Стоянка запрещена (сборник)
Шрифт:
Мой папа ситуацию отравленного праздника называет «птичка сдохла». Когда-то у меня был волнистый попугайчик, жил в клетке, разговаривать не умел, как я ни старалась научить. И вдруг умер. Возвращаюсь из школы, а Гоша лапками кверху лежит в углу клетки. Я – в слёзы. И тут приходят родители. Они купили джинсовый костюмчик, о котором я им все уши прожужжала. Костюмчик – это прекрасно, но Гоша-то умер!
Как работник на окладе, я считала себя обязанной каждое утро приходить на радио к девяти. Ранние пробуждения давались мне нелегко. Я не привыкла торопиться по утрам, долго раскачивалась: неспешно принимала душ, завтракала, читая книгу… От момента пробуждения до рабочего состояния проходило не менее трёх часов. Спросонья меня бесполезно спрашивать даже о моём имени – не
Яркие образные сны, замешанные на абсурде, который таковым не воспринимается в царстве Морфея, мне снились всегда. Некоторые повторялись, я их помню, но пересказывать не стану. Нет ничего скучнее чужих снов.
Теперь с сибаритской вольницей было покончено. Встать в полседьмого утра, за два часа привести в порядок голову, внутренне и внешне, и лететь на работу. Будила меня бабушка, потому что будильник, близко поставленный, я прихлопывала, а отнесённый на подоконник, он мог звонить сколько угодно – во сне появлялись новые мотивы, и только.
Бабуля тормошила меня:
– Спит-то, спит! Как пьяный мужик, честное слово. Ася, тебе на работу, вставай! Я с таким трудом её устроила, а она в прогульщицы метит. Давай, деточка, поднимайся!
– В школу? – хныча, спрашивала я, потому что подобные сцены случались в детстве.
– В школу, в школу, за «пятёрками».
– Сегодня контрольная по алгебре…
– Ася! Наведи шарики на ролики! С работы выгонят за опоздания.
Никто бы меня не выгнал, строгого режима у нас не было, редакторы, если не было крайней нужды, приходили к одиннадцати, ведущие – за час до эфира. Продюсер Сеня и бухгалтерша-цербер раньше полудня не являлись. Хотя существовало так называемое балансное время, когда церберу надо было сдавать финансовые отчёты и она приходила на работу к десяти. Первым делом наведывалась в большую редакторскую комнату, и горе было тому, кто отсутствовал на рабочем месте: «Как премию клянчить, так он (она) глотку рвёт, а как трудиться, так их не доищешься».
Лучше контрастного душа для целей пробуждения на меня действовала фраза: «Тебя Костя бросил!» Лью на голову кипяток, потом ледяную воду – не помогает. Хочется свернуться на дне ванного корыта и доспать, пусть сверху льётся хоть холодная, хоть горячая. «Тебя Костя бросил!» – напоминаю себе, и сон как рукой снимает. Еду в автобусе, и хныкающим дятлом стучит в голове: «Поспать, поспать, поспать бы!» Что-то надо себе сказать… Вспомнила: «Тебя Костя бросил!» Голова дёргается от электрического разряда, и дремоты как не бывало.
По утрам в небалансное время на радио, кроме занятых в эфире, только я и Лара. От неё узнала массу поразительных сведений о своих коллегах. Они разводились, сходились, воспитывали детей-инвалидов с рождения и подсовывали вполне нормальных детей бабушкам, забывая навещать даже по выходным, среди них были тайные алкоголики, наркоманы, извращенцы…
Когда я, поражённая, спрашивала:
– Ты точно знаешь, что Игорь живёт со своей тёщей?
Лара делала загадочный вид:
– Предполагаю. А почему Игорь носится по городу, ищет её любимый чай с бергамотом?
– Потому что она ушла с работы и воспитывает его детей, потому что Игорь уважает тёщу, преклоняется перед ней и стремится отблагодарить хоть малой услугой.
– Ну-у-у, – тянет Лара, – ты, Ася, такая приземлённая!
Зато Лара возвышенная – витает в фантазиях, абсолютно фантасмагорических. Прежде мне казалось, что Лару нещадно эксплуатируют. Теперь понимаю: ей и надо бегать-носиться с поручениями – в иной ситуации, в простоях, она предаётся сочинению небывальщин.
