Столпы Земли
Шрифт:
— … Назначаю шерифом Ширинга слугу моего Уильяма Хамлея и повелеваю всем оказывать ему всяческое содействие.
Филип взглянул на Джонатана и с трудом выговорил:
— Уильям!..
В зале послышались удивленные, неодобрительные возгласы горожан.
— Как же ему это удалось? — спросил Джонатан.
— Наверняка подкупил кого-то.
— А где же он достал столько денег?
— Думаю, одолжил.
Уильям, широко улыбаясь, прошел к высокому деревянному креслу. Филип хорошо помнил, каким красивым тот был в молодости. Сейчас ему не было еще сорока, но выглядел он намного старше: стал грузным, лицо побагровело от обильных возлияний, живой блеск глаз и уверенный вид, делавшие его таким привлекательным в молодые годы, поблекли, взор стал безразличным, отрешенным.
Как только Уильям сел, Филип поднялся со своего места.
Джонатан последовал его примеру.
— Мы уходим? — спросил он.
— Иди за мной, — прошептал ему приор.
Воцарилась полная тишина. Все взгляды были устремлены на них, пока они шли через весь зал к выходу. Толпа расступилась, освободив им проход. Когда двери за ними закрылись, по залу прокатился возбужденный гул.
— С Уильямом в кресле шерифа наше дело — совсем безнадежное, — сказал Джонатан.
— Да уж, хуже некуда. — Филип тяжело вздохнул. — Если бы мы стали сейчас настаивать, мы бы вообще лишились всех прав.
— Я, ей-богу, как-то не подумал об этом.
Филип мрачно кивнул головой.
— Монастырю теперь правды не добиться. Подумать только: Уильям — шериф, Уолеран — епископ, а этот зловредный Ричард — граф. Ну и компания! Да они сделают с нами все, что им взбредет в голову!
Пока помощник конюха седлал их лошадей, Филип сказал:
— Я обращусь с прошением к королю, чтобы он присвоил Кингсбриджу официальный статус города. Тогда у нас будет свой суд, и мы будем платить налоги прямо в королевскую казну. Власть шерифа на нас в этом случае распространяться не будет.
— Раньше ты всегда был против этого, — сказал Джонатан.
— Да, я противился этому, потому что хотел, чтобы центром власти был монастырь. Но теперь, я думаю, надо пожертвовать властью ради независимости. Иначе придется подчиняться Уильяму.
— А король Стефан откликнется на наше прошение?
— Может, хотя цена будет дорогой. Ну а если нет, тогда будем надеяться на герцога.
Они сели на лошадей и, удрученные, поехали через весь город. На выезде из ворот, чуть в стороне от стены, находилась городская свалка. Несколько дряхлых стариков рылись в кучах мусора, пытаясь отыскать еду и что-нибудь из одежды. Филип безучастно смотрел на этих людей, но вдруг глаз его остановился на копавшейся в груде тряпья фигуре; человек показался ему знакомым. Приор остановил лошадь, Джонатан тоже натянул поводья.
— Смотри. — Филип кивнул в сторожу свалки.
Джонатан проследил за его взглядом и мгновение спустя спокойно сказал:
— Ремигиус.
Филип молча наблюдал за бывшим монахом. Уолеран и Уильям просто вышвырнули старика на улицу, когда иссякли деньги на новую церковь. Больше он им был не нужен. Ремигиус предал Филипа, предал монастырь, наконец, предал Кингсбридж, стремясь любой ценой получить место настоятеля церкви в Ширинге. И вот все надежды обратились в пепел.
