Страх и отвращение предвыборной гонки – 72
Шрифт:
Так было где-то до полуночи дня выборов, когда дальнейший подсчет голосов сократил отрыв Макговерна до нервирующих пяти процентов вместо 15–20. В понедельник днем Гэри Харт попытался облегчить боль от испытанного потрясения и объявил, что, судя по последним новостям, окончательный отрыв составит «от восьми до десяти процентов». И прямо перед закрытием избирательных участков во вторник Манкевич снова подкорректировал прогноз, рассказав тележурналисту одного из каналов, что рассчитывает на победу Макговерна в Калифорнии с отрывом пять процентов… Так в результате и получилось, хотя ни Харт, ни Манкевич, ни кто-то либо из смущенных социологов не сумели предложить внятного объяснения тому, что выглядело как явный перевес в пользу Хамфри в последние дни кампании.
Где-то около двух часов ночи со вторника на среду я стоял с Хартом в холле у гостиничного пресс-центра, когда мрачного вида студент-агитатор схватил его за
«Что ты имеешь в виду под словами “Что случилось?” — отрезал Гэри. — Мы победили, черт возьми! А чего ты ожидал?»
Молодой доброволец уставился на него, но не успел ничего сказать, потому что Харт опередил его: «Чего ты здесь стоишь? Пора отправляться в Нью-Йорк. Там есть работа, которую нам надо сделать».
Парень помедлил, затем его лицо озарила улыбка, и он ринулся в пресс-центр, где на халяву разливали пиво и никто не заводился от неудобных вопросов типа «Что случилось?».
Но вопрос остается, и ответ на него слишком важен, чтобы можно было просто отмахнуться от него, сказав: «Мы победили». Все верно, и многие люди назвали это Великой победой — что тоже было в каком-то смысле верно, — но в узком кругу тех, кто руководил кампанией Макговерна, никто не испытывал эйфории. Ничего плохого в самих результатах не было. Все «очень убедительно», как сказали они. «Абсолютно определяюще». И, кроме того, это предрешило победу в выдвижении на пост президента, ведь 271 делегат от Калифорнии даст Макговерну в Майами достаточное количество голосов, чтобы победить в первом же туре голосования.
Что и произошло, хотя и не без некоторых неожиданно возникших проблем и неприятных последствий, но когда в четверг утром, 14 июля, солнце взошло над океаном и осветило Майами-Бич, Джордж Макговерн был на коне. Несмотря на оппозицию крупных профсоюзов и партийных боссов, именно он выступит против Никсона в ноябре, хорошо это или плохо… И чтобы облегчить боль тех, кто полагал, что это определенно плохо, Макговерн потеснился на своей колеснице ради амбициозного молодого политика из Миссури по имени Томас Иглтон, сенатора, избранного на первый срок, и католика по происхождению, известного как друг профсоюзов, а также — даже Макговерну — как человек, который не возражает время от времени опрокинуть 13 или 14 коктейлей. Единственной другой его отличительной чертой в то время было откровенное и всепоглощающее желание не упустить Главный шанс своей жизни. Сенатор Иглтон был одним из двух «возможных кандидатов» на пост вице-президента в списке Макговерна, кто не возражал рассказать любому, кто бы его об этом спросил, что он готов и желает получить это назначение. Другим был муж сестры Теда Кеннеди Сарджент Шрайвер, хороший друг мэра Дейли.
В Майами Макговерн даже не рассматривал кандидатуру Шрайвера [114] и не отдавал особого предпочтения Иглтону, так как до самого последнего момента — который наступил примерно за шесть часов до истечения срока в четверг — был уверен, что Тед Кеннеди войдет в связку. Он даже не задумывался всерьез об альтернативных кандидатах, потому что, как и большинство высокопоставленных представителей его штаба, воспринимал неясную реакцию Кеннеди на предложение поста вице-президента как своего рода тонкий флирт, который в конечном итоге обернется согласием. Связка Макговерн / Кеннеди смогла бы, наконец-то, выбить почву из-под ног у Никсона и к тому же дала бы Тедди гарантированную стартовую площадку для выборов 1980 года, когда он будет на два года моложе, чем Макговерн сегодня.
114
Пьер Сэлинджер, бывший пресс-секретарь Джека Кеннеди, стратег Бобби в 1968-м и ключевой советник Макговерна в 1972-м, утверждает, что Шрайвер на самом деле был «первым, кого выбрали на пост вице-президента в Майами, но он находился в это время по делам в Москве, и они не смогли с ним связаться». Возможно, так и было, но я сомневаюсь в этом. Большинство более молодых сотрудников — да и сам Макговерн, если на то пошло — считали Сарджента Шрайвера бесполезным тупицей не только, когда делали выбор в Майами, но даже после того, как он заменил в связке Иглтона. На самолете для прессы Макговерн открыто называл его Йойо. («Какое расписание у Йойо сегодня, Сэм?» или «Есть ли у нас копии речи Йойо в Сиэтле?»)
