Столп огненный
Шрифт:
Пьер поклонился Жилю, выказывая подобающее уважение главе семьи, и сказал:
– Доброе утро, мсье Пало. Надеюсь, вы в добром здравии.
Жиль в ответ что-то неразборчиво проворчал. В этом не было ничего обидного – так печатник здоровался со всеми.
Изабель Пало была более податливой к обаянию Пьера. Она улыбнулась, когда юноша поцеловал ей руку, и пригласила его присесть. Дочь унаследовала от нее прямой нос и выпяченный подбородок – черты, говорившие о силе воли. Пожалуй, Изабель можно было назвать миловидной, хотя красавицей она точно
Что касается Гийома, тот оставался для Пьера загадкой. Бледный и худой, лет двадцати пяти на вид, он всегда выглядел сосредоточенным, что ли. Он пришел в лавку в тот же день, когда туда заглянул Пьер, и его немедленно провели в жилые помещения наверху. Пальцы у него вечно были в чернилах; Изабель мимоходом упомянула, что он студент, однако этот Гийом не числился ни в одном из коллежей Сорбонны, и Пьер ни разу не встречал его на занятиях. Он поселился у Пало то ли как гость, то ли как жилец, плативший за проживание. В беседах с Пьером он держался настороженно и больше отмалчивался. Пьеру очень хотелось как следует его расспросить, но этого следовало избегать, чтобы не вызвать ненужных подозрений.
Едва Пьер вошел в комнату, Гийом закрыл книгу, которую держал в руках. Он постарался сделать это вполне естественно, однако попытка вышла не слишком убедительной. Теперь книга лежала на столе, накрытая ладонью Гийома, который словно твердо вознамерился не позволить никому открыть ее снова. Наверное, перед приходом Пьера он читал книгу вслух семье Пало. Чутье подсказывало Пьеру, что эта книга – очередное запрещенное протестантское сочинение. Юноша притворился, что книга нисколько его не занимает.
Когда все поздоровались, Сильви сказала:
– Папа, Пьер хотел с тобой поговорить.
Такая прямота была для нее обычным делом.
– Вот он я, паренек, – пробурчал Жиль. – Валяй, выкладывай.
Пьер терпеть не мог, когда его назвали «пареньком» или как-то еще в том же духе, но сейчас не стоило выказывать раздражение.
– Быть может, вам лучше поговорить наедине? – спросила Сильви.
– С чего бы это? – не понял Жиль.
Пьер предпочел бы разговор один на один, но сделал вид, что ему все равно.
– Мне нечего скрывать. Я буду рад, если меня послушают все.
– Говори, коли так, – буркнул Жиль. Привставший было из-за стола Гийом снова опустился на табурет.
– Мсье Пало, – произнес Пьер, – смиренно прошу руки вашей дочери Сильви.
Изабель негромко вскрикнула – не от удивления, нет, она наверняка успела сообразить, зачем Пьер пришел. Возможно, это был возглас одобрения. Пьер перехватил изумленный взгляд Гийома; неужто тот лелеял какие-то мечты насчет Сильви? А вот Жиль смотрел так, будто эти слова испортили ему воскресный отдых.
Печатник тяжело вздохнул, почти не потрудившись скрыть этот вздох, и приступил к делу, то есть взялся расспрашивать Пьера.
– Ты ведь студент, – сказал он снисходительно. – Тебе ли заговаривать о женитьбе?
– Понимаю ваши опасения, – дружелюбно ответил Пьер. У него имелась цель, и ради этой цели грубостью собеседника можно было пренебречь. – Моей матери принадлежала земля в Шампани. Там несколько виноградников, они приносят хороший доход, так что мы не бедствуем. – Кому какое дело, что мать его была нищей приживалкой сельского священника, а Пьер зарабатывал на жизнь собственным умом? – Когда завершу обучение, я намереваюсь стать стряпчим, и моя супруга будет неплохо обеспечена.
Это было уже ближе к истине.
Жиль пропустил ответ мимо ушей и задал следующий вопрос:
– Какой ты веры?
– Я христианин и ищу просвещения. – Этих вопросов Пьер ожидал и позаботился подобрать нужные ответы заранее. Оставалось надеяться, что он не переусердствовал с фантазиями.
– И какого же просвещения ты ищешь?
Вопрос был с подвохом. Пьер не мог открыто назваться протестантом, поскольку никогда не участвовал в еретических собраниях. Следовало убедить Жиля, что он готов обратиться.
– Меня беспокоит вот что, – начал юноша, стараясь, чтобы в голосе звучала искренняя озабоченность. – Прежде всего месса. Нам толкуют, что на службе хлеб и вино превращаются в плоть и кровь Христовы. Но хлеб и вино не похожи на плоть и кровь ни видом, ни запахом, так почему нас уверяют, что они якобы превращаются? Сдается мне, тут какая-то нелепая философия.
Эти доводы Пьер слыхал от товарищей-студиозусов, склонявшихся к протестантизму. Сам он считал откровенной глупостью препираться из-за подобных пустяков, лишенных материального воплощения.
Жиль, похоже, всецело разделял озвученные Пьером мысли, но вслух этого говорить не стал.
– А что еще?
– Священники присваивают себе церковную десятину, которую платят бедные крестьяне, и роскошествуют на эти деньги, напрочь забывая о своих обязанностях.
На такое недостойное поведение духовенства жаловались даже истовые католики.
– Тебя бросят в тюрьму за такие слова. Как ты смеешь проповедовать ересь в моем доме?
Негодование Жиля выглядело напускным, но не стало оттого менее устрашающим.
– Хватит притворяться, папа, – дерзко вмешалась Сильви. – Ему известно, кто мы.
– Ты ему разболтала? – сурово спросил Жиль и стиснул пальцы в увесистый кулак.
– Прошу вас! – воскликнул Пьер. – Сильви ничего мне не говорила. Все и так видно.
– Видно? – переспросил Жиль, багровея.
– Ну да, если присмотреться. В вашем доме много чего нет. Нет распятия над кроватью, нет фигурки Богородицы у двери, нет изображения Святого семейства над очагом. Лучший наряд вашей жены лишен жемчуга, хотя она могла бы себе это позволить. Ваша дочь ходит в неброском платье. – Пьер быстро перегнулся через стол и выхватил книгу из-под ладони Гийома. – И воскресным утром вы читаете Евангелие от Матфея во французском переводе!