Стоп. Снято! Фотограф СССР

Токсик Саша

Методичные и правильно организованные пробежки дают результат очень быстро. Меньше недели тренировок, а организм реагирует на нагрузку совсем иначе.

Главное, не рвать на старте, наращивать темп постепенно, ждать когда разогреются мышцы и откроется второе дыхание.

Топот сзади становится тише. Ещё один отвалился. Как я и предполагал: "Курить, — здоровью вредить". Непохож Копчёный на ЗОЖника. Культ турников и спортивного мордобития появится у "плохих парней" после девяностых. А сейчас они на одном кураже выезжают.

Спокойно

оглядываюсь. Копчёный держится на "морально-волевых". Дыхание свистит. Локоть левой руки неестественно опущен. Вот что бывает, когда рвёшь с места без подготовки. Диафрагма перенасыщается кровью и теряет эластичность. Теперь каждый вдох причиняет Копчёному острую боль, словно его ножом под рёбра колют.

Я чуть сбавляю темп, чтобы он оказался метрах в трёх позади меня.

— Привет! — говорю, — а я тебя не заметил, сначала. Тоже пробежаться решил?

— Счас ты у меня договоришься, сука! — пыхтит Копчёный.

— А давай наперегонки?! — предлагаю с тупым оптимизмом, — до следующего поворота? Если я выиграю, ты мне свои джинсы отдашь. Если ты, — я тебе свои штаны. Идёт?

Копчёный от злости прибавляет темп, но его хватает ненадолго.

— Я тебя ещё встречу, — сообщает.

— Слушай, что ты ко мне вообще пристал?

— Чего ты к Лидке лезешь? — угрюмо спрашивает он.

— Блин, ты как маленький, — говорю.

— Почему?! — у Копчёного даже злость проходит.

— У неё самой спросить не пытался?

— Она не говорит!

Мой соперник окончательно выдыхается и останавливается на месте.

— А вы, правда, в детстве в одной песочнице играли? — я тоже останавливаюсь перед ним.

— Сука, — вспыхивает Копчёный, — а ты откуда знаешь?!

— Подумай об этом на досуге, — говорю и трусцой, медленно бегу к дому.

Ещё одну рубаху в стирку. Пропотел по жаре. Беден мой гардероб, скоро на улицу будет выйти не в чем.

Пытаюсь сесть за математику. Экзамен через три дня, и для меня он профильный. В технический ВУЗ готовлюсь. Но все эти тангенсы-котангенсы с интегралами и матрицами не желают задерживаться в голове.

Теперь, когда в мои руки попала серьёзная техника, хочется показать товарищам из райкома достойные результаты. Чем их можно удивить? Просторами родных полей? Комбайнами на ниве? Берёзовыми рощами и колосьями? Думаю, они это видели и не раз.

Для людей нет ничего интереснее, чем другие люди. Мы от природы стайные существа. Нам важно знать, что происходит с другими. Мы считываем эмоции друг друга и "заражаемся" ими.

Никого уже не заставляют замирать в неестественных позах и пялиться в объектив. Снимает свои живые фото гениальный Лагранж. Но есть и такое, чем можно попробовать удивить нынешних современников.

Откладываю учебник. Через окошко отправляюсь к знакомым зарослям сирени.

— Лида… Лидааа!

— Чего тебе?! —Лидка свешивается ко

мне через окно первого этажа.

На ней простой ситцевый халатик, расстёгнутый сверху на две пуговки. На голове косынка. По дому хлопочет, хозяюшка.

— Лид, мне комсомольское задание дали, — говорю, — Сфотографировать самую красивую девушку в Берёзове. Поможешь?

— Чеееммм? — мурлычет она.

— Вспышку подержать надо…

Глава 12

Вжжжжжж!!!

Едва успеваю пригнуться, как над моей головой пролетает цветочный горшок! Баммм! Он разлетается вдребезги о лавочку.

— Лида, что случилось? — слышится из глубины дома.

— Всё хорошо, мама! — кричит Лидка.

Я тем временем успеваю отойти на безопасное расстояние. Что за итальянский темперамент! Мамма миа, коза дико! Тритео шемо! Баста!

— Кого ты собрался фотографировать, кобель?! — трагически вопрошает Лиходеева. — Эту стерву Подосинкину? Знаю я про вас всё! И не стыдно ей. Да она в матери тебе годится!

Чтобы соответствовать подсчётам Лиды, Подосинкина должна была родить в пять. Математику Лиходеева точно не сдаст.

Для выразительности, Лида свешивается из окна практически по пояс. Вижу, что бюстгальтера под халатиком нет. Действительно, что за буржуазная привычка, дома нижнее бельё носить. Нежная девичья грудь подпрыгивает в такт её отчаянной жестикуляции.

Нам бы на вступительных в театральный эту сцену разыграть. Точно возьмут на повышенную стипендию.

— Лида, — говорю, — я же о тебе беспокоюсь!

Замерла, глазами хлопает.

— У тебя же экзамены сейчас! Тебе готовиться надо. А фотографии, это дело долгое…А так, конечно, лучше тебя кандидатуры нет.

— А зачем в райкоме фотки понадобились? — Лида выдаёт первую осмысленную фразу за сегодняшний вечер.

— В Москву отправят, — не моргнув вру я, — слышал, по всей стране сейчас самую красивую комсомолку выбирают.

— Зачем?!

— Этого я не знаю, — говорю равнодушно, — моё дело фотографии сделать.

— Хрен с ним, с экзаменом, — решает Лиходеева, — за три дня я умнее не стану. Ну, Алик… Если благодаря тебе, я в столицу поеду…

Её глаза и губы таят обещание. Что может быть лучше, чем хорошо замотивирванная модель?

— Тогда завтра я могу на тебя рассчитывать? — уточняю.

— Да я… да всё, что скажешь!

— Завтра в четыре я за тобой захожу.

— Алик, я тебя не узнаю, — Лидка подпускает в голос хрипотцы, — ты такой строгий...

— Некогда шутки шутить, — говорю, — дело ответственное. И завтра одежду подготовь. Нарядное и повседневное. Халатик этот тоже возьми. Очень он тебе подходит.

Лидка делает вид, что только замечает фривольность своего наряда, и пытается одной рукой застегнуть пуговки, а второй берёт "под козырёк":