Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант.
Шрифт:
Лезу, карабкаюсь, деревьев нет, уже нет и кустов, остаются одни только камни, насыпью, серые, мелкие, они оползают под ногой, с ними съезжаешь, а гул уже оглушительный, но вот выбираюсь наверх, на самую кручу, – и дальше некуда лезть, застываю, глядя вниз.
– Черт, – шепотом. – Черт побери…
Как гигантский котлован, подо мною долина в тени окружающих гор, и белые шапки снега, такие яркие, ослепительно, морозно яркие, блестят на солнце и отражаются в круглом, совершенно ровном и спокойном, как зеркало, Озере. По берегам – кедрач. Справа, пенясь, с ревом вырывается из
– Нашла, – шепотом. – Нашла. – Вздохнула глубоко – чистый, холодный, как вода в Озере, воздух. – Лю-ди, я его наш-лааа!!!
Река ревет громче.
ЧАЧКАН
Еще с вечера, когда стало ясно, что утром они уходят, мы собрали продукты и разделили их с таким расчетом, что им спускаться к людям, а нам оставаться здесь. Им досталось немного ячневой и кукурузной крупы. Беззаботные и радостные, они ссыпали их вместе, в одну баклажку, и весь вечер Сашка ходил и наигрывал ею, как мексиканским маракасом.
Мне было больно смотреть на то, какие оба они стали безудержно веселые, как только появилась возможность с этого места сняться. Они уже будто были не здесь и забыли думать о нас, остающихся. Колючая и ворчливая, как старая ежиха, я ушла в палатку и не стала с ними прощаться. Утром сквозь сон мне будет слышно, как переговариваются они, собирая вещи, но я не вылезу даже тогда. Ибо ясно, что отсюда и впредь пути наши расходятся: им, Сорокину с Настей, идти вниз, а мне оставаться здесь, одной, с Граном, странным, необъяснимым, пугающим
Граном, за невидимыми духами лазающим по кустам.
Если когда-нибудь в горах вас покидал товарищ, которого некогда вы любили, то вы поймете меня. Если же с вами еще такого не случалось, дай Бог, чтоб не случилось и впредь.
Итак, они собрались и ушли, а мы остались. Выждав, пока утихнут их голоса, я вылезла из палатки. Гран сидит у костра, согнувшись над котелком, морщась, пробует из него, дуя на ложку. Уходя, Настя с
Сашкой варили кашу из той крупы, что досталась им вчера. Не доварили
– ушли голодные, наверное, очень торопились. Гран колдует над ней. Я иду к воде, на привычное уже за эти дни место. Наша палатка стоит за десять некрупных шагов от воды, но я прохожу медленно, оглядывая, как будто заново, непривычно залитый солнцем здешний рай.
Вода в Озере прозрачная и лазоревая. На рассвете такая спокойная, что отражаются и небо, и горы, и холодные, величавые ледники.
Противоположный берег – одна сплошная осыпь камней, будто кто привез и насыпал их там кучей, ни кустика, ни деревца. На нашем берегу – лес. Кедры растут у самой воды. Если сидеть очень тихо в траве, то спустятся с веток бурундуки и начнут, пощелкивая, осматривать лагерь.
Вокруг – тишина, внутри – тишина. Мыслей нет, они будто раздавлены, вытеснены этим воздухом, этим спокойствием и молчанием гор.
Эти горы знают больше, чем мы можем себе представить. Эти горы знают больше, чем мы можем осознать.
Человек – такой текучий и
Утро занимается на удивление теплое. Все дни, что мы стоим тут, так близко к ледникам, под голос неугомонной реки, водопадом срывающейся в Озеро с кручи, – все это время небо просветлевало считанное количество раз, а чаще был дождь, или град, или снег, или еще какие осадки, коим и названия не подберешь. И мы ушли бы раньше, если б я не обнаружила, что моя правая лодыжка опухла и посинела.
Это случилось в тот вечер, когда мы дошли до Озера, спустившись с хребта, и поставили лагерь. Я обнаружила это случайно – весь день нога не болела.
– Вывих, – сказал Сорокин, прищелкнув языком.
– Ушиб, – сказал Гран.
Настя ничего не сказала, только кисло скривилась. Они рассматривали мою ногу при свете костра, лица напряженные. Я смотрела на них снизу вверх и чувствовала себя виноватой
– Дорога говорит, что тебе стоит сделать здесь остановку, – сказал
Гран. – Значит, зачем-то тебе сейчас это надо.
Он шутил, наш Гран, но все остальные были мрачные: тяжелое ощущение, похожее на чувство обреченности, спустилось на нас. Откуда мне знать, зачем это мне, приятель, да и кто может знать? Вдруг вздрогнула, уставившись в лес:
– Там кто-то есть.
Все обернулись – на склоне, за нашей с Граном палаткой, маячил в темноте невысокий женский силуэт. Не шевелился.
– Эй! – позвал Сорокин. Женщина не двинулась и не ответила.
–
Здрасте! – крикнул Сашка еще раз – то же. Гран сорвался с места и в два больших прыжка был рядом с ней.
– Это камень! – крикнул оттуда, и мы потянулись за ним.
В кустах действительно стоял каменный столб, обликом напоминающий коренастую девушку лет пятнадцати. В сетке линий, трещин и сколов проступали черты лица, волос, одежды. Стоять рядом с ней в надвигающейся темноте было жутко – слишком сильно походила она на человека.
– Хран местный, – вполголоса проговорил Сорокин.
– Она похожа на шаманку, – сказала Настя.
– Это хороший знак, – сказал Гран. – Здесь интересное место, может быть много духов. Будет славная охота, – добавил, довольный, и улыбнулся. Меня передернуло.
– Помоги мне спуститься, – попросила и оперлась на Сашкину руку.
Из невидимой в темноте тучки принялась сыпаться холодная, белая крупа – так нас встречало заветное наше Озеро.
А теперь они собрались и ушли. Налегке, вниз, по хорошей погоде. Уже через пару часов такого пути прошли все Озеро и попали на проторенную тропу. По ней пошли вдоль реки, с шумом устремляющейся ниже. Скоро увидели две палатки, но стояли они поодаль тропы, и людей поблизости видно не было. Они остановились, сняв рюкзаки, передохнули, но никто не появился; пошли дальше.