Готовиться к своим передачам в редакторской оказалось сложно. Мне не хватало тишины – возможности сосредоточиться, книг – любимых помощников, стоявших на полках дома. Как ни желал продюсер использовать меня на полную катушку за скромный оклад, но голосок мой не подходил для серьёзных передач. Выход нашёлся всё-таки. С десяти до одиннадцати и с восьми до девяти вечера у нас в эфир выходит «Поздравляю вас!» – передача, которую в старой терминологии можно назвать концертом по заявкам. Объяснять, думаю, не приходится. У большинства радиостанций подобные выпуски наличествуют. Шиком, высшим пилотажем считается разговорить позвонившего: чем таким-сяким ваш любимый Петя отличается? А кто Петя по профессии? Сантехник! Романтично! Мой, то есть ваш любимый сантехник! Для него звучит песня, подаренная Тамарой…
Время требуется, чтобы звукооператор отыскал нужную песню и запустил в эфир. Гроздь эсэмэсок можно подогнать под одну заявку, потому что «поздравляльщики» вариативностью не отличаются, а гнать в эфире Диму Билана за Димой Биланом невозможно.
Приходя на радио к девяти утра, отбывая после девяти вечера, не привыкшая к длительному пребыванию в людской среде, я валилась с ног от усталости. Это было целительно. Я так хотела выспаться, отдохнуть, что фраза: «Меня бросил Костя!» – почти не будоражила. Проглотив, не разбираясь, что бабушка подсовывала, я брела к постели и падала замертво. Чтобы наутро вырваться из сна под бабулино: «Ася, поднимайся! При Сталине за опоздания в тюрьму сажали».
…Сталин, как же, помню. Звонил на передачи… А потом я его спасла. Усатого тирана? Было-было. Чтобы генсек на радио звонил?..
– Ася! Или ты поднимаешься, или несу чайник!
Зачем Сталину чайник? Для ритуального омовения, совершаемого мусульманами перед намазом. Никто, кроме меня, не знает, что Сталин – шахид!
– Ася! Разбери тебя черти! Уже без четверти восемь. Ты за полчаса не оклемаешься. Наградил бог внучкой! Сейчас пойду и лягу с давлением стенокардии!
Под бабушкины угрозы, в полубреду я сползаю с тахты и плетусь в ванную, чтобы под струями то холодной, то горячей воды сообразить, что Сталин к шахидам отношения не имеет, а меня бросил Костя.
Через три недели штатной работы, когда до Нового года оставалось несколько дней, я сумела войти в ритм. Вскакивала утром – больно жирно вам будет, девушка, валяться в постели, расставаясь со сном. Принимала душ, завтракала – кофе, творожок, маленькая гренка с клубничным повидлом. Мчалась на работу.
Рассуждения про сов и жаворонков – ерунда. По себе теперь знаю. Надо – встанешь, сова, на заре. Надо – полночи, жаворонок, будешь вкалывать, потому что завтра – ответственная работа. В моём случае – передача «Словарик».
Хвалить себя неделикатно. И всё-таки замечу, что без Костиного дирижирования, без подсказок я работала вполне профессионально. Мне казалось странным, что когда-то боялась микрофона, замирала от каждого телефонного звонка. Профессионализм опасен заблуждением насчёт собственного большого мастерства, расслабленностью, нередко приводящей к ошибкам и проколам. До абсолютной самоуверенности мне было ещё далеко, но вот бациллой «радиомании» я уже заразилась. О бацилле рассказывал Костя. Заболевание чаще поражает диджеев – они часами треплются в эфире и уже не могут существовать без этой формы самовыражения, действующей наркотически. Точно не берусь воспроизвести биологическую подоплёку, но примерно так: волнение, которое вызывает работа в эфире, провоцирует выработку адреналина, а тот, в свою очередь, запускает процесс защиты организма в виде выплеска гормонов удовольствия. Точно так при тяжёлом физическом труде те же гормоны выплескиваются в кровь. Можно понять природу, скрасившую тяжкий труд. (Хотя я плохо представляю себе рабов на галере, с энтузиазмом гребущих вёслами.) Про радио природа знать не могла. Радиомания – побочный эффект. Для меня работа в штате радиостанции – негаданный подарок. Я трудилась бы бесплатно, перешла на хлеб и воду, ходила бы в обносках – только не отлучайте от микрофона. К сожалению, продюсеры отлично знают про бациллу и ловко используют зависимость радиоведущих. Не все ведущие, конечно, подвержены радиомании. Но тех, кто с иммунитетом, можно сократить под предлогом кризиса.