Столетняя война

Корнуэлл Бернард

– Это и есть та самая девушка? – спросил Томас.

– Да, та самая еретичка, – ответил Лоррет.

Женевьева смотрела на Томаса с недоумением. В последний раз она видела его в монашеском одеянии, нынче же он мало походил на священника, ибо облачился в обержон – прекрасной работы короткую кольчугу, которую он за ночь, пока охранял казематы, чтобы никто не расправился с пленниками, еще и начистил до блеска.

Женевьева уже не была в лохмотьях. Томас послал в ее камеру двух кухонных служанок с водой, одеждой и костяным гребнем, чтобы она могла привести себя в порядок, и отдал ей белое платье, принадлежавшее жене кастеляна. Платье было дорогое, из тонкого, хорошо отбеленного полотна, расшитое по подолу, вороту и рукавам золотой нитью, однако Женевьева держалась в нем так, словно от рождения привыкла носить столь изысканные наряды. Длинные волосы девушка заплела в косу, скрепив прическу желтой лентой. Она стояла рядом с Томасом со связанными спереди руками. Необычайно высокая для женщины, она не опускала голову и смело глядела на столпившихся горожан.

Отец Медоуз не без смущения указал на сложенный костер, словно напоминая, что не стоит попусту тянуть время.

Томас снова взглянул на Женевьеву. Она была одета как невеста – невеста, идущая на смерть, и лучник был поражен ее красотой. Уж не за эту ли красоту так ополчились против нее жители города? Отец Томаса всегда утверждал, что красота вызывает не только любовь, но и ненависть, ибо по самой своей природе она противоречит обыденности и, по сравнению со скукой и грязью повседневной жизни, воспринимается как дерзкий вызов. Красота же Женевьевы, такой высокой, стройной и бледной, казалась неземной. Робби, должно быть, испытывал то же самое, ибо он не отрывал от нее глаз и смотрел с выражением безграничного восхищения.

Галат Лоррет сделал жест в сторону подготовленного для казни костра.

– Хочешь, чтобы народ вернулся к работе, распорядись поторопиться с казнью, – сказал он.

– Так ведь мне отроду не доводилось жечь женщин, – отозвался Томас. – Тут время нужно, чтобы сообразить, что да как делать.

– Нужно обернуть у нее вокруг пояса цепь, которая крепится к столбу, – начал давать пояснения Лоррет. – А кузнец закрепит ее скобой.

Он поманил городского кузнеца, ждавшего распоряжений со скобой и молотком в руках.

– А уголек, чтобы поджечь костер, можно взять из любого очага.

– В Англии, – сказал Томас, – принято, чтобы палач душил жертву под покровом дыма. Это акт милосердия и осуществляется он с помощью тетивы.

Он достал из кожаного кошелька у пояса тетиву.

– У вас тут есть такой же обычай?

– Есть. Но на еретиков он не распространяется, – строго заявил Галат Лоррет.

Томас кивнул, вернул тетиву в кошель и, взяв Женевьеву за руку, подвел к столбу. Робби рванулся было вперед, чтобы вмешаться, но сэр Гийом остановил его. Потом Томас заколебался.

– Должен быть документ, – сказал он Лоррету. – Предписание. Документ, наделяющий светскую власть полномочиями для исполнения приговора, вынесенного церковью.

– Он был послан кастеляну, – сказал Лоррет.

– Ему? – Томас посмотрел на жирный труп. – Вот ведь незадача: этот мошенник никаких документов мне не передал, а я не могу взять да и сжечь девушку без соответствующего предписания.

Лучник растерянно нахмурился, потом повернулся к Робби.

– Может быть, ты поищешь его? Кажется, я видел в холле сундук с пергаментами. Поройся в нем, поищи свиток с тяжелой печатью.

Робби, которому трудно было оторвать взгляд от лица Женевьевы, в первый момент выглядел так, будто хотел возразить, но потом вдруг кивнул и зашагал в замок. Томас отступил на шаг, увлекая за собой девушку.

– Пока мы ждем, – сказал он отцу Медоузу, – может быть, ты напомнишь народу, за что ее хотят сжечь?

Священник, казалось, растерялся от этого предложения, однако он собрался с мыслями и произнес:

– У некоторых людей околела скотина. А еще она прокляла жену одного человека.

На лице Томаса отразилось легкое удивление:

– Скотина и в Англии иногда дохнет. И мне тоже случалось проклинать чьих-то жен. Разве это делает меня еретиком?

– Она предсказывает будущее! – возразил Медоуз. – Она плясала обнаженной в грозу и использовала магию, чтобы обнаружить воду.

– Вот оно что. – Томас выглядел озабоченным. – Воду?

– С помощью прутика! – вмешался Галат Лоррет. – Это дьявольские чары!

Томас, казалось, призадумался. Он бросил взгляд на Женевьеву, которую било мелкой дрожью, потом перевел взгляд на отца Медоуза.

– Скажи мне, отец, – промолвил он, – может быть, я не прав, но я считал, что Моисей ударил по скале посохом своего брата и исторг воду из камня?

Изучать Священное Писание отцу Медоузу доводилось в незапамятные времена, но эта история показалась ему знакомой.

– Я припоминаю кое-что подобное, – признал он.

– Отец! – предостерегающе произнес Галат Лоррет.

– Молчать! – рявкнул Томас на консула и возвысил голос: – «Cumque elevasset Moses manum, – начал он по памяти и как будто ничего не перепутал, – percutiens virga bis silicem egressae sunt aquae largissimae».

Невеликое, казалось бы, преимущество – родиться внебрачным отпрыском священника да провести несколько недель в Оксфорде, но нахватанных знаний, как правило, было достаточно, чтобы переспорить настоящего клирика.

– Ты не перевел мои слова, святой отец, – сказал он священнику. – Давай-ка расскажи народу, как Моисей ударил посохом по скале и оттуда хлынула вода. А потом ответь, в чем грех этой девушки. Ведь если Богу угодно, чтобы воду находили с помощью палки, то что плохого, если она то же самое делала с помощью прутика?

Толпе это не понравилось. Послышались выкрики, и только вид двух лучников, появившихся на крепостной стене над двумя болтающимися трупами, их утихомирил.

– Она прокляла женщину и предсказывала будущее, – поспешно перевел священник возгласы протестующих.

– И что она там увидела, в будущем? – спросил Томас.

– Смерть, – ответил вместо отца Медоуза Лоррет. – Она сказала, что город наполнится трупами и мы будем лежать на улицах непогребенными.

На Томаса эти слова, казалось, произвели впечатление.