Столп огненный
Шрифт:
Фицджеральды были главным семейством города – и выглядели таковыми, с гордостью подумал Ролло, разглядывая родичей, что надевали теплые одежды, покуда огромный колокол на башне собора созывал прихожан к мессе. Сэр Реджинальд был высок и худ, а веснушки, испятнавшие его лицо, служили своего рода отличительным знаком – его ни с кем нельзя было перепутать. Он закутался в плотную накидку из золотистого полотна. Леди Джейн, маленькая и тоже худая, с горбинкой на носу и бегающими глазками, которые мало что упускали из виду, облачилась в плащ с меховым подбоем.
Марджери ростом пошла в мать, зато была круглее, что ли, чем леди Джейн. Она до сих пор дулась на весь белый свет, а из дома ее не выпускали с того самого пиршества у графа; но до бесконечности не допускать сестру к причастию было невозможно, а сегодня к тому же мессу должен был служить епископ Кингсбриджа, могущественный союзник, чьим расположением семья не могла позволить себе пренебречь.
Марджери явно решила не показывать, сколь тяжело у нее на душе. Она надела алый плащ из местного сукна и подходящую шляпку. За минувший год она изрядно повзрослела и сделалась красивейшей девушкой в городе, даже брат не мог этого отрицать.
Пятым членом семьи оказалась сегодня тетушка. Когда-то она была монахиней Кингсбриджского аббатства, а когда король Генрих Восьмой позакрывал монастыри, перебралась жить к Фицджеральдам. Свои две комнаты на верхнем уровне дома она превратила в подобие монашеской обители – спальня с голыми стенами походила на келью, а передняя преобразилась в часовню. Ролло восхищался тетушкиной приверженностью Богу. Все до сих пор называли тетушку сестрой Джоан. Она постарела, конечно, одряхлела и ходила, опираясь сразу на две палки, однако настояла на том, чтобы ее взяли на службу, раз там будет епископ Джулиус. В итоге было решено, что служанка Наоми отнесет в храм стульчик для старухи, поскольку простоять на ногах целый час, как люди помоложе, сестра Джоан была не в состоянии.
Все вместе Фицджеральды вышли наружу. Их дом стоял на перекрестке главной городской улицы, напротив здания гильдейского собрания, словно господствуя над Кингсбриджем, и сэр Реджинальд на мгновение остановился и оглядел заполненные людьми улицы, что, подобно лестницам, сбегали к реке. С неба падал легкий снежок, укутывая белыми шапками соломенные крыши и курящиеся печные трубы. Это мой город, словно говорил отцовский взгляд.
Мэр и его семейство чинно двинулись вниз по склону холма, следуя направлению главной улицы; соседи уважительно приветствовали Фицджеральдов, более зажиточные громко желали доброго утра, низшие сословия молча прикладывали руки к шляпам.
При свете дня Ролло бросилось в глаза, что плащ матери слегка подъела моль; остается надеяться, что никто другой этого не заметит. К несчастью, у отца не было средств на новую одежду. В гавани Кума, где сэр Реджинальд исполнял обязанности старшего по сбору пошлин, дела обстояли не слишком хорошо. Французы захватили Кале, война между двумя странами продолжалась, поэтому перевозки через пролив почти прекратились.
По дороге к собору семейство миновало вторую причину своего нынешнего безденежья – новый дом, которому уже подобрали название: Прайори-гейт, раз он будет стоять поблизости от разрушенного аббатства. Дом располагался на северной стороне рыночной площади, на земле, что граничила с домом приора в те времена, когда аббатство еще существовало. Строительство замедлилось едва ли не до полной остановки, мастеровые отправились искать работу у тех, кто мог с ними расплатиться. Вокруг недостроенного здания поставили грубый деревянный забор, чтобы любопытствующие зеваки не совали носы в чужие дела.
