Стоп. Снято! Фотограф СССР
Шрифт:
Тему я выбираю самую безопасную и на четырёх страницах стебусь над тупыми помещиками города NN. Писать легко, словно с натуры. Либерализация, приватизация, нацпроекты и гранты показали, что ничего в стране за полторы сотни лет не поменялось, а новым Чичиковым всё равно, что покупать: "мёртвые души", ваучеры или акции МММ. Куда ты скачешь, Русь-тройка?
Про это я, конечно, не пишу. Сочинение получается идеологически выверенным, с умеренной критикой царизма и гротескным описанием его уродливых черт.
—Алик… Алик! — Лидка
Лиходеева выбрала себе "Как закалялась сталь". Никогда не понимал этой истории, в которой молодой парень превращается в инвалида из-за чужой административной тупости. Это же не сталь получается, а ржавчина. Труха.
— Узкоколейка.
— Как?!
— Ко-ко! Как курица!
— Я курица?!
— Лиходеева! — голос Степаниды перекрывает всю рекреацию, — я всё слышу!
— В книге глянь.
— Точно!
Лида встаёт и, виляя попой, дефилирует к столику с книгами. Мужская половина класса судорожно сгладывает. Понятно, что сучка. Но гормоны… гормоны…
— Алик, а что такое "новая мораль"?
Тебе бы понравилось, думаю, но вслух не говорю. Мало ли что эта оторва с моих слов накалякает.
— Лучше не пиши про это.
— Ладно… А кто у него был, Тая или Тоня?
— Обе.
— Ого!
— Лиходеева!!!
Первой работу сдаёт Алла Кущина. Следом встаю я. Перед смертью не надышишься, а писать я закончил и ошибки проверил несколько раз. А соседство с Лидой грозит тем, что нас двоих выгонят с экзамена, не засчитав результаты.
— Уверен? — спрашивает Ульяна, — может, перепроверишь? Время есть.
— Уверен.
Лида провожает нас с Кущиной ревнивым взглядом. Семена сомнения бурно прорастают в её темпераментном сердце.
В соседнем кабинете открыта дверь. Там накрывают стол для учителей, чтобы те "перекусили" при проверке контрольных. Хлопочет статная, хотя и немного располневшая женщина, как две капли воды похожая на Лидку. Остро пахнет копчёной колбасой.
Лида Лиходеева может не переживать за результаты экзамена, даже если она перепутает Павку Корчагина с Олегом Кошевым. Свою тройку она получит.
Но хотя бы липовых отличников за уши не тянут и шариковые ручки у них после экзамена не собирают, чтобы потом при проверке недостающие запятые учительской рукой поставить. Я-то в этом плане был бесперспективный, а подружка рассказывала, как она в десять вечера в пустой школе переписывала своё выпускное сочинение под диктовку завуча.
Иду по улице, предвкушая неприятный разговор с матерью. Вчера я сумел отговориться от неё под предлогом экзамена. Мария Эдуардовна была человеком понимающим, и мотать нервы сыну перед выпускным сочинением не стала.
Не знаю, что ей рассказывать. Мои вчерашние приключения переплюнут любое враньё. Подосинкину, что ли, привести и заставить свидетельствовать? За ней, как-никак, должок.
Мама, взволнованная до крайности, ожидает меня возле калитки. Рядом с ней товарищ Комаров. Несмотря на жару, он в тёмном костюме, шляпе и с портфелем в руках.
— По какому поводу тебя вызывают в райком?!
— Не знаю я, честное слово!
— Я с тобой поеду!
— Не переживай ты, Мария Эдуародовна, — вставляет через окошко водитель, — небось по поводу вчерашней поездки.
— Какой поездки?!
— Так, они вчера с товарищем Молчановым в Белоколодецк летали.
— Ты летал в Белоколодецк?!
— Да успокойся, ты, мама!
— Прекратить балаган!!! — визжит Комаров, — Ветров, немедленно в машину!
— Мама, это ненадолго, — успокаиваю родительницу.
Зная её характер, она может и под колёса лечь, лишь бы меня защитить.
— Ты иди к райкому пешком, — предлагаю, — я как раз освобожусь и на ступеньках встретимся. И я всё тебе расскажу, хорошо?
Мама нехотя кивает, хотя и угрожающе поглядывает на Комарова. Понятия не имею, что потребовалось от меня в райкоме, но неприятностей не жду. Скорее сгораю от любопытства.
Райком в Берёзове словно строили на вырост. Основательное жёлтое здание с белыми колоннами в стиле "сталинского ампира", подошло бы для города раза в три крупнее. Строители ожидали, что со временем райцентр вырастет и окрепнет, но он всё не вырастал.
Поэтому в здании райкома, как в сказочном "Теремке" ютился не только исполком, но и районный суд, ЗАГС, почтовое отделение, общество охотников и рыболовов и, даже, парикмахерская.
Но для всех этих учреждений существовали боковые и задние входы. А парадные двери с мощными пружинами и дубовыми створками пускали исключительно в верховный орган советской власти по Берёзовскому району.
Мы с Комаровым поднимаемся на второй этаж, и заходим в приёмную. Там сидит молодая, остроносая, нагло курящая прямо на рабочем месте секретарша.
— Ждите, — бросает она, скользнув по мне равнодушным взглядом.
Мы безропотно садимся на стулья у стены. Комаров кладёт шляпу на колени. Он сильно волнуется. Вижу капли пота на лбу и верхней губе. Со мной он не перебрасывается ни единым словом, словно конвоир.
Коробочка на столе перед секретаршей шипит неразборчиво, но та понимает, что от неё требуется.
— Заходите.
Кабинет Молчанова не производит на меня особого впечатления. По меркам района дорого-богато, конечно. Стены обшиты деревянными панелями. Висит портрет вождя мирового пролетариата.
В центре стоит начальственный стол буквой "Т". Столешница обтянута зелёным сукном. На таком столе удобно работать, документы не скользят. Хотя и выглядит старомодно.
На столе несколько телефонов. Символ власти этого времени. От двери не вижу, но наверняка на одном из них вообще нет диска с цифрами. Та самая "вертушка" прямой связи. Кто у Молчанова прямой начальник? Только первый секретарь обкома.