Ни пресса, ни самые преданные сотрудники Макговерна никогда не воспринимали Шрайвера серьезно — только как вынужденную меру и тяжкое бремя. Это было похоже на неудачный план Никсона отправить Джимми Хоффа в Ханой, чтобы договориться об освобождении американских военнопленных, или отправить продавца подержанными автомобилями из Пасадены на публичные дебаты с премьер-министром Швеции по вопросу о духовном родстве Ричарда Никсона с призраком Адольфа Гитлера.
Шрайвер — опытный продавец, но в данном случае он совершенно не разбирался в товаре… Что заставляет задать очевидный вопрос: а кто понимал? Но я не могу сейчас на него ответить и не знаю никого, кто может.
Даже Манкевич не в состоянии. И, разумеется, Макговерн. Так что, вероятно, несправедливо издеваться над Шрайвером за то, что он маршировал под бой другого барабанщика… Именно это и отличало кампанию Макговерна. Было много барабанщиков, но никакой басовой партии, и перспективу свержения любого действующего президента с таким шумом некоторые люди назвали бы крайне сомнительной.
В самом деле. На бумаге этот расклад выглядел очень осмысленно, и я вспоминаю, что приводил те же доводы несколько месяцев назад, но никогда раньше я не передавал его по моджо-проводу и теперь понял, что в этом нет вообще никакого смысла. В этой идее выдвижения Теда Кеннеди на пост вице-президента с самого начала было что-то не то; это выглядело бы, как если «Джетс» продали бы Джо Нэмэта [115] даласским «Ковбоям» в качестве замены Роджера Стаубаха.
115
Джо Нэмэт — игрок в американский футбол, квотербек, включен в Зал славы профессионального футбола. — Прим. ред.
В каком-то смысле это была бы отличная сделка, но Нэмэт никогда не согласился бы на нее, и по тем же причинам Кеннеди не захотел на восемь лет оставлять свои президентские амбиции в подвешенном состоянии ради Макговерна или кого-либо еще. У суперзвезд-политиков и суперзвезд-квотербеков чувствительное самолюбие, и люди, которые живут на этом уровне, привыкают к разреженному воздуху. На небольшой высоте над уровнем моря у них возникают проблемы с дыханием, а если они не могут нормально дышать, то не могут и функционировать.
Самолюбие является здесь решающим фактором, но это слишком тонкая штука, чтобы рассуждать о ней на бумаге — особенно размера 3x5, который рекомендует Макговерн. Регистрационные карточки удобны для агитации на избирательных участках и для людей, которые хотят с размахом утвердиться в десятичной классификации Дьюи [116] , но они совсем не годятся для каталогизации таких вещей, как похоть, честолюбие или безумие.
Это может объяснить, почему Макговерн не стал работать с Кеннеди. Это было на редкость разумно — и в то же время это было ошибкой, потому что человек, чующий запах Белого дома, редко бывает разумным. Он больше похож на зверя в лихорадке: на лося в брачный период, который слепо сокрушает деревья, томимый желанием кого-то поиметь. Кого угодно! Корову, теленка, кобылу — любого зверя из плоти и крови, имеющего подходящее отверстие. Около 50 недель в году лоси-быки бывают очень хитрыми и осторожными животными. Они настолько чувствительны, что только исключительно искусный охотник может приблизиться к ним на расстояние меньше 900 м… Но когда осенью наступает брачный период, любой выродок, готовый подудеть в манок, может за десять минут приманить лося-быка даже к своей машине, если будет вести ее на расстоянии слышимости.
116
Десятичная классификация Дьюи — система классификации книг, разработанная в XIX веке американским библиотекарем Мелвилом Дьюи. — Прим. ред.
Во время гона тупые ублюдки теряют всякий контроль над собой. Их глаза тускнеют, их уши заполняются горячим воском, их половые органы разбухают от крови. Все, что звучит, как лосиха в течке, плавит центральную нервную систему любого быка. И он готов мчаться сквозь лес, как огромное пушечное ядро, сокрушая молодые деревца и оставляя окровавленные ошметки собственной кожи на коре и сучьях исполинов. Эти самцы ведут себя, как акулы в безумстве кормежки, нападая друг на друга с яростью наркоторговцев, потерявших рассудок от собственного товара.
Карьерист-политик, наконец почуявший Белый дом, не сильно отличается от лося-быка во время гона. Он не остановится ни перед чем, громя все, что встречается на его пути. Тех, с кем он не может справиться, он наймет или — если это невозможно — заключит сделку. Большинству людей это трудно понять, потому что мало кто из нас когда-нибудь приближался к абсолютной власти и успеху, которые олицетворяет для карьериста-политика Белый дом.
Президентство является пределом его стремлений. Больше не существует ничего. Валюта политики — это власть, и если вы уже были самым могущественным человеком в мире в течение четырех лет, то готовы пустить под откос все остальное, за исключением еще четырех лет в том же качестве.