Также сэру Реджинальду принадлежали бывшие здания аббатства с южной стороны собора – крытые галереи, монашеские кухня и дормиторий, помещения женского монастыря и конюшня. Когда король Генрих распустил монастыри, все церковное имущество досталось местным богатеям, и сэр Реджинальд наложил руку на аббатство. Старые сооружения, простоявшие наполовину заброшенными десятки лет, обветшали и грозили осыпаться, их крыши пестрели птичьими гнездами, а галереи поросли колючим кустарником. Реджинальд подумывал, не продать ли здания обратно церковному капитулу.
Между замершей стройкой и развалюхами на другом берегу горделиво возвышался собор, ничуть не изменившийся за сотни лет, подобно католической вере, которую он олицетворял. Последние сорок лет протестанты пытались изменить доктрины вероучения, возглашавшиеся в храме на протяжении столетий; и где они только, подумалось Ролло, набрались такой дерзости? Ведь это все равно что вставлять современные окна в стены храма. Истина устремлена в вечность, как и сам собор.
Фицджеральды миновали огромные арки западного фасада. Внутри казалось даже холоднее, чем снаружи. Как и всегда, длинный неф с его упорядоченными, будто прочерченными по линейке рядами колонн и арок заставил Ролло восхититься устройством мироздания, кое было воздвигнуто и управлялось логикой Божественной воли. В дальнем конце нефа тускло сверкало озаренное зимним солнцем большое витражное окно, цветное стекло которого изображало, как все закончится: Господь восседал на престоле, верша суд Последнего дня, злодеев подвергали мучениям в преисподней, а праведники вступали на небеса.
Семейство не успело дойти до своих мест прежде, чем началась служба. С расстояния они наблюдали за священнослужителями у алтаря. Фицджеральдов окружали прочие важные и влиятельные семьи города, включая Уиллардов и Кобли, а также местная знать, среди которой выделялись лорд Ширинг и его сын Барт и лорд и леди Брекнок.
Распев навевал уныние. Вековая традиция чарующего хорового пения в соборе Кингсбриджа оборвалась с закрытием аббатства, когда хор был распущен. Бывшие монахи затеяли собрать новый хор, однако былое очарование пропало. Им никак не удавалось воссоздать поистине фанатичную дисциплину и праведный пыл прежних хористов, что посвящали жизни истовому прославлению Господа посредством великолепной музыки.
Паства привычно ожидала наиболее значимых мгновений службы, в частности, освящения опресноков, и вежливо слушала проповедь епископа Джулиуса, но большую часть времени прихожане негромко переговаривались между собой.
Ролло с раздражением отметил, что Марджери улизнула от своих и о чем-то оживленно болтает с Недом Уиллардом; перья на ее шляпке раскачивались туда и сюда, вторя движениям головы. Нед тоже принарядился для мессы, надел свой синий французский плащ и явно млел рядом с сестрой Ролло. Эх, двинуть бы ему, чтобы знал, как себя вести…
Сам Ролло, почти в отместку, заговорил с Бартом Ширингом, сказал тому, что все рано или поздно закончится как надо. Еще они обсудили войну. Потеря Кале сказалась не только на торговле. Королева Мария и ее муж-чужестранец на глазах лишались былой поддержки. Ролло сомневался, что англичане примут нового государя-протестанта, но дела Марии Тюдор не приносили пользы и славы католической вере.
Ближе к концу службы к Ролло подступил Дэн, мясистый сынок Филберта Кобли. Ролло был уверен, что эти пуритане явились в собор исключительно по обязанности; им наверняка претили все эти статуи и картины, они бы с удовольствием морщили носы всякий раз, когда прихожан достигал запах ладана. Самого Ролло поистине бесило, что какие-то люди – невежественные, необразованные, тупые людишки – смеют притязать на собственное мнение касательно веры. Если это глупейшее поветрие распространится, мир падет, погрязнув в грехе. Нет, людям нужно указывать, как поступать, нужно их наставлять.