Столичный доктор. Том V
Шрифт:
— Это шутка такая? Извините, мой немецкий не настолько совершенен, чтобы понимать столь тонкий юмор. Девяносто процентов прибыли от продаж и патентных отчислений. Бессрочно, с передачей прав моим потомкам.
— О таких условиях не может быть и речи. Максимум — триста тысяч марок, — продолжил Генри-Теодор.
— Господин Беттингер, я за столь мизерные выплаты даже пальцем не пошевелю. Если такова ваша позиция, то я прошу прощения за доставленные неудобства и напрасно потраченное время. Всего вам хорошего, господа. Рекомендую пообедать в ресторане «Донон». Отличная кухня и винный погреб всем на зависть. А я, пожалуй, обращусь к господину Сандозу, он предлагал лучшие условия на
Судя по кислым лицам, слышали. Про конкурентов настоящие бизнесмены знают лучше, чем про собственных жен.
Мне собраться — что голому подпоясаться. Шляпу надел — и готов. Так что представители противной стороны и опомниться не успели. Замедлять шаг даже и не думал. Но сам с собой поспорил, что на улицу мне выйти не дадут. С третьего этажа на лифте только инвалиды и пьяные ездят. Я по лестнице пошел. Топот ботинок Беттингера услышал на втором этаже. Что ж, Евгений Александрович, поздравляю с успешным началом переговоров. «Байер» дал слабины и показал, что им мой способ нужен. Значит, главный — я.
— Ваше сиятельство!
Ого, а русский у него вполне на уровне. Акцент слышен, не без этого, но титул у него затруднений не вызвал.
— Господин Беттингер, неужели я что-то забыл у вас в номере? Простите мою рассеянность! — и я протянул руку, будто и вправду верил в свои слова.
— Нет, вы ничего не оставили. Но я предлагаю вернуться к переговорам. Мы готовы… сблизить позиции. Не стоит горячиться.
Всё-таки слова подбирает, но из уважения к статусу на немецкий не переходит, ждет моей реакции.
— Хорошо, давайте возобновим нашу беседу, — продолжил я уже на немецком. И даже мудреное слово «fortzusetzen» произнес без запинки. Хотя можно было выпендриться и процесс продолжить на родном языке. Думаю, я их и на хохдойче додавлю. Потому что у меня есть то, чего нет у них.
Сошлись на паритетных пятидесяти процентах только мне, или на тридцать шесть лет моим потомкам, если я умру раньше. Ну, жуки! Я вспотел даже. Производство в России тоже пополам — половина у Келера на новых мощностях, столько же — тоже в Москве, на фабрике анилиновых и ализариновых красок Столярова, которая принадлежит… Генри-Теодору. Купил по случаю три года назад.
Ну и всё, подготовка договора. Я снова позвал Слонимского, пусть борется за меня, если такой симпатией проникся. Немцы своего привезли, и он появился на сцене в нужную минуту. С Дуйсбергом, откровенно скучавшим во время торга, договорились встретиться позже, когда лаборатория готова будет. И никакого тет-а-тета, в присутствии присяжных поверенных, чтобы факт новизны засвидетельствовали. Работы — непочатый край еще, можно сказать, только основы заложили.
Почти сразу я поехал в институт великой княгини Елены Павловны. Во-первых, отдать премию Ковисто. Извелся, поди, в ожидании. Думаю, конвертик его порадует. И поможет организовать показ для немцев. Это во-вторых. И можно будет считать день хорошо закончившимся.
В само здание я с парадного входа решил не заходить. Зачем людей лишний раз возбуждать? Начнут всякие «ходоки» цепляться, словно репей. Просто экзальтированные барышни. Я лучше как все нормальные — с бокового. В смысле для сотрудников. Это как в театре служебный вход для господ артистов и прочих причастных, чтобы чужие не мешались.
Зайдя, тут же нарвался на небольшой перерывчик у группы скоропомощников. Я эту компанию хорошо знаю, общались. А потому не прошел мимо, поздоровался, полюбопытствовал, как оно работается и учится.
