Стоять до последнего
Шрифт:
Вскочив в подошедший трамвай, Игорь прошел к передней площадке. Трамвай покатил вниз по Тверскому бульвару. На бульваре, среди деревьев, мальчишки и девчонки сооружали снежную крепость. Пожилая дама вела на поводке гладкого бульдога. Военный с перебинтованной рукой шел с девушкой, и оба весело смеялись. Шла обычная жизнь большого города.
Старенький трамвайный вагон, покачиваясь и погромыхивая на стыках, звеня пронзительно и весело, катился вдоль бульвара по сверкающим на солнце рельсам. Миклашевский заглянул в кабину вагоновожатого. Там сидела молодая девушка с довольно приятным румяным, здоровым лицом, закутанная шерстяным платком, из-под которого выбивались темные волосы. Она напряженно смотрела вперед сузившимися, слегка раскосыми глазами и цепко стискивала пальцами рычаг управления.
Трамвай подошел к Никитским воротам, и Миклашевский спрыгнул с подножки. Помахал рукой вагоновожатой, которая оглянулась на него. На Никитской площади, возле памятника Тимирязеву, лежали рядами мешки с песком, припорошенные снегом, а за ними была установлена полуавтоматическая зенитная пушка. Ее длинный ствол, выкрашенный белыми пятнами, смотрел в морозное небо. Около пушки расхаживал хмурый часовой, одетый в новый дубленый полушубок и серые валенки. «Свой брат, – подумал Миклашевский, направляясь по улице Герцена к своему переулку. – Служба тут не та, что у нас на Ладоге. Столица!»
Ноги, казалось, сами несли Игоря вперед. Ему даже стало жарко. Вот и переулок. Школьники стайкой бегут навстречу, с портфелями и сумками. Мальчишки кидаются снежками в девчонок. Игорь, стараясь унять волнение, входит в неприметный, обшарпанный и до боли знакомый подъезд. Лестница на второй этаж, железные перила… Глотнув воздух, Игорь поднимает руку и нажимает кнопку электрического звонка. За дверью раздались шаги. «Кто? Мама? Тетя Александра?!» – гадает Игорь, напряженно ожидая.
Дверь наконец открывается, и показывается голова соседки Марии Степановны. Она ничуть не изменилась. Те же морщины, тот же красно-бронзовый волос, завитый в локоны, и под глазами набрякшие мешки.
– Вам кого, молодой человек?
– Здравствуйте, Мария Степановна…
– Простите, но я вас… Неужели Игорь? – она порывисто обнимает Миклашевского, как близкого, заводит в коридор, включает свет. – Вырос-то как, изменился! Худой уж больно! Неужели и на фронте с продуктами плохо?
Миклашевский снял с плеч тощий вещмешок, положил его на стоявший у стенки теткин сундук. Дверь в теткину комнату была закрыта висячим замком. Раньше, как помнил Игорь, тетка никогда не пользовалась навесными замками. Значит, уехала давно и надолго. Дальше по коридору дверь в комнату матери, где прошли его детство и юность. Высокая дверь, обитая черным дерматином, также заперта плоским увесистым замком.
– Ключи у меня… Оставили. Сейчас вынесу, Игорь, – тараторила соседка, направляясь в свою комнату. – И письмо от твоей мамаши… Она с госпиталем две недели назад уехала. Пишет, что они теперь на Урале, в городе Ижевске…
Игорь не стал открывать и заходить в свою комнату. А что ему, собственно, делать одному в пустой комнате?.. Он подержал на ладони ключи и вернул их соседке.
– Знаете, я по пути… Забежал на пару минут. Спрячьте ключи. Можно, я от вас позвоню?
Миклашевский вынул из нагрудного кармана записную книжку и позвонил по номеру, который дал ему в Ленинграде Семен Васильевич.
– Полковник Ильинков слушает, – раздался в трубке глуховатый голос.
– Докладывает лейтенант Миклашевский, – сказал Игорь. – Прибыл в Москву.
– Где находитесь?.. На аэродроме?..
– Нет, дома… у Никитских ворот. – Игорь назвал адрес.
– Сейчас высылаю машину. Мы давно вас ждем.
Мария Степановна смотрела на Миклашевского и не могла найти ответа на мучившие ее вопросы. А когда Игорь ушел, она побежала к дальнему окну, выходившему в переулок, и увидела, как подкатила черная легковая машина, как вышел из нее шофер и распахнул перед Миклашевским услужливо дверцу.
– Кто бы мог подумать! – тихо сказала сама себе Мария Степановна. – Расскажи людям – не поверят.
Через час Миклашевский находился на четвертом этаже массивного многоэтажного здания, в кабинете полковника Ильинкова. Разговор был очень коротким.
– Завтра приступим к работе, – сказал Ильинков, – а сегодня устраивайтесь и отдыхайте.
Потом Миклашевского провели вниз, в полуподвальное помещение, откуда распространялся вкусный запах жареного мяса и наваристого бульона. Повар, принимая у Игоря талоны, полюбопытствовал:
– Откуда ты такой доходной, лейтенант?
– Я?.. – переспросил Игорь, глотая слюнки. – Из Ленинграда я…
Повар несколько секунд с любопытством разглядывал Игоря, ничего в ответ не сказал, а, зачерпнув со дна погуще, налил в тарелку по самые края густого горохового супа, похожего на кашу, подбросил туда еще вареного мяса, на второе наложил горку макаронов по-флотски, обильно полив сверху маслом, и все это подал Игорю.
– Ешь, друг, набирайся силенок!..
Глава пятая
Вальтер провел «мерседес» по тесной улочке. В пятом от угла доме на четвертом этаже снимала меблированную комнату Марина Рубцова. Впрочем, она и сейчас снимает ее. И живет там. Даже в тот тяжелый субботний день, когда им удалось вывезти в чемодане рацию, Марина вечером возвратилась «домой». Только с той субботы связь с Центром они ведут из другого места, из мансарды бельгийского инженера-химика, дом которого находится неподалеку от Рюпель-канала.
В тот же вечер, едва Марина закончила «разговор» с Москвой, Вальтер устремился на своей машине в город – хотел проверить, как поведет себя тот непонятный автофургон. Но около булочной громоздкого грязно-серого автофургона уже не оказалось. Лишь широкие рубчатые следы у самого тротуара напоминали о том, что здесь находилась крупная машина. И Вальтеру стало ясно – гестаповцы засекли их передатчик, а теперь пытаются запеленговать и установить место, откуда идут позывные в эфир.
«Не надо торопиться с выводами, – сказал тогда Вальтер сам себе, – надо подождать и проверить».