Сторож сестре моей. Книга 1
Шрифт:
Она еще продолжала кричать, когда пятнадцать минут спустя приехала с полицией Марлен Тауэрс.
— Слишком поздно… слишком поздно! — рыдала она. — Мадам убили… эта ее чешская сестра, Наташа. Мадам сама так сказала… только послушайте записи… Чехи, ох, эти чехи все-таки убили Мадам.
ЛЮДМИЛА
Прага, 1946
Людмила сидела на нем верхом и из окна мансарды хорошо видела статую атланта, державшего на плечах вселенную, вздымавшуюся у ворот дворца Врта, где находилась резиденция дипломатической миссии Соединенных Штатов в Праге.
— Смотри на меня, смотри на меня, дорогая, любимая… — В его
Ее брачная ночь. Накануне мать с присущей ей стыдливостью пыталась предупредить ее, что, возможно, эта ночь не доставит ей удовольствия. Людмила не стала слушать, поскольку никогда не прислушивалась к словам матери, которая, конечно, бросилась бы исповедоваться в грехах дочери, будто в своих собственных, если бы узнала, что дочь один раз — нет, дважды — испытала фантастическое сексуальное наслаждение, когда пальцы Милоша ласкали ее.
4
Чешский рай — местность в северо-западной части Восточной Чехии.
— О, Милош, нет, нет, нет! — закричала Людмила, чувствуя, что ее тело словно разрывается на части изнутри.
Он не подумал остановиться. Этот человек не имел ничего общего с тем Милошем, который всегда баловал ее, повинуясь малейшему капризу. Он нисколько не напоминал того терпеливого мужчину, который униженно умолял, чтобы ему позволили коснуться ее обнаженной груди, бедер, а позже хотел гораздо большего. Он не походил на того человека, постоянно твердившего, что, несмотря на все страдания, которые она ему причиняет, он уважает ее решимость сохранить девственность до тех пор, пока не станет его женой. Им было ясно, что они смогут пожениться лишь тогда, когда она станет совершеннолетней, в двадцать один год. Она не спешила, во всяком случае пока не осознала, что Милош может дать ей шанс бежать, приблизиться к мечте, лежавшей далеко-далеко отсюда.
Милош превратился в незнакомца, безжалостное чудовище. Чем громче она кричала, тем безумнее он становился; теперь он нажимал руками на ее плечи, крепче насаживая на свой огромный пенис. У нее текла кровь. Простыня была испачкана кровью. Он должен бы знать, что у нее еще продолжается кровотечение, начавшееся после первого совокупления пару часов назад; ведь сам же он и предупреждал (да еще как заботливо!) за несколько недель до свадьбы, что ей, возможно, будет больно, когда он войдет в нее глубже, чем делал это раньше пальцами.
— Людми… — Милош почти прокричал ее имя, его тело содрогнулось и затихло, глаза закрылись, он выпустил ее плечи и рухнул на подушку. То же самое происходило и раньше, только сейчас у нее все горело от жгучей боли, как иногда в знойные дни, редкие в Праге, горели ступни ног в изношенных ботинках. Она взглянула на него с отвращением. Он уже спал, будто, испустив поток семени, тело отказалось ему служить.
Сначала все было не так уж плохо. Он перенес ее через порог своей двухкомнатной квартирки и позволил зайти за ширму в углу, чтобы переодеться в новую ночную сорочку, красиво вышитую и подаренную в качестве приданого ее тетей. Он похвалил вышивку, и, уютно устроившись рядышком на кровати, они еще раз выпили за здоровье друг друга по рюмке сливовой водки прежде, чем погасить свет.
Вначале он вел себя нежно, как и всегда, терпеливо лаская ее, пока не напряглись соски и она не стала влажной. Она только-только начала ощущать, как нарастает это «особенное чувство», когда, не спросив ее согласия, он внезапно очутился на ней, коленом с силой заставил развести ноги и вошел
Сейчас Людмила мысленно извинилась перед матерью за то, что посмеялась, когда мать посоветовала ей закрыть глаза и молиться Богоматери — чтобы Пресвятая Дева помогла отвлечься от того, что, возможно, случится в ее брачную ночь. Мысль об Америке помогла вынести мучительную боль в первый раз, но не во второй. Может ли он наброситься на нее в третий раз за одну ночь? Неужели она вышла замуж за сексуального маньяка?
Теперь Милош крепко спал, и на лице его было то мягкое выражение, которое она так хорошо знала. Наверное, выпивка пробудила в нем неописуемую страсть. Должно быть, в этом все дело. Что ж, такое больше никогда не повторится.
Людмила с трудом дотащилась до умывальника в углу комнаты. Она уже собралась повернуть кран, когда Милош пошевелился. Она не посмела рискнуть и разбудить его, однако совершенно невозможно заснуть, чувствуя себя такой грязной. Она яростно вытерлась полотенцем, помеченным штампом «собственность Соединенных Штатов». Она сама теперь стала собственностью, но, конечно, игра стоит свеч.
Милош был ее спасением от серости и нищеты, тошнотворных запахов перманента, краски для волос и, что еще противнее, средств для удаления волос, пропитавших каждый сантиметр дома, где она родилась и жила до сих пор. Он был ее гарантией освобождения от жизни, полной тяжелого, нудного труда в семейном «салоне красоты», занимавшем комнату, которая во всех прочих домах на их улице служила парадной гостиной. Он был ее билетом в Соединенные Штаты Америки, где, судя по его рассказам, Елена Рубинштейн и Элизабет Арден владели огромными, как дворцы, косметическими салонами, где у каждой семьи была собственная ванная комната и машина, где полки магазинов ломились от нейлоновых чулок, губной помады и флаконов лака для ногтей нескольких дюжин цветов в тон к любому туалету, где слыхом не слыхивали о купонах и карточках на приобретение продуктов и одежды.
Когда Милош начал рассказывать, какие вещи продаются в магазине военно-торговой службы американского гарнизона в Праге, Людмила не верила до тех пор, пока ему самому не разрешили делать там покупки. Людмила не сомневалась, что в тот вечер, когда он подарил ее родителям американские консервы — вирджинскую ветчину, — их прохладное отношение к Милошу в корне изменилось. Автомеханик, который был недостаточно хорош для их красавицы дочки, вдруг сбросил лягушачью кожу, превратившись в принца — шофера американского полковника, их будущего зятя. Она слышала, как отец с гордостью рекомендовал Милоша таким образом даже отцу Кузи, семейному духовнику, шесть часов назад обвенчавшему их.
Людмила прислонилась лбом к холодному оконному стеклу и взглянула туда, где за запертыми воротами сверкал огнями дворец, в котором спал полковник Бенедикт Тауэрс, главнокомандующий миссии Соединенных Штатов и начальник ее мужа. Он не знал, что его шофер, механик, гид, а временами и переводчик сегодня женился на своей подружке детства в присутствии немногих, самых близких родственников. Он не знал и, как они надеялись, никогда не узнает, что причиной, из-за которой молодые люди только-только тайно сыграли свадьбу, явилась одна из его кратких бесед с Милошем несколько месяцев назад: он тогда назвал Милоша не просто лучшим шофером, когда-либо служившим у него, а гением в механике. «Возможно, мне даже удастся взять тебя с собой в Штаты, Милош. Работай так же хорошо, как и раньше, и я подумаю над этим».