Стоять до последнего
Шрифт:
– Не знаю, не пробовал. Только по бутылкам стрелял из трофейного парабеллума, да потом нагоняй получил.
– Ага, попался, – в глазах фашиста вспыхнул радостный блеск. – Значит, парабеллум знаешь?
– Стрелял однажды.
– Ты офицер! Не отпирайся.
– Рядовой! – Миклашевский произносит четко и громко. – Разжалован по приговору военного трибунала!
– Хватит! Думаешь, не видно, что все выучил? Плохо работают ваши специалисты и тебе липовую легенду подсунули. Понял?
– Ничего не понял.
– Довольно играть комедию. Теперь слушай, что я тебе скажу, – гитлеровец сделал паузу, как человек, знающий важный секрет, и заговорил уверенно, твердым тоном: – Ты не перебежчик! Тебя готовили в школе разведчиков, где имеется и наш агент. И мы тебя ждали. Ждали, голубчик!
– Вы ошибаетесь…
– Молчать!
– Слушаюсь.
– Повторяю, ты – не перебежчик. Тебя специально готовили в школе разведчиков, чтобы забросить к нам в тыл. А в школе есть наш агент, смекаешь? И мы тебя ждали. Ждали. И вот, сам видишь, встретились. От нас никуда не денешься, – гестаповец чуть подался вперед, цепко хватая взглядом каждое движение на лице Миклашевского, потом приказал: – Садись! Отвернись к стене и подумай. Даю пять минут на размышление!
Вдруг за окном раздалась короткая автоматная очередь. Стекла тонко дрогнули.
– Пустили в расход одного такого перебежчика! – назидательно произнес гестаповец.
У Миклашевского заныло под сердцем. Чья-то жизнь оборвалась рядом. Пересилив себя, Игорь ухмыльнулся и произнес, выдавливая изнутри каждое слово, стараясь говорить как можно беспечно:
– А мне их не жаль, господин хороший!
– Ты подумал? – гитлеровец смотрел в упор.
– Да.
– Решил говорить правду?
– Да.
– Так какое же было у тебя задание? – в его глазах мелькнуло самодовольство победителя.
– Вы меня не за того принимаете. Ошибочка у вас вышла!.. И насчет школы, и какого-то задания. Я сам к вам перешел! Добровольно! И нечего меня дергать! – Миклашевский отвечал с запалом и зло, выкрикивая каждую фразу. – Вы же листовки разбрасывали и призывали, так? А теперь что ж выходит, писали муру сплошную?..
– Ты кончил?
– Кончил.
– Так, красная стерва!
Гестаповец встал из-за стола, подошел к Миклашевскому. Они были почти одного роста. Глядя Миклашевскому в глаза, тот произнес слова, от которых у Игоря по спине побежал холодный пот:
– Вчера не только ты один к нам перешел. Еще двое перебежали. Двое!.. И они все выложили. Как тебя ваши чекисты доставили к передовой и как провожали. Как в минном поле проход делали. Так кто же из нас ошибся?!
Миклашевский не ждал такого оборота. На какое-то мгновение внутри у него все дрогнуло. Мысли понеслись в голове с бешеной скоростью. Неужели провал?.. Неужели конец? Так по-глупому… «Стоять… Стоять до последнего! – приказывал он себе. – Без паники!» Ни одна жилка не дрогнула на его лице, не выдала внутреннего напряжения. Игорь выдержал взгляд гестаповца.
– Перешли, говорите? – Игорь не слышал своего голоса, он почти кричал. – Сколько их там? Двое?.. Так давайте их сюда!.. Пусть они, гады, мне в лицо скажут брехню такую!.. Я им пасть разорву за паскудные слова!
– Надо будет, позовем. Будешь и дальше упираться?
– А я и так весь как на ладони, весь открыт!
Но тут неожиданно раздался телефонный звонок. Гитлеровец шагнул к столу, снял трубку.
– Обер-лейтенант Дитрих слушает, – сказал он по-немецки. – Да, герр майор!.. Упирается, как дубина… Да, да… Что?.. Конечно, они все фанатики… Согласен, напрасно теряю время… Протокол?.. Да, да, оформил… Что? Что вы сказали, герр майор?.. Расстрелять?.. Да, да… Не возражаю… Сейчас?.. Хорошо, герр майор.
Гестаповец разговаривал по-немецки, но Миклашевский хорошо все понимал. Игорь стиснул зубы, чтобы ненароком не выдать своего волнения. Кто бы мог предположить, что его переход так нелепо кончится! Случайность, которую никто не смог предположить…
Обер-лейтенант положил трубку, повернулся к Миклашевскому:
– Я только что разговаривал с майором. Слышал, что он сказал?
– По-немецки не понимаю, извините…
– Приказал тебя расстрелять, если дальше будешь упорствовать. Даю тебе последний шанс спасти свою жизнь. Будешь говорить?
– Зовите тех подонков, пусть докажут, что я из этой… из школы разведчиков. Пусть! А мне нечего добавлять, нечего!!! Я виноват только в том, что перешел на вашу сторону, вот!..
Миклашевский говорил горячо, хотя в душе опасался встречи с перебежчиками. Те могли в два счета выдать и разоблачить. Но что ему еще оставалось делать? Где-то теплилась надежда, что перебежчики могут оказаться не из роты Рокотова, не из этого батальона и они слыхом не слыхивали о Миклашевском, в глаза его не видели.
– Жаль мне тебя по-человечески, но ты сам себя губишь. Такой молодой и сам ломаешь свою жизнь! – обер-лейтенант покачал головой, прошелся по комнате, остановился у стола и нажал кнопку звонка.
Открылась дверь, и на пороге выросла фигура долговязого ефрейтора.
– Слушаю, герр обер-лейтенант!
Гитлеровец, затягивая паузу, посмотрел на Миклашевского, как бы спрашивая взглядом: «Будешь говорить, чтобы остаться живым?» – и потом подал команду по-немецки.
Долговязый ефрейтор грубо толкнул Миклашевского в плечо:
– Топай! Шнель!
Ночь стояла холодная и звездная.
Миклашевского повели к кирпичной стене сарая. Где-то в глубине под сердцем еще теплилась надежда на чудо, на спасение. «Бежать! Бежать!» – стучала мысль, он окинул взглядом двор, открытую дверь в казарму, откуда доносился шум голосов, у ворот крытый грузовик, два мотоцикла с колясками, проходная. Забор, его можно перемахнуть, если разбежаться как следует. А их, врагов, рядом всего двое – оберст и долговязый ефрейтор с автоматом. Но что-то его удерживало от попытки спасти себя. Какое-то подсознательное чутье подсказывало ему не торопиться, подождать еще чуть-чуть… Но через минуту мысли о побеге оказались нереальными, было упущено главное – момент.