— Тут у нас уже свои легенды начали создаваться, Евгений Александрович, — похвастался доктор Петров, мы с ним в первое дежурство
— Быстро вы, однако, — улыбнулся я. — И в чем суть события?
— Скорая помощь в Питере нынче в моде. Уже пятнадцать бригад на линии в каждую смену. И вот повадилась одна дама, купеческая вдова, каждый день по три раза вызывать. По часам прямо, хоть проверяй. То голова у нее болит, то в груди что-то шевелится, то в поясницу вступит. Сын ее всё оплачивает, никаких претензий. Но сами понимаете, быстро все устали от такой пациентки. И дети тоже видят, что мама не в порядке. Очень просили что-то сделать, чтобы она успокоилась немного. Фельдшер наш, Никодимов, придумал. Приехали утром на вызов, он перед нами заходит с гармошкой, играет плясовую с минуту, и назад. А мы будто ни в чем не бывало, начинаем давление мерить с температурой вместе. Вдова сразу: что за музыканты? А мы все смотрим на нее, говорим, не было ничего. Днем поехали — та же история. Тут уже и сын с нами заодно, подтверждает, ничего не было, привиделось, наверное. А вечером уже не вызвала. Отвадили.
— Это хорошо, что инициатива не ваша была, — вставил я, отсмеявшись. — И претензий никаких.
Ковисто премии был несказанно рад. Не знаю, сколько у него тут жалования в год выходит, но вряд ли миллионы. Ему эти пять сотен, видать, много проблем решили. Взрослый мужик, а руки полез целовать, земные поклоны бить повадился. Сказал, что будет ждать меня столько надо. Всё подготовит и проведет на высшем уровне.
Вернулся в «Европейскую». Там уже работа вовсю кипела — законники что-то вещали друг другу на юридическом языке. Впрочем, мирно, без мордобоя. Я предложил для начала пообедать — вроде и время подошло уже, а потом поехать на представление. Но терпения у Дуйсберга в запасе оказалось крайне мало. Будущий глава международной корпорации хотел увидеть всё и сразу. А мне что? Если денежки уплачены, так можно и позже приступить к приему пищи. Мы не гордые.
Иван Николаевич не подвел. Показал класс. Нужные вещества у него как из воздуха появлялись, отмеривались в необходимых количествах с первой попытки и помещались куда надо. Создавалось впечатление, что он это самое ацетилирование с детства каждый день по три раза проводил.
Тут немцы ролями поменялись. Беттингер сзади отсиживался, а Дуйсберг интересовался деталями — видимо и сам в молодости поработал в лаборатории. Мне же доставило поистине огромнейшее удовольствие его лицо, на котором быстро кончилась уверенность в себе. Да и на мир он смотрел уже не как хозяин жизни, а больше изображал школяра, которого тычут носом в невыученное домашнее задание. Усы даже потеряли форму и превратились в щетку под носом. А как же, тут и гимназист справится с процессом, ничего сложного, а уж исследовательский отдел крупной компании должен после такого год в трауре ходить.
— Вот, собственно, и всё, — сказал я, когда Иван Николаевич продемонстрировал вещество, промыв его холодной водой. — Останется рекристаллизация, хотя бы этанолом, и очистка. Вы удовлетворены, господа?
— Да, — чуть вразнобой выдавили из себя Карл и Генри-Теодор, и это прозвучало для меня просто-таки райской музыкой.
На этой радостной ноте я пригласил теперь уже партнеров на обед в тот самый рекомендованный мною «Додон». Пока там окончательно согласуют текст договора, можно всем и отдохнуть. Нашлось для нас место на свежем воздухе, под сенью деревьев. Красота, да и только. Официант притащил меню размером с атлас топографической анатомии, к которому неслабым довеском прилагалась винная карта. В качестве аперитива нам порекомендовали самый модный в этом сезоне коктейль — «Кровавая Мэри».