Столетняя война
Шрифт:
– Расскажи мне, как это делается, – велел кардинал.
И Гаспар объяснил, как он покроет восковую чашу ядовитой бурой пастой, той самой, запах которой заставил кардинала отпрянуть. Эта паста представляла собой замешанный в воде порошок из жженого бычьего рога и коровьего навоза. Когда эта паста засохнет поверх воска, модель нужно будет погрузить в мягкую глину, однако делать это надо так, чтобы глина плотно прилегала к каждому выступу и облегала каждую выемку, но ни в коем случае не исказила восковую форму. Потом предстоит просверлить сквозь глину до воска тонкие каналы, после чего Гаспар отнесет бесформенный глиняный ком на двор и поместит в печь для обжига. Глина затвердеет, пчелиный воск расплавится и вытечет, и внутри образуется полость, повторяющая форму модели. Полость в форме Древа Жизни.
– А коровий навоз? – спросил кардинал, искренне увлеченный объяснением Гаспара.
Все красивые вещи вызывали у него восторг, может быть потому, что в юности он был их лишен.
– Помет запекается, и получается твердая оболочка вокруг полости, – сказал Гаспар.
Он улыбнулся девушке, которая насупясь слушала его объяснения, и добавил:
– Иветта смешивает для меня составы. Субстанция, которая прилегает непосредственно к воску, должна быть самой нежной, а наружные слои формируются из более грубого материала.
– Значит, смесь на основе навоза образует твердую поверхность литейной формы? – спросил кардинал.
– Именно.
Гаспар был рад тому, что его покровитель и избавитель все понял.
Потом, когда глина охладится, Гаспар вольет расплавленное золото в полость, и ему останется уповать на то, что огненный расплав заполнит все пустоты вплоть до каждого крохотного листочка, яблочка и гвоздика, все неровности шероховатой коры. Когда же золото охладится и затвердеет, глину разобьют, и под ней обнаружится либо вместилище Грааля, которому предстоит восхитить весь христианский мир, либо беспорядочный клубок золотых завитушек.
– Возможно, придется отливать эту вещь по частям, – нервно пробормотал Гаспар.
– Ты попробуешь с этой моделью, – приказал кардинал, снова накрыв полотняной тканью восковую чашу, – и если не получится, сделаешь еще одну и попытаешься снова, и будешь пробовать снова и снова, пока не добьешься успеха. Когда это случится, Гаспар, я выпущу тебя на вольный воздух. И тебя, и твою маленькую подружку.
Он мельком улыбнулся девушке, сотворил крестное знамение над головой Гаспара и вышел из подвала. Дождавшись, когда его брат запер дверь на все засовы, кардинал сказал:
– Будь с ним поласковей, Шарль.
– Поласковей? Я ему не нянька, а тюремщик.
– А он гений. Он думает, что делает для меня чашу для причастия, и не подозревает, какое значение имеет его работа. Он ничего не боится, кроме тебя. Так что постарайся его не расстраивать.
– А что, если они найдут настоящий Грааль? – спросил Шарль, отходя от двери.
– Кто его найдет? – спросил кардинал. – Английский лучник исчез, а этот дурачок монах не найдет в Бера ничего. Он только разворошит пыль.
– Так зачем было его посылать?
– А затем, что у нашего Грааля должно быть прошлое. Брат Жером обнаружит в Гаскони какие-нибудь истории о Граале, и это станет для нас важным свидетельством. А когда он сообщит, что в архивах есть упоминания о Граале, мы доставим нашу чашу в Бера и объявим, что именно там ее и нашли.
Шарль, однако, никак не мог отделаться от мыслей о настоящем Граале.
– Вроде бы папаша англичанина оставил после себя книгу?
– Книгу он оставил, но ничего толкового мы в ней не нашли. Его книга – бред сумасшедшего.
– Так найди лучника и каленым железом вырви у него правду, – предложил Шарль.
– Его найдут, – мрачно пообещал кардинал, – и уж в следующий раз, Шарль, я напущу на него тебя. У тебя он живо выложит все, что знает. Ну а до той поры надо продолжать поиски, а главное, довести до конца, что начал Гаспар. Так смотри, чтобы Гаспар был в сохранности!
– Будет в сохранности, пока нужен, – пообещал Шарль. – А когда надо, умрет.
Ведь Гаспар должен был открыть братьям путь в папский дворец в Авиньоне. Кардинал, поднимаясь из подвала, заранее ощущал вкус власти. Он станет Папой!
На рассвете того же дня далеко к югу от одинокой башни близ Суассона тень замка Кастийон-д'Арбизон пала на кучу хвороста и дров, заготовленных для сожжения еретички. Костер был сложен в полном соответствии с указаниями брата Рубера: поверх хвороста для растопки вокруг толстого столба с цепью в четыре ряда высились поставленные стоймя связки дров; такой костер должен гореть ярко, но без лишнего жара и дыма, так чтобы наблюдающие горожане видели, как Женевьева корчится в ярких языках пламени, и знали, что еретичка переходит во владения сатаны.
Тень замка протянулась по главной улице почти до самых западных ворот, где городские сержанты, обнаружившие на городской стене мертвого часового, ошеломленно таращились вверх, на вырисовывавшийся на фоне восходящего солнца массив главной башни. Над башней реял новый флаг. Вместо флага Бера с оранжевым леопардом на белом поле там красовалось лазурное полотнище с белой полосой по диагонали и тремя белыми звездами, а на лазурном поле обитали три желтых льва, свирепые хищники то показывались, то скрывались из виду в опадавших на слабом ветру складках.
На этом чудеса не закончились. Когда у ворот к сержантам подоспели четыре городских консула, со стен замка к ним сбросили два каких-то увесистых предмета. Не долетев до земли, они закачались, повиснув на веревках. Сперва зеваки было подумали, что люди из замка проветривают тюфяки, и только потом сообразили, что это человеческие тела. В подкрепление этой новости, о которой сообщало поднятое на башне знамя Нортгемптона, захватчики вывесили у ворот тела кастеляна и одного из стражников. Кастийон-д'Арбизон сменил владельца.