Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант.
Шрифт:
Рома, наш коммунский хозяин.
Но шаг мой сделан, и предтрассовый мандраж уже не остановить. На лице загорается рассеянная улыбка, а глаза начинают блистать, подобно безумным глазам Грана. Мне долго не заснуть в эту ночь, лежать и пялиться через всю комнату в окно, видеть звезды и мягкий свет московского неба.
Эх, Сталкер, отчего вновь влечет тебя зона?
Тяжек был путь наш назад! Тяжек и томителен, будто горы и волшебное
Озеро не хотели нас отпускать. Если еще до Урала несла волна, то после весь путь наш встал, и уже ничего нельзя
Почему было так и отчего так сложилось, еще предстоит мне понять, но уже в начале движения Гран говорил:
– Дорога – это нам постоянный экзамен. Она все время ждет нашей реакции, здесь всегда состояние выбора, и от каждого шага зависит, что будет с тобою дальше.
– А как же везение?
– Везение на дороге – закономерность, прямая зависимость от тебя самого. Насколько ты открыт, насколько безупречен, насколько способен перешагнуть себя, насколько принимаешь и любишь все, что вокруг, – настолько легкой и радостной будет твоя дорога. Вот ты любишь сейчас то, что вокруг тебя?
Я оглянулась, пожала плечами. Мы шли по Омску, погода отличная, рюкзак не давил. Вроде люблю, почему бы и нет?
Зашли на рынок. Гран решил подкупить продуктов. Оставил меня с рюкзаками и убежал. Он оставил меня в углу, у пустых прилавков, куда никто не заходил, с двумя рюкзаками, каждый из которых мне по пояс, но не прошло и пяти минут, как рядом со мной появился долговязый тип и заговорил о том, как он любит туристов.
– Я сам в прошлом турист. Кавказ, Хибины, Саяны – где я только не побывал! Но теперь уже годы не те, не те совсем годы.
Говоря это, он делал скорбный вид, хотя лицо его, прическа и вся подтянутая фигура выдавали человека, который очень следит за собой.
Волосы у него были совершенно еще черные, на лбу лежала выбеленная прядь. Поверх черной, шелковисто блестящей рубашки с кокетливо расстегнутым воротом лежала плоская золотая цепь. Я его заметила еще издали, когда он замелькал в двух рядах от меня, возвышаясь над торговками немалым своим ростом. Я его заметила потому, что он был слишком не похож на всех, кто обычно ходит за продуктами на рынок.
– Годы не те, да и деньги зарабатывать надо, – продолжал он, и я вглядывалась в его лицо, пытаясь прочесть намерение, с которым он подошел ко мне. – Деньги зарабатывать, семью кормить. У меня раньше своя фирма была, а потом кризис, то да се… Сейчас вот экспедитором в ирландском ресторане работаю.
В подтверждение он потряс здоровой связкой лука-порея.
– Эх, молодость! – выдохнул потом. – Я должен вас непременно накормить. Вон там забегаловка одна есть, так себе, конечно, но приличная, меня там каждая собака знает. Сейчас мы туда зайдем.
Отчего-то мне не хотелось идти с ним есть. Я тянула время, ожидая
Грана, наделась, что он придет и кренделю этому в нашей компании откажет.
Но он не отказал. Мы втащились втроем с нашими рюкзаками в забегаловку, тип заказал еды, а себе еще водки. Мы ели, он рассказывал о жизни.
– Вы повенчайтесь, – говорил, глядя Грану в глаза не мигая. Гран
Гран смотрел на него вполоборота, и улыбка его была косенькая. По ней я понимала, что он ни слову не верит, а так же, как я, пытается понять, к чему все приведет. А тип увлекся и стал рассказывать об аварии, в которую они с семьей попали: теща его погибла, а эта самая дочка, любимый ребенок, маленькая еще девочка, стала заикаться, и он теперь не знает, как быть. Лицо его раскраснелось, и шея тоже, и тот кусочек груди, что виднелся из-под расстегнутого ворота, был красный, а под скулой вспухла и пульсировала вена. Мы слушали молча.
Когда уже доедали, он достал солидную пачку денег.
– Вот что, – сказал он, – я дам вам пятьсот рублей. Деньги всегда пригодятся в дороге.
Мы стали отказываться, как-то неуверенно, друг на друга оглядываясь, но мужик был в своих действиях тверд. Пачка была из пятидесятирублевых, он отсчитал десять, положил на стол. Оглядел нас.
– Меня Петр зовут. Может, как-нибудь еще меня вспомните, – сказал, хлопнул оставшуюся стопку и, не прощаясь, вышел.
После паузы, достаточной для того, чтобы он скрылся, Гран поднялся и сказал негромко:
– Пошли.
Сгреб деньги, схватил оба рюкзака наперевес и ринулся из кафе. Я с тоской глянула на нетронутую тарелку нашего кормильца – и забрала оставшиеся кусочки хлеба.
С рынка мы бежали. Уходили дворами и путали следы. Разменивали в киосках полтинники, покупая какую-нибудь мелочь. Гран постоянно оглядывался, был сосредоточен и стремителен. Но никто нас не настигал.
Мы покинули город так же спокойно, как въехали. И водитель иномарки, подобравшей нас, спрашивал, громко и усмешисто, куда мы и почему путешествуем таким образом.
– Я не могу вас понять, – говорил он. – Я вот комфорт люблю.
Независимость.
– Так это и есть независимость, – отвечали мы. – Свобода. Идешь, куда хочешь, спишь, где хочешь.
– Нет! Куда как лучше в своей-то машине.
– Собственность – это уже несвобода, – говорил Гран, и водитель смеялся.
У него был здоровый, черный джип, в котором было просторно, мягко и все звуки тонули в кожаной обивке салона бежевого цвета. Ехал он так, что асфальт не ощущался под колесами вовсе и о заоконном пространстве удавалось забыть – проще говоря, он летел. В списке машин, о которых на трассе известно, что они не берут никогда либо в исключительных случаях, джипы стоят на первом месте. Но во всех правилах бывают исключения. Этот был как раз из них. На наш вопрос, куда и откуда он едет, он отмахнулся: “По сравнению с вами – дорогу перейти”. Потом стал рассказывать о странах, где бывал. Он говорил много, как-то взахлеб, но неожиданно в его рассказах стали появляться дыры: будто забывая фразу, он замолкал, а после паузы продолжал с того же места.