Стоящий в тени Бога
Шрифт:
Новоявленному лекарю не позволили долго наслаждаться приятной картиной, тешившей самолюбие полководца-неудачника: все-таки «ганна'им» сумели дорого продать свои жизни. Врача сразу загрузили работой, пока Крикс пошел докладывать о пленнике начальству. До полудня Иуда, едва держась на ногах от усталости, промывал и зашивал, накладывал бронзовые скобки на колотые и рубленые раны, перевязывал, мазал бальзамами, делал лубки.
Это не было лечением в истинном смысле слова, ибо целитель не вкладывал в сей процесс ни искреннюю молитву, ни душевный порыв, ни собственные жизненные силы. Так, чисто механическое действо, подобное совокуплению со старухой: конечный результат достигнут, удовольствие же не получено. Не магия, не
Со злорадством Иуда щупал пульс на артериях умирающих, прикладывал к их губам полированное медное зеркальце для того, чтобы уловить дыхание, и резко бросал носильщикам:
– Тащите труп к костру!
Иуда-целитель понимал, что негоже ликовать от смерти пациента. Спрятанный внутри его Иуда-воин упрямо твердил: еще как гоже! Побольше бы их сдохло!
В полдень лекарь жадно сжевал два черствых куска ячменного хлеба, запил водой из большой бочки на телеге и снова отправился менять повязки, выявлять гнойные раны и кандидатов на ампутацию конечностей. Как ни странно, сил у него прибавилось – видно, прошло похмелье от Напитка Испытаний.
Вдруг дикий звериный рев резанул его по ушам, хотя раздался он в двух сотнях локтей от стоянки союзников – возле одной из палаток, где жили начальники самых отборных пехотных отрядов легиона.
– Врача! Врача! Мой сын умирает!
Неарх, волочившийся за Иудой, как хвост за собакой, незамедлительно схватил зелота за рукав хитона и потащил бегом за собой, не обращая внимания на возмущенные протесты раненого, брошенного в самой середине перевязки.
В мгновение ока запыхавшийся лекарь очутился перед большой палаткой неподалеку от алтаря. У входа в нее на ложе из настеленных одеял бился в конвульсиях крупный юноша в легкой льняной тунике. Его посиневшие губы разверзлись в немом крике, глаза вылезли из орбит. В багрово-синем лице и тысячеокий Аргус не нашел бы ни единого белого пятнышка. Руки бессильно терзали горло. Он задыхался, а грудь его не вздымалась.
Юнец испустил особо страшный хрип, дернулся – и затих...
– Он умер, умер! Мой последний сын! Лонгин, очнись, вернись из Гадеса! Да приведите же кто-нибудь лекаря, проглоти вас Цербер! – вокруг него суетился, кричал, ругался, заламывая руки, громадный, статный, очень красивый муж лет сорока.
Даже если бы на нем не было посеребренного шлема, а на доспехах – металлической грозди винограда, даже если бы у ног его не валялась отброшенная виноградная лоза, предназначенная для наказания виновных, даже если бы его густой бас не перекрывал шум лагеря даже и тогда в нем можно было бы безошибочно узнать великого воина и центуриона. Причем не простого центуриона, а из самых почетных, возглавлявших лучшие манипулы, претендующих на скорое повышение по службе до поста военного трибуна и командования когортой, а то и боевой линией легиона. Ибо двигался он с грацией огромной кошки, и окружающие смотрели на него, как на прирученного хищника – восторженно и опасливо.
С первого взгляда Иуда почувствовал духовное родство с ним – оба они родились под знаком Льва.
– Примипул [43] Серторий, мое имя Неарх. Я привел тебе своего раба – целителя, лучшего в этой стране! – поклонившись, сказал грек на своем родном языке.
– Да не обделит тебя благосклонностью богиня счастья Фелица, доблестный велит, за быстрый отклик на мой зов! А я лично возблагодарю тебя, если твой врач спасет моего сына! Приступай, лекарь! – скомандовал Серторий на койне.
