Столетняя война
Шрифт:
Он снова смутился и больше ничего не сказал, но в тот вечер, когда все собрались в зале, чтобы попрощаться с Робби, шотландец очень старался держаться с Женевьевой как можно вежливее. Он отдал ей со своего блюда самый сочный кусок баранины, уговорив девушку принять угощение. Сэр Гийом от удивления выпучил единственный глаз. Женевьева рассыпалась в учтивых благодарностях.
А наутро, борясь с порывами холодного северного ветра, они выехали провожать Робби.
Граф Бера побывал в Астараке лишь однажды, да и то много лет тому назад, и, увидев эту деревушку снова, он едва узнал ее. Она всегда была маленькой, грязной, вонючей и бедной, но теперь оказалась еще и разоренной. Почти все соломенные крыши сгорели, от домов остались закопченные каменные стены. Домашний скот и птицу селян захватчики забили, оставив в память об этом лужи крови, кости, перья и потроха. В момент прибытия графа три цистерцианских монаха раздавали погорельцам еду, доставленную из обители на ручной тележке, но при виде сеньора многие оборванные крестьяне окружили его, пали на колени и протянули руки, прося подаяния.
– Кто это сделал? – властно спросил граф.
– Англичане, монсеньор, – ответил один из монахов. – Они побывали здесь вчера.
– Богом клянусь, они сторицей поплатятся за это своими жизнями, – пообещал граф.
– И я своей рукой убью их, – яростно подхватил Жослен.
– Господь свидетель, я бы и сам был рад развязать тебе руки, – промолвил граф, – да только что мы можем сделать, когда у них замок?
– Пушки! – воскликнул Жослен.
– Я уже послал за пушкой в Тулузу, – сердито буркнул граф.
Он кинул вилланам горстку мелких монет и поскакал мимо них. Потом немного постоял, разглядывая видневшиеся на вершине утеса развалины, но ближе не подъехал – время было уже позднее, а погода холодная.
Граф устал, натер седалище седлом, плечи его ныли от непривычной тяжести доспехов, поэтому он не стал взбираться по длинной, крутой тропе к разрушенной крепости, отдав предпочтение относительным удобствам цистерцианского аббатства Святого Севера.
Монахи в белых одеяниях брели домой после работы. Один тащил здоровенную вязанку растопки, другие несли мотыги и лопаты. Они только что закончили сбор последнего винограда, и двое братьев вели быка, впряженного в подводу с полными корзинами сочных темно-красных ягод. Монахи посторонились, пропустив графскую кавалькаду к простым, непритязательным монастырским постройкам. Гости явились нежданно, но монахи приняли и обустроили прибывших радушно и без лишней суеты. В конюшнях нашлись места для лошадей, ратникам выдали тюфяки, чтобы они могли устроиться на ночлег в давильнях, среди винных прессов. В гостевых кельях, предназначенных для графа, Жослена и отца Рубера, развели огонь.
– Отец аббат явится приветствовать благородного гостя после вечерни, – сказали графу, подавая ему хлеб, бобы, вино и копченую рыбу.
Вино у монахов было свое, из виноделен аббатства, и оказалось кислым на вкус.
Граф отпустил Жослена и отца Рубера в отведенные им комнаты, велел своему оруженосцу раздобыть постельные принадлежности и, оставшись один, сел у огня. Он размышлял о том, за что Бог наслал на него эту английскую напасть? Неужели это еще одно наказание за то, что он не позаботился о Граале? Ему это представлялось вполне вероятным, ибо он уже убедил себя в том, что избран Богом для особого служения и, совершив последнее великое деяние, будет за это вознагражден.
– Грааль! – шептал он в молитвенном экстазе. – Святой Грааль! Величайшая святыня, и я избран, чтобы ее отыскать!
Преклонив колени у открытого окна, в которое доносилось пение монахов из церкви, граф истово молился о том, чтобы его поиски оказались успешными. Он продолжал молиться еще долго после того, как пение закончилось, и когда в келью явился аббат Планшар, он застал графа еще на коленях.
– Я не помешаю? – кротко осведомился аббат.
– Нет-нет.
Морщась от боли в затекших коленях, граф поднялся на ноги. Доспехи он снял и встретил аббата в долгополом, отороченном мехом одеянии и в обычной своей вязаной шапочке.
– Право же, Планшар, мне неловко оттого, что я свалился тебе на голову. Вот так, без предупреждения. Понимаю, что я доставил вам много лишних хлопот.
– Лишние хлопоты мне доставляет один лишь дьявол, – возразил Планшар, – а я знаю, что ты послан не им.
– Хвала Всевышнему, нет, – отозвался граф, сел, но тут же встал снова.
Высокий титул давал ему право занять единственное в келье кресло, но аббат был так стар, что граф почел своим долгом уступить место ему. Аббат покачал головой и вместо этого присел на подоконник.
– Отец Рубер был у вечерни, – сказал он, – а после этого поговорил со мной.
Граф тревожно вздрогнул. Неужели Рубер успел выложить Планшару, зачем они приехали? Он хотел объяснить это сам.
– Он очень расстроен, – сообщил Планшар.
Цистерцианец говорил по-французски, как аристократ, на чистом, изысканном языке.
– Рубер всегда расстраивается, когда испытывает неловкость, – отозвался граф. – А тут еще долгий путь верхом, он не привык. Такой уж уродился неловкий. Сидит на лошади, как калека.
Граф умолк, уставился на аббата, выкатив глаза, а потом оглушительно чихнул.
– Господи, – пробормотал он. На глазах у него выступили слезы. Он утер рукавом нос, смахнул слезы и продолжил: – Рубер сидит в седле, как мешок, а от этого устаешь еще больше. Уж сколько я ему ни твердил, чтобы выпрямил спину, все без толку.
Граф снова чихнул.
– Надеюсь, что ты не подхватил лихорадку, – сказал аббат. – Что же до отца Рубера, то он, по-моему, расстроен не от усталости, а из-за нищенствующей.
– Ах да, конечно! Эта девка! – Граф пожал плечами. – Сдается мне, ему не терпелось увидеть, как она будет корчиться в огне. Для него это была бы лучшая награда, он ведь так трудился, не жалея себя. Ты знаешь, что он ее сам допрашивал?
– Кажется, с помощью каленого железа, – заметил План-шар и нахмурился. – Странно, что нищенствующую занесло так далеко на юг: эта ересь больше распространена на севере. Но я полагаю, он уверен в ее виновности.
– Полностью. Да эта несчастная сама во всем созналась.
– Под пытками я бы тоже сознался, – язвительно заметил аббат. – Ты знаешь, что она прибилась к английскому отряду?
– Слышал об этом, – ответил граф. – Скверное дело, План-шар! Скверное.
– Нашу обитель они все-таки пощадили. А ты, монсеньор, затем и прибыл? Чтобы защитить нас от еретички и от англичан?
– Как же иначе, – подтвердил граф и тотчас же повернул разговор к истинной причине своей поездки. – Однако это не единственная моя цель. Была и другая, Планшар, совсем другая.