Стоять до последнего
Шрифт:
Капитан встал, пожал руку, сказал, что надо торопиться, и, не говоря больше ни слова, направился к вешалке, снял свою шинель. Игорь увидел, что подкладка у шинели на меху. Сунув руки в рукава, капитан коротко бросил:
– Поехали!..
– Куда? – удивился Миклашевский, чувствуя, как от усталости и теплоты его подташнивало.
– В штаб корпуса, – ответил капитан, застегивая крючок воротника шинели, вытянув вперед подбородок.
Чухнов вызвал писаря и велел выдать лейтенанту необходимые документы.
Через четверть часа черная «эмка», стоявшая у крыльца, тронулась по дороге в сторону Ленинграда. Рядом с шофером сел капитан, а на заднем сиденье расположился Игорь Миклашевский. Бессонная ночь, поход по льду озера вымотали лейтенанта, и он, убаюканный равномерным рокотом мотора, напрасно пытался бороться с наплывающей дремотой. Веки отяжелели, ресницы слипались сами, а в голове плыл страшный туман.
– Товарищ капитан, я немного вздремну… Служба наша такая, ночь как рабочий день, а день вроде ночи, для спанья отведен…
Тот ничего не ответил. Игорь не стал повторять просьбу. Сиденье довольно просторное, и лейтенант уместился на нем, подложив под голову руку, и закрыл глаза.
Спал Игорь недолго. Машину бросало из стороны в сторону, дорога была разбита еще осенней распутицей, а сейчас, схваченная морозом, она вся состояла из ухабов да рытвин… Но и короткий сон принес ободрение, влил новые силы. Миклашевский окончательно проснулся. Однако он продолжал лежать с закрытыми глазами, обдумывая свое положение: куда его везут? И зачем?.. Почему к командиру корпуса?.. А может, и там задержки не будет, повезут еще дальше, к другому высшему начальству?.. Странно и непонятно. Никогда еще к нему не было такого внимания, если не считать приемов после побед на ринге… Может быть, выпала большая награда?.. Но вроде бы не за что награждать. Мелькнула догадка, что разобрали один из его рапортов, в которых он просился в школу разведчиков, однако такую мысль Игорь тут же отбросил как нереальную.
Он терялся в догадках и предположениях. И вместе с тем какой-то далекий голос шептал ему, что жизнь его с этих минут круто изменится… И трудно было не верить тому голосу. Предчувствия еще никогда не обманывали его. Правда, сейчас пока Игорь не мог сказать, в лучшую или в худшую сторону бросит его судьба. Многое пока еще неясно. Да и капитан, сопровождающий его, молчун попался, слова из него не выдавишь… Однако главное, в чем он был уверен, так это то, что в его жизни происходит крутой поворот. Об этом и спорить нечего… И так видно простым глазом. У большого начальства каждый час на учете, нет свободного времени, чтобы вызывать рядовых младших командиров на душевный разговор за кружкой кипятку.
За окном тихо падал крупными хлопьями снег. Марина стояла у окна и смотрела на белые пухлые комочки, которые сыпались и сыпались, покрывая остроконечные крыши, оседая на голых ветвях деревьев. И все вокруг сразу преобразилось, стало светлей. Марина смотрела на снег, и ее губы шептали ласковые слова:
– Родной мой… Нашенский, русский снежок!..
Снег пошел неожиданно. С вечера резко похолодало, дул северный ветер, пронизывающий до костей, низко над городом плыли набрякшие темные тучи, похожие на серые солдатские шинели. А к рассвету, едва ветер стих, посыпались снежинки. Сначала робко, как бы пристреливаясь и примериваясь, а потом повалил крупными хлопьями, густо и обильно.
Первый снег… Он был как будто бы посланцем Родины, долгожданной весточкой, принесшей добрые известия. Там, под Москвой, впервые за все годы войны в Европе фашистские армии потерпели крупное поражение.
О том, что у немцев дела пошли далеко не блестяще, можно было понять и по утихшему победному барабанному трезвону. Как-то сразу перестали назначать дни «окончательной победы», перестали говорить о «предстоящем грандиозном параде победителей». Более того, в последние дни германское командование вдруг совершенно переменило тон в своих сообщениях, газеты перестали писать о «продолжающемся наступлении», а в сводках неожиданно появились сообщения о «свирепых морозах в России». Создавалось впечатление, что лишь морозы и обильные снегопады затормозили продвижение. В официальном коммюнике было сказано весьма убедительно: «Так как условия погоды не допускают больших наступательных операций, германское командование отказывается от таковых. На широком пространстве Восточного фронта проходят лишь операции местного значения».
Марина смотрела на снег и улыбалась. Она хорошо знала, что все эти заявления и коммюнике являются сплошным враньем от начала до конца. Там, в Подмосковье, настоящей зимы-то еще и не было, там и морозы в такое время еще не набрали силы, термометр обычно показывает пять – восемь градусов… Так чего же испугались «победоносные полки», на сапогах которых лежит пыль покоренных столиц Европы?
Стало известно, что Гитлер, который сам готовился принимать парад на Красной площади в Москве, покинул Восточный фронт и неожиданно возвратился в Берлин. Позавчера фюрер выступил в рейхстаге…
А сегодня, на рассвете, когда посыпались первые робкие снежинки, Марина слушала Москву, слушала сообщение Советского информбюро, и знакомый ей по голосу диктор читал торжественно и звучно, с нескрываемой радостью выговаривая долгожданные слова: «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы…»
– Наконец-то!.. Наконец-то! – шептала Марина и, прижимая холодный диск наушника, не замечала, как у нее потекли слезы.
Она не стеснялась счастливых слез, шмыгала носом и слушала, как диктор перечислял уничтоженные и захваченные сотни танков, самолетов, орудий, автомашин… Звучали названия старинных подмосковных городов, хорошо ей знакомых с детства, которые освободили наши войска: Яхрома, Клин, Истра, Звенигород, Венев, Епифань, Локотня…
Как ей хотелось включить приемник на всю мощность, чтобы жильцы дома услышали победный голос Москвы! Чтобы все узнали о поражении гитлеровских дивизий, которые, как читал диктор, «разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери»…
Марина готова была слушать весь день такие радостные сообщения, но передача быстро окончилась. Накинув на плечи шерстяной плед, она подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Ей было хорошо и легко. А снег все валил и валил. Вдруг взгляд ее упал на подоконник, где стопкой были сложены газеты. На одной из них, вышедшей в первых числах декабря, синим карандашом был подчеркнут абзац. Марина почти наизусть помнит подчеркнутые ею зловещие слова и сейчас еще раз пробежала по ним глазами:
«Германское командование будет рассматривать Москву как свою основную цель даже в том случае, если Сталин попытается перенести центр тяжести военных операций в другое место. Германские круги заявляют, что германское наступление на столицу большевиков продвинулось так далеко, что уже можно рассмотреть внутреннюю часть города Москвы через хороший бинокль».
Дочитав абзац до конца, Марина озорно показала газете кончик языка, сделала рожицу, а потом сказала по-русски:
– Ну, как? Съели?..