Столп огненный
Шрифт:
Джулиус примирительно улыбнулся.
– Ничего страшного, леди Джейн. Я понимаю, что Марджери расстроена.
Девушка недоуменно смотрела на епископа. Он – земное воплощение Христа [19] , достойный пастырь и защитник христианской веры. В чем он ее обвиняет?
– Похоже, ты запамятовала четвертую заповедь, – объяснил Джулиус.
Марджери неожиданно для самой себя устыдилась. Она догадалась, о чем речь.
Девушка потупилась.
– Какова четвертая заповедь, Марджери?
19
Как папа римский – наместник Бога на земле, так и епископ – наместник папы и, через последнего, символическое воплощение Христа.
– Почитай отца твоего и мать твою [20] , – пробормотала она.
– Громче, пожалуйста, и почетче.
Марджери вскинула голову, но не смогла заставить себя встретиться взглядом с епископом.
– Почитай отца твоего и мать твою.
Джулиус кивнул.
– А ты недавно ослушалась своих родителей, не так ли?
Марджери покорно промолчала.
– Разве ты не нарушила тем самым свой долг пред Господом?
– Простите, – прошептала она, чувствуя, что вот-вот расплачется.
20
В православной, протестантской и иудейской традициях эта заповедь считается пятой, но в католическом каноне она признается четвертой.
– Раскаяться мало, Марджери. Нужно доказать раскаяние делом.
– Что я должна сделать?
– Перестань грешить. Тебе надлежит повиноваться.
Она наконец-то отважилась посмотреть епископу в глаза.
– Повиноваться?
– Этого хочет Господь.
– Правда?
– Конечно, правда.
Джулиус был епископом. Кому, как не ему, ведать, чего хочет Всевышний? Раз он говорит, что правда, значит, так и есть. Марджери снова уставилась в пол.
– Прошу тебя, поговори со своим отцом, – сказал епископ.
– Зачем?
– Ты должна с ним поговорить. Не сомневаюсь, ты знаешь, что тебе нужно ему сказать. Я прав?
Слова не шли с языка, и Марджери лишь молча кивнула.
Епископ махнул рукой, подавая знак леди Джейн, и та подошла к двери и выглянула наружу. В коридоре ожидал сэр Реджинальд, который немедля вошел внутрь.
Отец поглядел на Марджери и коротко спросил:
– Ну что?
– Прости меня, отец, – прошептала девушка.
– Я рад, что ты нашла силы признать ошибку.
Наступила тишина. Все чего-то ждали.
Марджери поняла, что должна это сказать.
– Я выйду замуж за Барта Ширинга.
– Молодец, – одобрил сэр Реджинальд.
Марджери привстала.
– Могу я идти?
– Тебе следует поблагодарить епископа, – напомнила леди Джейн. – Ты сошла со стези, ведущей к Господу, а он направил тебя на верный путь.
Марджери повернулась к Джулиусу.
– Благодарю вас, святой отец.
– Хорошо, вот теперь можешь уйти, – сказала мать.
Марджери поспешила удалиться.
Утром в понедельник Нед выглянул в окно и увидел Марджери. Сердце сразу забилось чаще.
Он стоял у окна в общей комнате, и Мадди, пестрая домашняя кошка, терлась головой о его лодыжку. Когда она была котенком, Нед звал ее Чуней, но теперь Мадди постарела, сделалась этакой чванливой дамой, которая по-своему, весьма сдержанно, выражала радость от его возвращения домой.
Юноша смотрел, как Марджери пересекает площадь, направляясь в грамматическую школу. Три дня в неделю по утрам она занималась с младшими ребятишками, учила их счету и буквам и повествовала о чудесах, совершенных Иисусом, готовя к обучению в настоящей школе. Весь январь она была свободна от этих обязанностей, но теперь, похоже, возвращалась к ним. Сестру сопровождал Ролло, сурово зыркая по сторонам.
Нед ожидал чего-то подобного.
Ему уже случалось заводить шашни. При этом он ни разу не впадал в грех прелюбодеяния, хотя и бывал близок к тому, раз или два; Сьюзан Уайт и Рут Кобли ему в самом деле нравились, каждая по-своему. Впрочем, стоило ему влюбиться в Марджери, как он сразу понял, что теперь все будет иначе. Завлечь Марджери к могиле приора Филиппа, целовать ее, обнимать и ласкать – этого было мало. Ему хотелось не просто провести с нею время, поразвлечься и позабавиться; нет, хотелось быть с нею как можно дольше, говорить о пьесах и картинах, пересказывать местные сплетни и обсуждать политику Англии – или просто лежать вдвоем на траве на берегу реки в солнечный день.
Юноша подавил желание выскочить из дома и броситься к Марджери прямо на рыночной площади. Он поговорит с нею, когда закончатся занятия в школе.
Утро он провел в амбаре, делая записи в учетной книге. Старший брат Неда, Барни, ненавидел такую работу – Барни сызмальства мучился с грамотой и читать научился только в двенадцать лет, – а вот Неду нравилось копаться в счетах и выписках, подсчитывать количество олова, свинца и железной руды, отмечать плавания в Севилью, Кале и Антверпен, сравнивать цены и записывать прибыль. Сидя за письменным столом, с гусиным пером в руке, перед чернильницей и толстой книгой на столешнице, он словно окидывал взором бескрайние просторы торговых связей.
Увы, по всем подсчетам выходило, что дела идут неважно. Большая часть имущества, принадлежавшего Уиллардам, находилась в Кале и была, скорее всего, присвоена французским королем. Да, на складе в Кингсбридже оставались ценные запасы, но продать их было сложно, пока не восстановится торговля через пролив, прерванная войной. Пришлось уволить нескольких работников, потому что нечем было их занять. Мать поручила Неду проверить, каковы остатки, и выяснить, возможно ли избавиться от них за сумму, которой хватит на покрытие растущих долгов.
Работу постоянно прерывали вопросами – мол, откуда у него синяк под глазом? Нед отвечал чистую правду, которую не стал скрывать и от матери: Барт и Ролло поколотили его за то, что он посмел целоваться с Марджери. Никого это не удивляло, ведь молодые люди частенько выясняли отношения на кулаках, в особенности по конец каждой недели, и по понедельникам очень многие щеголяли свежепоставленными синяками.
Бабушка обозвала Ролло «треклятым шалопутом».
– В малолетстве он был отпетым сорванцом, а вырос и вовсе громилой. Ты бы его поостерегся, – посоветовала она.