Столп огненный
Шрифт:
Сьюзан не затаила на него зла – у нее было много поклонников.
– Жаль, что так случилось с вашим грузом, – сказала она сочувственно. – Несправедливо, правда?
– Правда. – Ролло ничуть не удивился тому, что история уже разошлась по городу. Половина Кингсбриджа, так или иначе, занималась морской торговлей, а потому едва ли не всякий интересовался новостями с моря, хорошими и дурными.
– В следующий раз непременно повезет, – утешила Сьюзан. – Присловье такое есть.
– Надеюсь, оно сбудется.
Сьюзан с любопытством покосилась на Осмунда,
Юноше не хотелось ничего объяснять, поэтому он поспешил завершить разговор:
– Извини, я тороплюсь.
– До свидания!
Вдвоем с Осмундом они зашагали дальше. Донал жил на юго-западе города, в мастеровом квартале, известном как Тэннерис. С давних пор горожане побогаче выбирали для себя север и восток. Земли вверх от моста Мерфина с незапамятных времен принадлежали аббатству, и вода там была чище. Городской совет распорядился, чтобы мастерские строили ниже по течению, и теперь все кингсбриджские грязные производства, будь то дубильная мастерская, красильня, сарай для промывки угля или бумажная мастерская, сливали отходы в реку ниже моста; так продолжалось столетиями.
Ролло думал, что завтра воскресенье и люди будут обмениваться новостями в церкви. К вечеру весь Кингсбридж узнает о судьбе «Святой Маргариты». Одни могут сочувствовать, как Сьюзан, а другие будут говорить, что сэр Реджинальд сглупил и позволил себя обмануть; и все, буквально все, станут смотреть на Фицджеральдов с жалостью и недоумением. Ролло словно наяву услышал, как горожане делятся друг с другом запоздалой мудростью – мол, Филберт всегда был скользким типом, никто не заключал с ним удачных сделок, и сэру Реджинальду следовало это знать. Юноша скривился, будто откусив кислый плод. Ему претила сама мысль о том, что на его семью станут взирать свысока.
Но горожане заговорят иначе, когда Филберта арестуют за распространение ереси! Они увидят в этом заслуженное наказание. Будут говорить: «Не стоило мошенничать с сэром Реджинальдом, Филберт должен был это знать». Честь семьи будет восстановлена, и Ролло снова сможет с гордостью называть людям свое имя.
Если только заставит Донала признаться.
Ролло первым подошел к маленькому домику Глостеров. Дверь открыла женщина, в которой с первого взгляда угадывалась близкая родственница Донала.
Едва завидев Осмунда, она всплеснула руками.
– Господи, что еще натворил мой сын?!
Ролло протиснулся мимо нее в дом. Осмунд вошел следом.
– Не вините его, прошу, – сказала женщина. – Он сильно расстроился, вот и напился.
– Ваш муж дома? – спросил Ролло.
Ролло совсем забыл об этом. Что ж, тем проще.
– А где Донал?
– Сейчас позову.
Женщина было отвернулась, но Ролло схватил ее за руку.
– Когда я говорю с вами, вы должны слушать меня! Я не просил его позвать. Я спросил, где он.
В ее карих глазах сверкнул гнев, и на мгновение Ролло почудилось, что женщина закричит – дескать, она вольна вести себя, как пожелает, в собственном-то доме; однако она совладала
– Он в постели, – сказала она, опуская голову. – Первая дверь наверху.
– Ждите здесь. Осмунд, пошли.
Донал распростерся на кровати, даже не подумав раздеться, – снял только башмаки. В комнате изрядно воняло, хотя, похоже, мать проветривала за сыном, спьяну пускавшим ветры. Ролло потряс Донала за плечо. Тот приподнял голову и осоловело огляделся. Когда увидел Осмунда, он сел прямо и воскликнул:
– Господи Иисусе, смилуйся!
Ролло присел на край кровати.
– Господь помилует тебя, если ты скажешь правду. Ты вляпался в беду, Донал.
Юнец растерялся.
– Э… О чем ты?
– Не припоминаешь наш разговор в таверне?
Глаза Донала забегали. Он честно пытался вспомнить.
– Ну… смутно…
– Ты сказал, что ходил на протестантскую службу вместе с Кобли.
– Я не мог такого сказать!
– Я передал твои слова епископу Джулиусу. Тебя обвиняют в ереси.
– Нет! – Церковный суд редко кого-либо оправдывал. Считалось, что, если человек и вправду невиновен, его попросту не в чем было бы обвинять.
– Тебе же будет лучше, если признаешься.
– Да в чем признаваться-то?
– Выбить из него правду? – спросил Осмунд.
Донал совершенно спал с лица.
От двери послышался голос его матери:
– Ты не станешь ничего из него выбивать, Осмунд Картер. Мой сын живет по закону, он добрый католик, а если ты тронешь его хоть пальцем, неприятности будут у тебя!
Это была пустая угроза: Осмунда никогда не наказывали за избиение людей. Но Донал все же приободрился.
– Я никогда – слышите, никогда! – не участвовал в протестантских службах! Ни с Филбертом Кобли, ни с кем-либо еще!
– Вы не имеете права задерживать человека за пьяную болтовню, – прибавила миссис Глостер. – Если попытаешься, молодой Ролло, то лишь выставишь себя дураком.
Ролло мысленно выругался. Миссис Глостер его раскусила. Он совершил ошибку, когда стал допрашивать Донала у того дома, под боком у заботливой маменьки. Но это легко исправить. Он не позволит какой-то старухе помешать мести Фицджеральдов состояться!
– Надевай башмаки, Донал! – велел Ролло. – Ты пойдешь с нами в гильдейское собрание.
– Я тоже пойду, – заявила миссис Глостер.
– Нет, не пойдете, – возразил Ролло.
Глаза женщины снова сверкнули, и Ролло добавил:
– Если я увижу вас там, вы тоже окажетесь под стражей. Вы наверняка знали, что Донал посещает эти богохульные службы, значит, вы виновны в укрывательстве преступника.
Женщина снова опустила голову.
Донал натянул башмаки и поднялся.
Ролло с Осмундом вывели его из дома, провели по главной улице до перекрестка и затолкали в подвал здания гильдейского собрания. Ролло послал одного из стражников за сэром Реджинальдом, и тот явился несколько минут спустя – в сопровождении епископа Джулиуса.