Столетняя война
Шрифт:
– А как же ты? – спросила Женевьева.
– Моя душа сгорела много лет тому назад, – угрюмо ответил сэр Гийом, потом он повернулся и устремил взгляд на главную улицу. – Они собираются оставить снаружи, за городской стеной ратников, чтобы схватить вас, как только выйдете. Но вы можете выбраться через маленькие воротца за домом отца Медоуза. Там стражи не будет, и вы сможете перебраться через реку у мельницы. Ну а добравшись до леса, окажетесь в относительной безопасности.
Томас не сразу уразумел смысл сказанного, и лишь потом на него, как удар, обрушилось понимание того, что сэр Гийом велит ему покинуть замок. Бежать. Скрываться. Стать изгоем. Бросить отряд, о командовании которым он так мечтал, оставить свое новоприобретенное богатство, лишиться всего. Всего!
Он воззрился на сэра Гийома, тот только покачал головой.
– Тебе нельзя оставаться, Томас, – мягко сказал его старший боевой товарищ. – Иначе Робби или кто-нибудь из его приятелей тебя убьет. Среди остальных найдутся десятка два, кто станет на твою сторону, но если ты останешься, начнется бой, и они нас победят.
– А ты? Ты останешься здесь?
Сэр Гийом смутился, потом кивнул.
– Я знаю, зачем ты пришел сюда, – сказал он. – Я не верю, что эта проклятая штуковина существует, а если она существует, то не думаю, что у нас есть хоть малейшая надежда ее найти. Но мы можем заработать здесь деньги, а деньги мне нужны позарез. Так что я остаюсь. Но ты, Томас, уйдешь. Отправляйся на запад. Найди какой-нибудь английский гарнизон. Отправляйся домой.
Видя, что Томас еще сомневается, он спросил:
– Ну что, скажи мне, ради бога, тебе еще остается?
Томас промолчал, и сэр Гийом скользнул взглядом по ратникам, ждавшим за городскими воротами.
– Конечно, есть и другой выход. Ты можешь отдать им еретичку и передать ее на сожжение. Тогда клирики снимут с тебя отлучение.
– Этого я не сделаю! – гневно воскликнул Томас.
– Отведи ее солдатам, – сказал сэр Гийом, – и преклони колени перед епископом.
– Нет!
– Почему нет?
– Ты знаешь почему.
– Потому что ты любишь ее?
– Да, – ответил Томас и почувствовал, как Женевьева дотронулась до его руки.
Она понимала, что он страдает точно так же, как страдала она, когда церковь ее отринула, но она уже свыклась с этим ужасом, а Томас нет. И девушка понимала, что на это потребуется время.
– Мы не пропадем, – сказала она сэру Гийому.
– Но вы должны уйти, – настойчиво повторил нормандец.
– Знаю, – ответил Томас дрогнувшим голосом.
– Завтра я доставлю вам припасы, – пообещал сэр Гийом. – Лошадей, еду, плащи. Что еще вам нужно?
– Стрелы, – живо откликнулась Женевьева и обернулась к Томасу, как бы ожидая, что он добавит что-нибудь.
Но он все еще не пришел в себя от потрясения и плохо соображал.
– Тебе, наверное, нужны записки твоего отца, верно? – мягко подсказала она.
Томас кивнул.
– Заверни книгу в кожу, – попросил он сэра Гийома.
– Итак, завтра утром, – сказал рыцарь. – У дуплистого каштана, на холме.
Сэр Гийом проводил их из замка через улочку за домом священника к дверце в городской стене, за которой начиналась тропа, ведущая к водяной мельнице на реке. Рыцарь поднял засовы, с опаской приоткрыл воротца и, лишь убедившись, что снаружи никто не караулит, проводил беглецов вниз, к мельнице. А потом проследил за тем, как Томас и Женевьева пересекли каменную мельничную запруду и поднялись к кромке леса.
Добиться успеха Томасу не удалось. И он был проклят.
Часть вторая
БЕГЛЕЦ
Дождь шел всю ночь. Тучи, принесенные холодным северным ветром, пролились хлестким ливнем, срывавшим листья с дубов и каштанов. Томас с Женевьевой, укрывшиеся от ненастья в дупле старого дерева, опаленного молнией, невольно вздрогнули от внезапного раската грома. Молний не было, но дождь хлестал по древнему стволу с неистовой силой.
– Все из-за меня, – сказала Женевьева.
– Нет, – возразил Томас.
– Я ненавидела этого священника, – сказала она. – Я знала, что не должна стрелять, но не сдержалась, когда вспомнила все, что он делал со мной.
Она уткнулась лицом в его плечо, и голос ее звучал еле слышно.
– Он поглаживал меня, когда не жег. Поглаживал как ребенка.
– Как ребенка?
– Нет, – сказала она с горечью, – как любовницу. И, терзая меня, он всякий раз громко молился за меня и говорил, что я дорога ему. Я ненавидела его.
– Я тоже ненавидел его, – сказал Томас, сжимая ее в своих объятиях, – за то, что он сделал с тобой. И я рад, что он мертв, – добавил лучник.
И тут же подумал, что и сам сейчас все равно что мертвец. Отверженный, лишенный надежды на спасение и обреченный на муки ада.
– И что ты будешь делать? – прозвучал из промозглой тьмы голос Женевьевы.
– Уж во всяком случае на родину я не вернусь.
– А куда пойдешь?
– Останусь с тобой, если ты захочешь.
Томас чуть было не сказал, что сама-то она вольна идти, куда пожелает, но промолчал, понимая: их судьбы переплелись так тесно, что нечего и пытаться уговорить девушку покинуть его. Да ему и самому вовсе не хотелось остаться без нее.
– Пожалуй, – предложил он, – вернемся в Астарак.
Будет ли от этого прок, Томас, разумеется, не знал, зато знал точно, что он просто не может приползти домой побежденным. Кроме того, он проклят. Терять ему теперь нечего, а приобрести он может вечное блаженство. И может быть, обретение Грааля искупит его грехи? Может быть, именно теперь, обреченный на вечные муки, он найдет сокровище и заново откроет своей душе путь к благодати.
Сэр Гийом прибыл вскоре после рассвета в сопровождении дюжины людей, которые, как знал нормандец, не предадут Томаса. Находившиеся среди них Джейк и Сэм, оба, хотели уйти с Томасом, но тот отказался.