43
Примипул – старший центурион первой центурии, обычно командир или первой манипулы когорты, или всей когорты.
– Что с ним случилось? – спросил Иуда на том же наречии.
– Разве ты не видишь?! Он задохнулся! Делай что-нибудь, не болтай, раб!
– Как могу я врачевать, не зная причин его болезни, того, как его лечили до моего прихода?! Поэтому замолчи, сотник, не трать попусту мое время! Эй, кто-нибудь может сказать, как и от чего этот эфеб потерял дыхание?
Из толпы вытолкнули трясущегося от страха пожилого человека, под глазом которого расплывался здоровенный синяк. Он представился ветеринаром Гратом, который был вынужден взяться за лечение Лонгина, так как настоящих врачей и хирургов-цирюльников у римлян не осталось. (Позднее Иуда узнал, что часть зелотов во главе с неистребимым Иешуа бар Ионафаном прорвалась через римский строй к вражескому обозу, перерезала всех возничих и лекарей, большинство ветеринаров и больных легионеров и ушла в горы.)
В конце битвы декурион Лонгин получил сильный удар по голове и потерял сознание. Очнулся к вечеру, его тошнило, он не мог даже стоять из-за сильного головокружения. Грат дал ему вина с маковым отваром, и пациент уснул. На рассвете его разбудили. Голова все еще кружилась. После выхода Гелиоса на середину небосклона больного накормили, снова дали вина и уложили на спину. Ни с того ни с сего у него началась рвота, потом он стал задыхаться.
Несчастный ветеринар, и без того не знавший, что делать, был страшно затерроризирован Серторием и сам, казалось, собирался вот-вот отдать свою душу Плутону.
Иуда преклонил колени перед Лонгином, понюхал его рот. Потянуло кислым запахом блевотины. Поднес медное зеркальце сначала к губам юноши, потом к своим глазам – ни следа тумана от дыхания. Пощупал пульс на шее – не чувствуется. Глаза закатились, лицо багрово-синюшное, на шлепки и оклики не реагирует.
– Твой сын уже не дышит, – с неожиданным для себя сочувствием сказал он Серторию, который серостью лика напоминал гипсовую статую. И, смущаясь собственной жалостливости, добавил: – Он захлебнулся своей рвотой. Нельзя было поить его вином и класть на спину... Лицо центуриона обрело цвет снега: любимое чадо погибло позорной смертью закоренелого пьяницы! В порыве отчаяния он схватил зелота за плечи и сжал, как тисками:
– Неарх сказал, что ты – самый великий целитель в Иудее! Ты его слов не опроверг, значит, это правда! Сделай что-нибудь! Клянусь Фидес [44] , если спасешь Лонгина, я выкуплю тебя за любые деньги и отпущу на волю!
Животворным оазисом для заблудившегося в пустыне верблюжьего каравана, долгожданным огнем маяка для потерявшейся в море триремы – вот чем внезапно стал для Гавлонита лежащий перед ним бездыханный молодой римлянин. Был врагом – сделался якорем спасения. Адонаи дарит Галилеянину возможность вынуть выю из рабского ярма. Саваоф, бог воинств, не дал убить Лонгина в сече, позволил демонам болезней овладеть его телом прямо на глазах Иуды – значит, Всевышний указывает вождю «ганна'им» выход из западни! Надо только применить свое искусство целителя, свою магию!
44
Фидес – римская богиня верности клятве.
Странно, что орудиями воли Своей Господь избрал не правоверных, а двух необрезанных италиков, сына и отца. Хотя, если бы не приверженность к язычеству, их можно посчитать вполне достойными мужами... Особенно Сертория, столь рьяно пекущегося о своем ребенке-Ребенке?
Ребенке!!
Вот оно, долгожданное откровение, знамение Творца!
Иуда вспомнил чудо пророка Елисея: воскрешение чада Санамитянки из мертвых.
«И вошел Елисей в дом, и вот ребенок умерший лежит на постели его. И вошел, и запер дверь за собою, и помолился Господу.