Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант.
Шрифт:
– Ой, ой, Мелкая, потише, я упаду!
Он качается под рюкзаком. Бессонный, пыльный, от него пахнет
Якиманкой и трассой – точнее, пивом и сигаретами, но это одно и то же.
Гран с Настей подходят с достоинством. Сашка, чуткий к чужим настроениям, становится тоже манерным и пожимает им руки. Идем в квартиру неспешно, а я кручусь вокруг него, как собачка, приговаривая:
– Наконец, наконец ты приехал, я тебя ждала, так ждала, а тут творится такое, ну да ты увидишь, ты все сам поймешь.
Небритый, с голодухи
Через месяц, когда мы потеряемся и нас уже будут искать, эта старушка расскажет милиции, что мы наверняка секта, а тот рыжий и небритый у нас за старшего, потому что мы его несколько дней ждали и все это время молчали.
– Гран, скажи, куда мы идем?
– Я уже говорил тебе, Мелкая: мы идем туда, где есть сила.
Если бы они хоть что-то друг другу сказали! Но они молчат. Точнее, они все время о чем-то говорят, но все это ерунда: они ни разу не сказали ничего важного, такого, чтобы стало ясно, почему мы с Сашкой делим их по палаткам, – я живу с Граном, Сашка – с Настей.
Они смотрят так, будто раньше знали кого-то другого, ждали кого-то другого, но вдруг их друг другу подменили. Смотрят так, будто не могут понять. Получается, что понимаем только мы с Сорокиным, но молчим, потому что они молчат тоже.
Какие они были раньше – он и Настя, – что были они друг для друга, я могу только догадываться, читать в их взглядах, в их настроении и молчании. Иногда думаю, могла бы я что-то сделать, если бы знала наверняка? Но я не знаю, а потому все, что мы с Сорокиным можем теперь, – просто быть и идти на волшебное наше Озеро. Эту роль мы выполняем безупречно.
Что значит – заблудиться в лесу, я раньше представить себе не могла.
Да и сейчас не понимаю, как это так: мы заблудились. Идем-то все время по тропе. Ну и пускай, что она порой исчезает и Сорокин с
Граном затевают спор, ходили ли тут когда-нибудь люди или тропа эта звериная. Ну и пусть, что ни одного человека за все это время не встретили. Ничего страшного с нами не происходит, и если есть что-то, отличающее наше движение от обычной прогулки, так только само чувство, неприятное и давящее: мы заблудились, мы не знаем дороги.
И лес оттого становится более мрачным, близким и равнодушным к нам.
Он обступает, нарастает со всех сторон, и кажется, что он специально расступается перед нами, чтоб манить вперед, все дальше и дальше, а обернешься назад – и не увидишь своих следов: тропа за спиной заросла уже лесом.
Все мерещится вокруг, кажется; и я могу уже поклясться, что вижу вживую лицо бородатого старика. Оно проступает в каменном профиле гор, в изгибе реки, в рисунке коры, в причудливо запекшейся на тропе грязи. Его шапка оторочена мехом, большие губы утопли в
Я увидела его впервые, в задумчивости приглядевшись к сплетению жил в камне, большом, белом, узорчатом камне, который оставался прохладным и немного влажным на самом солнцепеке. Лицо проступило, стало четким и, даже отвлекшись, я тут же обнаружила его вновь: так естественно складывались линии в образ. Теперь встречаю везде, стоит только вглядеться.
Сидим молча у костра. Сушим вещи над огнем, а сверху то и дело принимается дождь. Но для нас даже слегка теплая одежда – благо.
Ледники дышат холодом, но они по-прежнему далеки. Как и Озеро. Гран сегодня сосредоточен и по дороге часто оглядывался, куда-то всматривался. Я понимала: он ищет знаки, почему мы не можем найти верный путь, что мешает нам.
– Эти горы полны духов, – говорит вдруг, глядя в костер.
– Добрых или злых? – спрашивает Настя.
– Не бывает добрых или злых духов, – отвечает. – Они хозяева этого места, а мы гости. Нам надо это сознавать и вести себя соответственно.
– Я знаю, – вставляет Сашка. – Тут лешаки есть. Они мне ягоды и грибы показывают.
– Ты к ним с уважением относишься? – спрашивает Гран.
– Да, я их благодарю всегда.
Это была сущая правда: я сама видела, как Сорокин раскланивался за каждый гриб.
– Угу, – кивает Гран и замолкает. Мы все понимаем: он нас сюда привел и только он может вывести.
Ночью снится сон: над палаткой склонилось дерево. Склонилось и бормочет. Огромная, разлапистая ель. В облике начинают прорисовываться уже знакомые черты – стариковские, голова в шапке, с заросшим лицом и оттянутыми серьгами мочками.
– Горы водят, – слышу. – Водят горы. Ветви плохо связаны, рассыпаются. Цели нет единой, разумения. Дать ничего не можете, а получить хотите. Горы водят.
– Водят вас горы… горы водят… – бормочу и просыпаюсь, потому что
Гран трясет за плечи, светит в лицо фонариком. Я еще расслаблена, плохо соображаю, а он трясет:
– Говори: кто ты?
– Да ты че – это я! – отмахиваюсь.
– Кто был? С кем ты говорила?
– Да сон был, сон!
Его лицо твердое, почти жестокое, будто он только что упустил кого-то, кого долго выслеживал. Мне становится не по себе.
Рассказываю сон – не так-то много.
– Да, я понял. – Задумывается. – Да… Да. Я понял. – Поднимает лицо вверх и говорит кому-то, кого нет в палатке: – Спасибо. – Выключает фонарик и снова зарывается в спальник.
Стоим под огромной лиственницей. Она растет над обрывом, одна, под ее ветвями – поляна. Замечательная поляна, чтобы поставить пару палаток. Пока нет дождя, разводим костер.
Несколько дней как не слышим шума реки. Той, что вела нас к волшебному Озеру.
– Ну что, Гран, когда мы придем? – спрашивает Настя с вызовом.