Стоун-Парк
Шрифт:
— Так вот, она тоже увлекается цветами. Я был очарован. Безумно поражен ее талантом и шедеврами. В ответ миссис Дардвуд пообещала прислать букет, который, по ее мнению, больше всего подходит ко мне, символ которого впечатление, что навеяло мое общество. Как Вы думаете, что это было?
— Не знаю, — едва прошептала я. Мне хотелось ухватиться за Генри, спрятаться. Но нельзя. Нельзя.
— Прекрасная желтая лилия в объятиях базилика.
— О, как очаровательно! — запищала молоденькая девушка. — Невероятно!
—
Все уставились на меня.
— А она сама Вам не призналась? — улыбнулся дерзко Генри.
Его голос, словно гром, разразился в голове, приводя меня в чувства.
— Увы, нет.
— Благородства, — искусственно улыбнулась я, едва удерживаясь на ногах.
Дамочки захлопали и радостно захохотали. Генри ухмыльнулся.
— Простите меня, — я отвернулась, и тяжело выдохнув, побрела прочь.
— Чванство и бедность. Изумительно и так тонко подмечено, — я услышала тихий шепот Генри, но вдруг все потемнело вокруг и стихло.
* * *
— Эмили, наконец-то, — вдруг раздался голос Оливии где-то надо мной, когда сознание начало возвращаться ко мне. Перед собой я почти ничего не видела. Ужасно болели голова и глаза.
— Оливия…
— Милая моя, что с тобой? Ты упала в обморок прямо на балу. Хорошо, что Генри был рядом.
"Рядом".
— Где я?
— Ты у себя. Успокойся.
— Да… там такая духотища была. Я сама чуть не потеряла сознание. Особенно, когда с Генри в танце кружилась. Ах, но, тем не менее, как это было изумительно и божественно.
Я зажмурилась от боли. Боже, Оливия, знала бы ты, как режешь по живому, как разрываешь меня.
Но признаться — только хуже. Она будет страдать. Ради чего? Ради моей любви… безответной любви? Нельзя. Теперь уж точно нельзя.
Наконец-то шум внизу стих. Конец. Бал закончился.
* * *
Стук в дверь.
— Да.
— Это я…
— Генри, — я подскочила с кровати.
— Да. Я не помешал?
— Нет, что ты.
— Как ты себя чувствуешь? — все еще украдкой шептал он.
— Нормально.
— Ты потеряла сознание. Я чуть с ума не сошел.
— Там было очень душно.
Да уж, а еще был Эдвард. Но, по сути, я сама его позвала. Что теперь, жаловаться?
Генри смущенно присел на кровать. Я села рядом.
Его что-то волновало. За время проживания в Стоун-парке он очень редко заходил ко мне в комнату.
Друзья.
— Мне нужно тебе что-то сказать.
— Да, я слушаю.
— Эмили, я долго думал. И решил. Я хотел написать тебе письмо. Но подумал, это будет совсем нечестно. Так что я пришел это тебе сказать лично. Появились неотложные обстоятельства. До рассвета я уеду.
— Надолго?
— Думаю да.
— Месяц?
— Эмили, — тяжело выдохнул Генри, — я думаю, навсегда.
Он сорвался на ноги. Отвернулся.
— Прости.
Едва осознавая происходящее, я выдавила:
— Но, а Стоун-парк?
— Я дарю его тебе. Лучшей хозяйки не найти.
— Не нужен он мне! — завизжала я. Зачем мне что-то без него?
— Прости меня, я думаю, ты все поймешь. Когда-нибудь поймешь, почему я принял такое решение.
— Но… Но Оливия?
— А что Оливия?
— Разве ты не видишь, что она чувствует к тебе? Ты вскружил ей голову! И теперь бросаешь?
Как и меня…
— Я… нет, это не так!
— Ты что слепой?!!
— Эмили, для меня Оливия всегда была дочерью моего друга Томаса. Она маленькая девочка, как дочь, маленькая дочурка для меня. И потом, пусть на вид мне двадцать пять, но на самом деле все же не так. Она для меня еще ребенок. И так будет всегда! О чем здесь вообще может быть речь? Возможно, моя манерность и уважение к ней как-то растолкованы иначе. Я не знал. Не хотел.
Вдруг что-то задребезжало в коридоре. Словно кто-то споткнулся обо что-то, убегая. Я сорвалась с места и бросилась к двери. Но никого.
— Эмили, мне пора. Прости за все. — Генри подошел ближе.
Как хотелось броситься к нему, обнять, умолять остаться. Но что это даст?
Я слышала его тяжелое дыхание. Аромат дурманил голову. Он стоял так близко, как еще никогда.
— Генри, — я еле пропищала.
— Прощай, — прошептал нежный бархатный голос. Резкий и жгучий поцелуй в щеку. И он исчез. Растворился, словно сон, словно дымка.
* * *
Безудержные слезы, горькие, кровавые, они вырвались из нее, смешиваясь с отчаянием и болью. Эмили рвалась на части, испепелялась изнутри. Обезумевши от горя и шока, она рухнула на колени, жадно обхватив руками голову.
"Навсегда".
"Он ушел навсегда".
"Боже, нет! За что это мне?"
"Генри…"
"Милый мой, Генри!"
"Вернись".
"Навсегда…"
* * *
— Мисс Эмили, — вбежала служанка. Она ужаснулась, когда увидела девушку, лежащей на полу в неестественной позе.
— Мисс Эмили, Вы живи? Мисс, — она затрясла ее, безумно, испуганно, ошалевши.
— Да… — еле выдавила та.
Вбежал Роберт, сын мистера Ленса, управляющего поместья Демпси.
— Что случилось?
— Не знаю, Роб. Я нашла ее в таком состоянии.
— Да уж.
Он поднял Эмили и уложил в кровать.
— Следи за ней, а я сам расскажу все мистеру Демпси.
* * *
Когда Роберт постучал в дверь, Уолтер уже не спал. Он озадачено ходил по комнате, раздумывая над ночным кошмаром.