Сторно
Шрифт:
В охватившем меня азарте я совсем забыл об осторожности. Почувствовав необычную вибрацию на кисти левой руки, я метнул взгляд на генератор и с ужасом увидел на блоке управления огонёк индикатора. Идиот! Забыл выключить! Доигрался! Я поспешно щёлкнул тумблером, и, замирая от страха, медленно перевёл взгляд на левую руку. Вопреки ожиданию, вместо окостеневшей или скрюченной стальной конечности, рука имела обычный вид. Уже неплохо. Проглотив тугой комок, я попытался пошевелить пальцами. Шевелятся!! Сжал, разжал кулак. Всё, как всегда! Фу-у. Слава богу! Но почему? Внимательно осмотрев руку, ничего не заметил. Кожа, как кожа, вены, старые шрамы. Я вспомнил опыт с яйцом и постучал по руке обухом ножа. Раздался металлический звук.
Уставившись в запылённое окошко, я тупо смотрел на машинный двор, ничего не видя. Похоже на этот раз я перешагнул границу здравого смысла, и подсознание, как чуткая охранная система, громко вопило об опасности. Зато сознание исследователя начало всё раскладывать по полочкам, но при этом вежливо предупредило, чтобы ни одна живая душа не узнала о том, что здесь произошло.
Происшествие буквально выбило меня из колеи, я по инерции выполнял служебные обязанности, и всё время посматривал на левую руку, ожидая каких-нибудь перемен. Но рука вела себя обычно, хватала, сжимала, удерживала, подхватывала. Вот только попасть под удар этой руки я бы никому не посоветовал.
Однако через месяц переживаний я опять прокрался в мастерскую и, как последний идиот, продолжил экспериментировать с генератором. В голове забрезжила интересная догадка. На этот раз моей идеей было использовать в качестве возбудителя при облучении звук, тоесть гармонические акустические колебания. Другой идеей стало использование для передачи свойств однотипные кассеты с тем или иным веществом. Я назвал их рекордерами.
Где-то я прочитал, что самым крепким органическим веществом является паутина, которая прочнее стали в 2-3 раза, тоесть паутинка диаметром в 1мм могла бы выдержать груз в 300 кг! Полазив по задворкам ангаров и старых складов, я погонял пауков, набрал отличной паутины и зарядил её в рекордер. В качестве препарата решил использовать свой комбез. Немного помучавшись с акустикой, я его обработал и потом таскал без сноса до конца службы.
Но меня неудержимо тянуло продолжить опыты с живой тканью, и эта нелепая идея закончилось тем, что, замирая от жути, через рекордер с инструментальной сталью я облучил обе руки по локоть. Обрабатывать всё остальное я откровенно побоялся.
Как известно, человек ко всему привыкает, привык и я к новому состоянию конечностей, тем более что на повседневной жизни это никак не отразилось. Подсознательно я ждал чего-то такого этакого, но месяц проходил за месяцем и руки были, как руки.
Если вы когда-нибудь занимались наукой, то должны знать, что учёный люд, кто немного, кто побольше, но все без исключения с приветом. А уж если касается разработок собственных идей, то у любого исследователя вовсе башню сносит. Это в точности про меня. Да, да, я опять полез под излучение и на этот раз сунул в пасть неизвестности, простите за выражение, свою бестолковку. Вот тут надо сказать, ощущения оказались незабываемыми. Когда голова оказалась в потоке гравитонов, в глазах и где-то внутри вспыхнули мгновенно меняющиеся разноцветные узоры. Если у кого-то в детстве был калейдоскоп, то это очень похожие картинки, но более быстрые, красивые и упорядоченные.
Ясное понимание того, что опыты зашли слишком далеко, стало последней каплей, переполнившей чашу здравого смысла. Не испытывая ни малейшего сожаления, я разобрал генератор и раскидал все его детали по ящикам. Закрыв будку на ключ, я вернул его связистам и больше в мастерской никогда не появлялся.
Служба окончилась просто и обыденно весной девяносто третьего. Меня провожала вся рота и все офицеры батальона, кроме Паничевского. Они искренне пожелали мне удачи и доброго пути.
