Страх и отвращение предвыборной гонки – 72
Шрифт:
— Деньги, — сказал он. — Власть. Он обещал мне работу в Белом доме.
Я кивнул:
— Так ты меня подставил, сволочь.
— Почему бы и нет, — ответил он. — Я работал с Фрэнком раньше. Мы понимаем друг друга. — Он улыбнулся. — Как ты думаешь, от кого я получил этот новый универсал «вольво»?
— От Rolling Stone, — сказал я. — Черт возьми, они заплатили и за мой.
— Что?
— Конечно, мы все получили от них.
Он посмотрел на меня, выглядя совершенно пьяным.
— Чушь собачья, — пробормотал он. — Давай зайдем внутрь, прежде чем Манкевич решит вернуться и покончить с тобой. — Он кивнул в сторону беседки. — Я слышу, как он расхаживает
Я посмотрел здоровым глазом на беседку — освещенный луной маленький деревянный домик у реки… Затем взял свою сумку.
— Ты прав, — сказал я. — Он попытается еще раз. Давай пойдем внутрь. У меня есть баллончик «Мейс» в рюкзаке. Ты думаешь, он сможет с этим справиться?
— Справиться с чем?
— С «Мейсом». Надо пропитать им этого козла. Поставить его на колени, и чтоб он ослеп и 45 минут не мог дышать.
Краус кивнул.
— Правильно, это будет хорошим уроком для него, для этого высокомерного ублюдка. Пусть знает, как бить по голове порядочных журналистов.
Регистрация в «Уэйфэрер» была трудной, но не настолько, как мы ожидали. Человек на ресепшене проигнорировал наше состояние и отослал нас в крыло, расположенное так далеко от главного здания отеля, что мы три четверти часа искали свои номера… К тому времени уже почти рассвело, поэтому мы врубили магнитофон и засели курить «Сингапурский серый», восхваляя назначение от журнала и поздравляя себя с тем, что у нас хватило мудрости убежать из «Ритц-Карлтона» и отправиться в достойное место типа «Уэйфэрер».
В ходе этой бесконечной кампании я устраивал Отдел национальной политики в некоторых из худших отелей, мотелей и других подобных заведений западного мира. Политики, журналисты и коммивояжеры, кажется, тяготеют к таким местам — по причинам, о которых я бы не хотел думать прямо сейчас, — но «Уэйфэрер» является редким и постоянным исключением. Это как раз тот случай, который, видимо, подтверждает правило… Так или иначе, но это одно из моих любимых мест: беспорядочно разбросанные деревянные корпуса с просторными номерами, хорошая еда, автоматы, полные льда, и — о, да — приятные воспоминания.
«Уэйфэрер» был штаб-квартирой Джина Маккарти на предварительных выборах в Нью-Гэмпшире в 1968 году и стал также штаб-квартирой Макговерна — неофициально по крайней мере — зимой 1972-го. Новейшая история этого места предполагает, что оно может стать чем-то вроде Вэлли-Фордж [109] в президентской политике. А возможно, своеобразная мистика «Уэйфэрер» связана с природой предварительных выборов в Нью-Гэмпшире. Там всегда присутствует нечто особенное: выраженный личностный аспект, который уходит, когда игровое поле начинает сужаться и оставшиеся в гонке кандидаты отправляются в другие, более крупные и гораздо более сложные штаты.
109
В Вэлли-Фордж во время Войны за независимость США располагался лагерь Континентальной армии под командованием генерала Джорджа Вашингтона. — Прим. ред.
Именно это и объясняет, почему как Маккарти, так и Макговерн здесь преуспели. Предварительные выборы в Нью-Гэмпшире являются одним из немногих событий в предвыборной гонке, когда кандидаты вынуждены вести свои кампании, общаясь с избирателями лично, лицом к лицу. В Нью-Гэмпшире нет ни Секретной службы, ни обширного персонала из наемных слуг, ни полицейского сопровождения… Кандидаты разъезжают по штату на взятых напрокат «фордах» в сопровождении горстки местных сотрудников и журналистов и на самом деле заходят в гостиные местных жителей и пытаются объяснить свою позицию, отвечая на любые вопросы, без всяких телевизионных рекламных роликов, не имея возможности спрятаться, если дело принимает неприятный оборот.
