Стопроцентно лунный мальчик

Танни Стивен

— Вот и возвращайся на Землю. Живи нормальной жизнью и забудь об этом разговоре. Совсем обо мне забудь.

— А ты знаешь, что только стопроцентно лунные люди могут быть пилотами мега-крейсера?

— Что ты плетешь?

— Это правда. Чтобы водить мега-крейсер, нужно уметь видеть то, что вы видите. Говорят, стопроцентно лунные пилотируют корабли через всю Солнечную систему, и они это делают без очков.

— Не верю.

— Такие ходят слухи. Я думаю, ты сразу поймешь, правда это или нет. Наверняка ты хоть раз смотрел в небо, в вечность — в то самое космическое пространство. Сам сказал, ты иногда смотришь из окна ночью. Как бы ты мог не посмотреть в небо?

Что ты там видишь? Ну скажи, что ты видишь?

Она стояла перед ним. «Красивая» — слишком пошлое слово. Она была как откровение. Хрупкая. Бесстрашная. Орхидея. Серебристая антенна. Она была — электричество. Она была — фея. Светлячок, шелковичный червячок, бесенок, чертенок, богиня. Черноглазая, черноволосая девочка с другой планеты, с того самого шарика, что висит в небе у них над головой. Иеронимус не мог сделать вдох с той самой секунды, когда увидел ее издали. Он стоял на кривобокой железной конструкции, что когда-то доставила первых людей на Луну. Внизу толпились люди — школьники, туристы, — и вдруг появилась она, возникла словно бесплотный дух, неотрывно глядя ему в глаза. Он как будто снова стал ребенком. Все было нездешним в ней, даже неловкая походка, и взгляд ее принадлежал ему одному.

Она вскарабкалась по лесенке, по которой древние когда-то спустились на лунную поверхность. Она поднималась легко, словно парила в воздухе, как и положено существу из мира с увеличенной силой тяжести.

Иеронимус не мог пошевелиться. Его как будто парализовало. В переливах неоновых огней она взошла на груду археологического мусора — трудно поверить, что когда-то человечество зашвырнуло сюда эту штуковину, символ невиданных надежд и великой отваги, — взошла, как на алтарь, построенный в глубокой древности ради ее появления именно здесь, именно сейчас.

Подошла вплотную к нему, и мир застыл. Их окутала тишина. Огромные птицы недвижно зависли в воздухе.

Человечество затаило дыхание.

Ее губы шевельнулись.

— Привет! Я с Земли. Увидела тебя издалека. Ты — стопроцентно лунный?

— Да.

Ее улыбка стала шире. Извержение вулкана разорвало Луну пополам. Иеронимус ничего вокруг не видел, только удивительные черные глаза. Ее произношение…

— Я очень хочу с тобой поговорить. Можно?

— Да. Да, конечно.

Другие школьники мгновенно перестали что-нибудь значить. Превратились в серые, тусклые тени, поблекли и растворились на фоне сверкающего городского пейзажа. Все исчезло, кроме нее. Девочка с Земли, запретной планеты, беспокойного мира его предков. Ничего чудеснее он в жизни своей не видел.

— Тебе не понять, что я вижу. Это невозможно объяснить словами.

— Все можно объяснить словами.

— Это — нельзя.

Только Брейгель и Клеллен заметили, как они ушли от развалин ЛЭМа. Пит, как примерный мальчик, тут же забеспокоился, не будут ли Иеронимуса ругать за прогул. Брейгель, к тому времени начавший испытывать к спортсмену дружескую симпатию, разъяснил, что данный случай не прогул, а всего лишь независимое решение перенести научные изыскания на более удобное время, или, выражаясь в своеобразной манере Брейгеля, флукстуация беховрического поведения, ухрюченная в лунном конституционном суброндарии, допускающем определенные инфузии и маргиноидные консенсусы в самом корпунцелярном смысле. Пит решил, что это звучит логично, особенно когда Клеллен подарила ему еще один роскошный поцелуй, пробирающий до мурашек по хребту. Сердце Пита затрепетало. «Где ты выучилась так целоваться?!» — воскликнул он, еле переведя дух.

Весь класс повели в расположенный поблизости музей, а Брейгель, Пит и Клеллен свернули в какой-то бар. У Брейгеля было поддельное удостоверение личности, а у Пита — несколько лишних долларов. Они взяли всем по пиву, потом еще и еще, и в итоге три часа спустя вернулись к автотранспу совсем косые. Иеронимус не показывался. Учителя не стали его искать, для них он был сейчас одним из дебилов, а кому какое дело до этих отморозков, они и без того вечно прогуливают. Обратный путь прошел без приключений, только Пит и Клеллен очень уж увлеклись взаимными ласками. Брейгель всю дорогу проспал. Ему повезло — мать не заметила запах алкоголя, потому что и сама спьяну вырубилась прямо на полу. Клеллен страшно боялась, что подумает отец, если увидит дочь с размазанной помадой и заметит, что от нее разит пивом. Целую пачку мятных пастилок сжевала на всякий случай, но, к счастью, действенность этого метода испытать на практике не пришлось: когда она вернулась домой, отец развлекался в спальне с очередной подружкой. Клеллен тихонько прокралась к себе в комнату и подперла дверную ручку стулом. Пит никогда раньше не напивался и оказался совершенно не готов к резко отрицательной реакции своего организма на спиртное, не говоря об ужасе родителей при виде блюющего посреди гостиной сына.

Ринго Рексафин всю ночь сходил с ума от беспокойства. Позвонил в школу, но там даже не знали, что Иеронимус пропал. В полицию Ринго обращаться не стал. Не доверял он полицейским — они готовы прицепиться к любому предлогу, лишь бы обвинить стопроцентно лунного гражданина в преступлении под названием «оптическая агрессия», даже если ничего подобного не произошло в действительности. А тут еще ужасный случай в метро накануне… Ринго не находил себе места, всю ночь метался по квартире. Несколько раз чуть не задохнулся. Никогда еще ему не было так страшно. Выпил, не пьянея, три стакана виски — легче не стало.

Иеронимус явился в пять утра. Отец наорал на него и чуть было не дал пощечину — впрочем, облегчение все-таки перевесило. По крайней мере, живой пришел…

Было утро субботы. Иеронимус проспал до полудня.

— Ты представляешь себе, как может выглядеть четвертый основной цвет?

— Пробовала представить, не получается.

— Есть три основных цвета: красный, желтый, синий.

— Знаю.

— Попытайся вообразить четвертый.

— Сразу приходит в голову зеленый.

— Зеленый — смесь желтого с синим. Попробуй еще.

— Фиолетовый? Четвертый основной цвет — фиолетовый?

— Опять мимо.

— Какой-нибудь серо-буро-малиновый?

— Это вообще не сочетание цветов! Его нельзя получить, смешивая другие оттенки. Это основной цвет, понимаешь?

— Так не бывает! Если рассуждать логически, четвертого основного цвета не существует.

— Существует. Я знаю, я видел. Наверное, есть и пятый, и шестой. Может, их бесконечное количество, только мы не все воспринимаем. Ты видишь три основных цвета. Я — четыре.

— Скажи, на него смотреть больно? Голова болит?

— У меня от очков голова болит.

— Зачем надо их носить? По-моему, это перестраховка.

— Я по закону обязан носить защитные очки.

— Какой-то несправедливый закон! А что будет, если вы все откажетесь подчиняться?

— Будет массовая истерия, ты даже представить себе не можешь.

— Почему у кого-то должна быть истерика, если человек снял очки?

— Если я сниму, у тебя тоже будет истерика.

— С чего ты взял? Ты меня совсем не знаешь.