Возвращение домой тоже произошло спокойно и буднично. Мать меня обняла и долго не хотела отпускать, сестра обмусолила и немного повисела на шее, довольный отец достал из закромов бутылку беленькой, и мы дружно посидели за столом в кругу семьи. Но даже под градусом я не стал говорить своим, что привёз из армии стальные руки и башку.
Погуляв и отоспавшись с недельку, я начал забег по разным предприятиям и учреждениям в поисках работы. Однако через месяц мой энтузиазм упал до самой низкой отметки. На мой покрасневший от стыда диплом повсюду смотрели, как на пустое место, а один кадровик на полном серьёзе поинтересовался, где я купил такую красивую красную книжечку. Усидев от отчаяния бутылку коньяка, я пришёл к выводу, что удивляться тут нечему. Если погрязшая в спекуляциях, воровстве и мошенничестве страна сошла с ума, могут ли власть предержащие и всё руководящее сословие быть здравомыслящими? На хрена такому государству инженеры, учёные и вообще люди думающие? А коли так, то, чтобы выжить, спрячь подальше свой диплом, отключи мозги, бери челночные сумки и дуй на рынок торговать турецким и китайским барахлом. А если морда пошире, кулаки покрепче и совесть на затылке, то можешь податься к бандитам трясти на рынке кошельки у бабок с морковками.
На семейном совете долго ломали головы и решили, что мне нужно открыть частную мастерскую по ремонту бытовой электроники. Ну что ж дело привычное, но в бизнесе я был полным профаном. Тоесть абсолютным. Приглашённая на разговор соседка бывшая бухгалтерша тётя Надя обещала помочь с финансами и отчётностью. Отец взялся оформить нужные разрешающие документы. А маманя, используя личные связи и знакомства, договорилась об аренде двух комнат в полуподвале соседней «сталинской» многоэтажки. От меня требовалась только качественная работа.
Как ни странно, дело быстро пошло на лад. Основательно обедневший народ, тихо матерясь сквозь зубы, проходил мимо богатых витрин с новыми телевизорами и магнитофонами и тащил ко мне полусдохшую старую электронику. Реанимация помогала не всегда, но в основном люди были довольны. Как выяснилось, лучшая реклама – это репутация, и вскоре меня завалили работой, и все зимние полгода я вкалывал не покладая рук. Появились деньжата, и пора было серьёзно подумать об удовольствиях.
Как-то после полудня, потягивая пиво и слушая «Битлов», в окне мастерской я разглядел сидящего на скамейке мальчишку лет двенадцати. Наклонившись, он гладил толстолапого ярко-рыжего щенка и разговаривал с ним, будто что-то доказывая. Не знаю, чем привлекла меня эта парочка, но я вышел во двор и уселся с ними рядом. И щенок, и мальчишка вопросительно и как-то оценивающе уставились на меня.
– Здравствуйте, дяденька, – вежливо начал мальчишка.
– И тебе не хворать, дружище. Гуляете?
– Нет. Вот не знаю, куда рыжего пристроить.
– В каком смысле?
– Бродит тут, скулит. Жалко его. Похоже умный и добрый.
Я посмотрел на щенка, а он словно ждал, подошёл, поднялся на задние лапы, положил мордочку мне на колени и посмотрел не по-собачьи умным взглядом. Я почесал его за ухом, а он прижался к руке.
– Как зовут-то твоего приятеля?
– Да, не приятель он мне. Просто знакомый. Не знаю, как его зовут… сейчас.
– Лобастый. Видать умная псина. Был бы человеком, стал бы мыслителем, а может быть и философом. А потому так и назовём его – Фил, или по-дружески – Филька.
Щенок замотал хвостом и пискляво брехнул.
– Дяденька, возьмите его. Не пожалеете.
– Да-а, проблемка. Дома-то тесновато у меня. А давай я его в моей мастерской поселю, как ты на это смотришь?
– Ну, что же, это весьма разумное решение.
Я слегка обалдел от такой фигуры речи, повернулся к мальчишке, но его уже и след простыл. И когда это он смыться успел? Недоумённо пожав плечами, я тихонько свистнул, приглашая Фильку к себе в «офис».