Стопроцентно лунный мальчик
Шрифт:
Иеронимус уставился на дядю.
— Мамина книга… Где ты ее достал?
— Я же говорю — нашел. Случайно. Искал что-то совсем другое и наткнулся на коробку с четырьмя экземплярами.
— Я думал, эта книга пропала. И вообще, я думал, бумажных книг больше не печатают.
— Все так считали, однако несколько лет назад на Земле попробовали возродить старинное книгопечатание. В наше время все так непрочно, все ускользает из рук. Роман твоей мамы приняли
— Забери эту книгу! Она мне не нужна.
— Да нет, стопроцентник, еще как нужна! И ты прекрасно знаешь почему. Открой книгу. Мама написала ее за много лет до твоего рождения. Она вся там, Барби О’Фолихорн, и она хочет говорить с тобой…
— Хватит, дядя Рено! Ты такой же нудный, как папа.
— Наверное, ужасно расти в одной квартире с мамой, которая целый день лежит в кровати в дождевике, то плачет, то спит, то снова плачет и никогда с тобой не разговаривает, а папа делает вид, что все нормально.
— А тебе-то что до этого?
— А мне — всё до этого. Ну не смешно ли? Я по твоей маме скучаю больше тебя. Я ее знал. Она мне была как старшая сестра. Мне ее не хватает, потому что я многое о ней знаю, чего твой отец никогда тебе не рассказывал. Например, ты никогда не задумывался, почему она спит в дождевике? На Луне ведь не бывает дождя.
— Я ухожу.
— Никуда ты не пойдешь. Твоя синевласка пока не вернулась из отдела юридической литературы. Придется тебе еще послушать своего дядьку.
— Ты совсем пьяный!
— Знаешь, в какой стране жила твоя мама на Земле?
— Не знаю.
— Как ты можешь не знать? Этой страны больше нет на картах. Там постоянно шел дождь, и все ходили в дождевиках. А однажды дождь полил в буквальном смысле не переставая. Лужи превратились в озера, ручейки стали реками, вода поднималась все выше, потом океан хлынул на сушу, и вся та местность стала одной большой водной могилой. Вся мамина семья погибла, а у нее было семь братьев. Спаслись только мама и ее бабушка.
— Пожалуйста, перестань! Не надо мне это рассказывать!
— Ты всегда это знал. Ты понимал, Иеронимус, что в жизни твоей мамы была трагедия намного мрачнее, чем твои собственные беды. Тень этой трагедии преследует тебя, буквально пополам режет. Наполовину ты конформист, вроде отца, а наполовину — изгнанник, как мама. На самом деле твоя проблема — вовсе не офтальмический, как там его… Твоя главная проблема — то, что ты ни разу в жизни не говорил с мамой, а этого тебе хочется больше всего на свете.
— Дядя Рено, по-моему, ты уже наговорил больше чем достаточно. Пора и остановиться.
— Ты считаешь?
— Да. Очень ты сегодня разговорчивый.
— Как грустно, что ты это можешь сказать дядьке, а не родной матери.
— Моя мама — сумасшедшая, и не будем больше об этом.
— Жаль, что твой отец не сумел ей помочь.
— Может,
— А, пассивный подход… До чего же ты похож на отца, когда так говоришь. Плыви по течению — и будь, что будет. Бедная Барби! Я всегда считал, что она слишком хороша для моего бестолкового братца. Типичный неудачник. Ведь неудачник, согласись?
— Ага, точно, неудачник. Он сейчас в тюрьме, потому что меня выгораживал.
— Правда?
— Тебя не волнует, что твоего брата посадили?
— Не больше чем тебя, мой мальчик. Ты его ненавидишь посильнее, чем я. Иначе давно бы мне рассказал вместо того, чтобы отплясывать с той чудной девчонкой.
Рено показал пальцем на Клеллен.
— Девочка — просто нечто! Спорим, в ее жизни тоже найдутся неимоверные трагедии. Как и у ее парня, только он еще об этом не знает. А второй твой друг, который сидит вон там с таким видом, как будто еще не решил, с которой из двух дам закончит сегодняшнюю ночь… На нем просто большими буквами написано: «ТРАГЕДИЯ». И у меня есть трагедия, да еще какая. И у папы твоего. И у моей Матильды. У каждого в этой комнате. Весь наш круглый булыжник — трагическое место. А уж у тебя просто Волшебная гора трагедий. Давай-ка срочно придумывай, что с ней делать, пока она не превратилась в вулкан и не снесла тебе башку.
Иеронимус пошел прочь, петляя между танцующими. Клеллен проводила его взглядом, а Пит даже голову повернул вслед.
Одинокий, словно призрак, мальчишка нашел себе свободный диванчик и уселся.
Открыл роман своей матери. Прочел первые две страницы. Закрыл книгу и спрятал в карман.
Сгорбился, закрыв лицо ладонями.
Просунул пальцы под очки и вытер с глаз печальные капли.
Глава 17
Дальше все стало происходить очень быстро. Наконец-то вернулись Матильда и Слинни. Матильда направилась туда, где дядя Рено, почти в отключке, прилег на диванчик, а Слинни подошла к Иеронимусу.
Улыбаясь, она присела рядом и поцеловала его в губы.
Тут в зале включился свет. Очень яркий.
Слинни с Иеронимусом отодвинулись друг от друга и, к огромному своему огорчению, увидели Догуманхеда Шмета. Иеронимус его сразу узнал, хотя с той школьной истории прошло уже два года. «В чем дело? Неужели кто-то пожаловался на шум?» Тут он сообразил, что этот самый полицейский звонил его отцу и к тому же ненавидит стопроцентников лютой ненавистью. Вряд ли такого пришлют по поводу банального нарушения тишины.
Лейтенант привел с собой еще человек десять, а то и больше, полицейских в плащах и цилиндрах, но, кажется, не при оружии. Они мигом окружили участников праздника. Вид у полицейских был усталый и скучающий, только потное восковое лицо лейтенанта Шмета выражало неистовый восторг.
— Леди и джентльмены, пожалуйста, не пугайтесь! Я — лейтенант Догуманхед Шмет из управления полиции Моря Спокойствия, отдел по борьбе с оптическими преступлениями. Мы не намерены прерывать ваш замечательный праздник, можете продолжать свое убогое веселье и жалкий разгул, как только я арестую чрезвычайно опасного преступника, который скрывается от закона среди вас.