Приор свернул с дороги и направил коня к свалке, где стоял Ремигиус. Джонатан держался следом. От земли, словно туман, волнами поднимался тошнотворный запах. Подъехав поближе и взглянув на монаха, приор едва не вздрогнул от испуга: Ремигиус был похож на скелет, обтянутый дряблой кожей. Одежда его напоминала грязные лохмотья, ботинок и вовсе не было. Сейчас ему шел уже шестой десяток, он всю свою жизнь прожил в монастыре Кингсбриджа, и никто никогда не учил его, как можно жить без удобств. Филип заметил, как тот вытащил из кучи хлама пару кожаных ботинок и стал внимательно рассматривать их. На обеих подошвах зияли огромные дыры, но Ремигиус такими глазами смотрел на них, словно ему удалось откопать зарытые в землю сокровища. Он уже собрался было примерить их на ногу, когда вдруг увидел Филипа.
Старик выпрямился. На лице его, как в зеркале, отражалась тяжелая внутренняя борьба между жгучим стыдом за содеянное и откровенным вызовом приору. Еще мгновение он смотрел прямо в глаза Филипу, а потом сказал:
— Ну что, радуешься?
— Нет, — мягко ответил приор. Его давний враг являл собой настолько жалкое зрелище, что он не мог испытывать к нему ничего, кроме сострадания. Он слез с коня и достал из седельного мешка бутыль с вином. — Просто приехал предложить тебе немного выпить.
Ремигиус поначалу решил было не принимать ничего от Филипа, но чувство голода оказалось сильнее его воли. Поколебавшись, он вырвал бутыль из рук приора, с некоторым подозрением понюхал вино и жадно присосался к горлышку. В мгновение ока наполовину заполненная бутыль оказалась пустой. Тяжело дыша, он опустил ее и слегка качнулся.
Филип взял у него из руки бутыль и спрятал ее в мешок.
— Хорошо бы тебе теперь чего-нибудь поесть, — сказал он и достал кусок хлеба.
Ремигиус, уже не раздумывая, взял его и стал торопливо запихивать в рот. Видно было, что он уже несколько дней ничего не ел, а уж о нормальной еде и вовсе, наверное, забыл. А ведь он может скоро умереть, подумал Филип, и если не от голода, то от стыда.
Ремигиус проглотил последние крошки.
— Хочешь вернуться? — спросил его Филип. И услышал, как за спиной глубоко вздохнул Джонатан. Тот, как и многие в монастыре, мечтал только об одном: никогда больше не встречаться с предателем. Он, наверное, подумал, что я сошел с ума, мелькнуло вдруг у приора.
— Вернуться? В качестве кого? Какую должность ты мне предложишь?
Им обоим показалось на миг, что перед ними прежний Ремигиус.
Филип печально покачал головой и сказал:
— Больше никаких постов ты в моем монастыре занимать не будешь. Возвращайся простым монахом. Проси Господа, чтобы он простил тебе твои грехи, и живи остаток дней своих в молитвах и раздумьях, готовя душу свою к вознесению на небеса.
Ремигиус откинул назад голову, словно готов был с презрением отказаться от предложения Филипа, но никакого ответа не последовало. Старик лишь открыл рот и тут же закрыл его, опустив глаза. Приор спокойно стоял, выжидая, что будет дальше. Молчание длилось долго. Филип даже затаил дыхание. Когда Ремигиус вновь поднял голову, лицо его было мокрым от слез.
— Да, пожалуйста… отец, — всхлипывая, сказал он, — я хочу вернуться домой.
Филип почувствовал в груди радостное волнение.
— Тогда вперед, садись на мою лошадь.
Ремигиус был ошеломлен.
— Отец! Что ты делаешь? — не выдержал Джонатан.
Филип повернулся к старику:
— Идем, идем, делай, что я велю.
— Но, отец, а как же ты? — Джонатан не мог поверить в происходящее у него на глазах.
— Я пойду пешком, — сказал Филип. — Кто-то из нас должен.
— Так пусть Ремигиус и идет! — уже кричал юноша.
— Да нет уж, пусть едет, — ответил приор. — Он сегодня угоден Господу.
— А ты? Разве ты не заслужил сегодня похвалы Господней?