Стоять до последнего
Шрифт:
Кульга глотнул морозный воздух, одолевая подкатившую к горлу тошноту, и, вынув из кармана индивидуальный пакет, разорвал его зубами. Вдруг совсем рядом, у самого танка, послышались голоса. Кульга застыл с остатком бинта в руке, жадно вслушиваясь. Кто там? Свои?
Поспешно сунув бинт за голенище сапога, он стал шарить вокруг себя, ища оружие. На душе потеплело, когда нащупал автомат. Часть деревянного приклада на автомате была срезана осколком и торчала углом. «Главное – стрелять из него можно, – заключил Кульга, обретая уверенность. – Живым в руки не дамся!»
Слышно было, как похрустывает снег под ногами. Немцы обошли танк, о чем-то переговариваясь между собой. Их было трое. Кульга не шевелился, боясь нечаянным шумом выдать себя. «Верхний люк закрыт, оттуда им не влезть, – размышлял он. – И в нижний не сунутся… Рискнут – перебью по одному».
Немцы, полопотав о чем-то, вскоре удалились. В танке стало почти светло. Кульга понял, что наступает утро. Стянул с головы разорванный меховой шлем и, стискивая зубы, замотал голову бинтом, ощущая под пальцами смерзшиеся комочки волос. Потом, стараясь не сдвинуть повязку, осторожно надел шлем.
Вдалеке неожиданно послышались голоса и загудел трактор. Григорий притих, вслушиваясь. Когда ему показалось, что говорят по-русски, сердце забилось радостными толчками. «Надо дать о себе знать, а то пройдут мимо!»
Кульга вылез из люка, закоченевшими пальцами прижал автомат и нажал на спуск. В морозном воздухе гулко грохнули выстрелы. И снова ватная тишина забила уши. Тягостно шли минуты. Потом издалека донеслись слова:
– Не стреляйте! Свои!
Григорий, глотая густую слюну, пополз вверх по отлогому склону, не выпуская из рук автомата. Выглянул из-за танка. Прямо к нему катил гусеничный трактор, и он узнал водителя, сержанта с рыжими усами из сборного пункта аварийных машин. – Свои!..
У Кульги потеплело на сердце – теперь спасен! И тут же он подумал о том, что с вершины высотки немцы запросто могут уничтожить гусеничный трактор. Не выпуская из рук автомата, он переполз на другую сторону танка, где лежали убитые Новгородкин и Скакунов, и взглянул на высоту. Он хорошо помнил расположение огневых точек. Присмотревшись, Кульга увидел, что огневые точки перестали существовать. Проволочные заграждения разбиты, блиндажи разворочены взрывами, и торчат сиротливо одинокие бревна. Григорий улыбнулся, разглядывая бесформенные остатки недавнего грозного дота:
– Наша работенка…
И тут он понял главное – пока лежал в забытьи в танке, наши вторично штурмовали высоту, выбили немцев и пошли дальше!
Глава седьмая
В комнате на окне у Миклашевского в стеклянной банке с водой стояли веточки, привезенные им неделю назад из лесу, и на них уже вспыхнули зеленые маленькие листочки – знамена весны. Он в короткие часы отдыха любовался зеленью, замечая появление каждого нового листочка. О своих веточках Игорь написал в письме жене. Лизавета сообщила, что и у них на окошке стоит бутылка с ветками, что сын Андрюшка сам меняет воду и говорит, что у него «цветы, как у папы».
Игорь перечитал последнее письмо от жены, посмотрел на лист из школьной тетради, на котором Лизавета рукой сына вывела слово «папа», прижал этот лист к щеке, как бы чувствуя детскую руку, потом тихо произнес, пряча письмо в чемодан:
– До встречи, милые мои…
В дверях показался капитан Лелюшенко. Он был в шинели, придававшей его крупной, сутуловатой фигуре стройность. На круглом, гладко выбритом лице Павла Степановича можно было прочесть задумчивую тревогу. Все эти месяцы капитан руководил подготовкой Миклашевского, придирчиво и, как казалось Игорю, слишком педантично проверяя исполнение всех пунктов учебной программы. Особенно тот старался на последних занятиях, когда проходили «допросы в гестапо». Каких только каверзных вопросов не задавал Павел Степанович, требуя немедленно отвечать на каждый из них.
Но теперь все позади, учеба окончена. Легенда отработана – она очень проста и естественна. Фамилию не меняли. Миклашевский оставался Миклашевским. Ведь так легче будет установить контакт с родственником-предателем, который за эти месяцы поднялся еще выше и занимал важный пост. В фашистской газетенке, выпускаемой на русском языке, стали довольно часто появляться его длинные статьи.
По разработанной легенде Миклашевского должен задержать патруль без увольнительной записки и в нетрезвом состоянии: затем он якобы попадет на скамью подсудимых, где военный трибунал с него снимет все награды, разжалует в рядовые и отправит на передовую в штрафной батальон. Местом действия выбрали пивной бар на Пушкинской площади, который находился рядом с аптекой.
– Готов? – спросил капитан.
– Да, – ответил Игорь, окидывая последний раз свою курсантскую комнату взглядом.
– Поехали, – Павел Степанович взглянул на часы, – патруль уже на площади.
Через несколько минут легковой автомобиль доставил их на улицу Горького. Притормозили у гастронома, и Павел Степанович, положив руку Миклашевскому на плечо, сказал:
– Давай, Игорь. Только выпей хоть немного, понял?
Пивной бар встретил Миклашевского шумом и гомоном. Голубоватый дым висел в воздухе. Повсюду громко обсуждались последние события на фронте, назывались освобожденные города и поселки. Игорь заказал одну кружку пива и, поставив на столик зеленую бутылку водки, начал «бражничать». Незаметно выливая стопку за стопкой под столик, он минут через двадцать, покачиваясь, стал привязываться к посетителям пивбара:
– Ты вот пивком наслаждаешься… Ты, говорю, пивком… А я… Мои друзья там кровь проливают…
Переодетый чекист попытался успокоить «подгулявшего» лейтенанта, но тот начал куражиться еще больше.
– Сгинь, сволочь!.. – Миклашевский грохнул пивной кружкой о пол. – Я кровь проливал, а ты…
Скандалиста попытались унять – напрасно. Миклашевский схватил переодетого чекиста за воротник брезентухи и отшвырнул к стенке. Незаслуженно оскорбленный, сжимая кулаки, бросился к Игорю…
Крики в пивбаре всполошили патруль. Трое военных бросились на место происшествия и вскоре выволокли «подгулявшего» лейтенанта на улицу. На тротуаре сразу же образовалась толпа любопытных. Надо же было так случиться, что среди них оказалась и соседка Миклашевского Мария Степановна, знавшая Игоря с детства. Она удивленно раскрыла глаза – вот те на! Как понимать такое? Под самый Новый год Игорь вдруг заявился, как он сказал, с фронта, и его, даже не командира, но как важную персону, встречали на легковой машине. Кто бы мог подумать! А вот сейчас тоже увозят военные с автоматами, но уже на другой машине, с решетками на окнах.