, будто обречены. Но откуда нам знать, может быть, наших врагов поражают еще худшие несчастья?
Томас промолчал. Птицы затеяли перебранку в кровле, забыв, что под коньком крыши выхаживает кот.
— Чего тебе хочется, Томас? — спросил Мордехай.
— Сейчас?
— Нет, вообще в жизни?
Хуктон поморщился и вытянул вперед правую руку со скрюченными пальцами.
— Чтобы они выпрямились.
— А мне хочется снова стать молодым, — недовольно буркнул Мордехай. — Я же вылечил твои пальцы. Они действуют. Может быть, выглядят не больно изящно, но работают, как надо. А теперь скажи мне: чего ты хочешь?
— Чего я хочу, — ответил Томас, — так это убить людей, повинных в смерти Элеоноры. Вернуть Жанетте сына. Ну и, конечно, быть лучником. Да, лучником.
Юноше хотелось бы еще и найти Грааль, но он не желал говорить об этом с Мордехаем.
Еврей подергал свою бородку.