Так и было в Нью-Гэмпшире за несколько недель до голосования, когда я столкнулся с Макговерном во время этого печально известного «интервью в мужском туалете». Меня часто спрашивают о том случае, как будто это был какой-то странный журналистский выкрутас — не то суперизобретательный, не то извращенный прием.
Но на самом деле это был просто случайный разговор между двумя людьми, стоящими у соседних писсуаров. Я пошел туда, чтобы помочиться — а не разговаривать с Джорджем Макговерном, — но когда заметил, что он стоит рядом со мной, то решил, что будет вполне естественным расспросить его о происходящем. Если бы это был мужской туалет в лос-анджелесском «Колизее» в перерыве матча между «Рэмс» и «49-ми», я бы, наверное, проклинал Джона Броуди за «этот последний перехват»… Но так как мы были в Эксетере, штат Нью-Гэмпшир, примерно на середине предвыборной президентской гонки, то я проклинал сенатора Гарольда Хьюза за поддержку Маски, а не того человека, с которым разговаривал… А если бы мы только что попали под страшный град, я бы, наверное, проклинал вместо Хьюза этот град.
Что вряд ли имеет значение. Дело в том, что любой имел возможность подойти в тот момент к писсуару рядом с Макговерном и спросить у него все, что хотел, и он бы ответил ему точно так же, как ответил мне.
Такова была странная магия предварительных выборов в Нью-Гэмпшире, но я не ценил этого, пока примерно пару месяцев спустя не заметил, что каждый раз, когда Макговерн хочет писать, по меньшей мере девять агентов Секретной службы бросаются в ближайший мужской туалет и выгоняют оттуда всех, а затем оцепляют это место, чтобы бедняга опустошал свой мочевой пузырь в гордом одиночестве.
Таково было только одно из заметных изменений в стиле кампании Макговерна, которые Краус и я попытались обсудить в предрассветные часы в пятницу утром в Манчестере. Джордж должен был прибыть в местный аэропорт в 10:15, чтобы возглавить шествие прессы, сотрудников и Секретной службы к обувной фабрике Дж. Ф. Макэлвайна на Сильвер-стрит — символическое «возвращение к корням» и его первое полноценное появление на публике после катастрофического «дела Иглтона».
Так получилось, что впервые со дня предварительных выборов в Калифорнии мы получили возможность поговорить о Макговерне серьезно. Мы освещали большую часть предварительных выборов вместе, и оба находились в Майами на съезде, но я не помню, чтобы мы перекинулись хоть одним связным предложением за все это время, разве что в четверг днем в подвальном кафе отеля «Дорал Бич», когда я час или около того ругал Макговерна за выбор такого «бездельника и козла», как Иглтон. Официальной информации от Манкевича на тот момент еще не поступило, но имя уже стало известно журналистам, и никто ему, похоже, не обрадовался.
Вестибюль «Дорал» был забит представителями прессы, ожидающими объявления, но, послонявшись там какое-то время, я спустился вниз в кафе с Дэйвом Шугармэном, 22-летним студентом Дартмута из Манчестера, который подвизался в качестве добровольца, «помощника по работе с прессой» в Нью-Гэмпшире, а потом продолжил эту работу и в других штатах. Он явно был недоволен тем, что выбрали Иглтона. Но как штатный сотрудник должен был исполнять свой долг и поэтому пытался успокоить меня.
Ему это не удалось. К тому времени я не спал уже два или три дня и был близок к эмоциональному взрыву. Кроме того, последние пять или шесть дней я обдумывал список возможных кандидатов в вице-президенты, который Макговерн слил в New York Times за несколько дней до начала съезда. Вспоминаю, как в пятницу вечером говорил Манкевичу в кафе, что никогда не видел, чтобы в одном абзаце было перечислено столько бездельников и козлов.